Продавец счастья: магия кинематографа, или Новые приключения Ское

84

Ника бросила руку на клавиши. Не глядя. Зазвучал низкий кластер, грязный, громкий. Он плавился в воздухе, пока не расплавился до равномерного гула, от которого мерзли пальцы.

Сумерки расползались по комнате, занимая все свободное место. Ника нажала клавишу в верхнем регистре. Звук заколыхался под потолком вместе с последними лучами заката.

Ника пыталась сочинить музыку к той сцене фильма, где мальчик и девочка качаются на качелях, а потом мальчик не приходит. Она подошла к окну и долго стояла у него, оболокотясь о подоконник. Качели во дворе пустовали.

«Девочка тоже исчезла. Или выросла. Качели пусты, поэтому не получается сочинить», — размышляла Ника. Постояв в нерешительности у шкафа, она все же открыла его. Достала кофту, джинсы.

«И эта девочка — я», — подумала она, садясь на облупившуюся дощечку-сиденье. Качели скрипнули жалостливо.

Раскачиваясь осторожно, Ника задевала хрупкие струны качельной души. Они запели, стали похожи голосом на скрипку. Зависли на одном тихом и затаенном звуке и не отпускали его. Ника управляла качелями-скрипкой, уперев ногу в землю, то толкая, то отпуская. Она записала этот звук на диктофон.

Вернувшись домой, Ника положила диктофон на пианино и раз за разом включала. К скрипу качелей добавился звук «соль», зависающий и колеблющийся где-то между потолком и полом, где-то между небом и землей. Она вспомнила глаза той маленькой девочки на качелях — карие и потерянные.

Снова подошла к окну, включила получившуюся музыку. На стекле в свете дворового прожектора блестели капли — дождь. Грустный скрип и одинокий звук фортепиано, как мухи, бились о стекло, словно пытаясь пробраться к каплям. Там, внизу, во дворе вертелась карусель. Ника пригляделась. На карусели сидел Ское, уперев подбородок в сложенные замком руки. Ника прислонилась лбом к стеклу. Ское сидел неподвижно, а карусель все вертела его и вертела. Что он здесь делает?

Ника взяла телефон и в нерешительности замерла, глядя, как карусель замедляет ход. Ское оставался в своей задумчивой позе.

«Ское, я сочинила музыку качелей!» — написала Ника СМС. Мальчик достал телефон из кармана. Экран засветился белым. Минут пять он просто смотрел на экран. Ника удивилась — почему не отвечает? Что это с ним?

Она стояла, уперев лоб в стекло. «Хорошо, Ника», — пришел ответ. Карусель остановилась. Ское поднял голову, посмотрел на окна. Ника не успела скрыться в комнате. Да и не хотела скрываться. Ское долго смотрел на нее, Нике показалось, что он смотрит мимо, что не видит ее. Она махнула ему рукой, он махнул в ответ — поднял руку и тут же опустил.

Вышла во двор. Уже стемнело, была бы мама дома — не пустила бы. Но мама на дне рождения у знакомой.

— Привет, — Ника нерешительно подошла к карусели. Ское снова неподвижно смотрел в пол. Она взялась за поручень, ощутив под пальцами шероховатость и холод облупившейся, сто раз крашенной поверхности.

— Садись? — мальчик взглянул на Нику.

Она забралась на карусель, села на желтую скамеечку, подобрала под себя ноги. Ей стало вдруг неуютно, неудобно. Ское повернул руль в середине карусели, и та стала медленно раскручиваться. Голова закружилась.

— Что с тобой? — спросила девочка. Ское посмотрел на нее как-то пришибленно, как-то снизу вверх.

— Катаюсь на карусели, — и улыбнулся, точнее, его губы вздрогнули в направлении улыбки. Таким его Ника раньше не видела.

— А почему так поздно, уже почти ночь ведь? — спросила она, а хотела спросить «Почему в моем дворе?», но не решилась.

— Да, — задумчиво проговорил Ское. — Поздно… Действительно поздно, — и невесело усмехнулся.

Покрутил руль еще, карусель совсем разошлась, Нику вжало в спинку. Девочка вцепилась руками в сиденье. Ское смотрел на нее, лицо его то освещалось пролетающим мимо фонарем, то опять гасло. Девочке стало неуютно под его взглядом, захотелось сбежать.

— Если хочешь, могу включить тебе музыку, которую сочинила, — сказала она, чтобы хоть что-то сказать.

— Не надо, — Ское наконец опустил глаза.

— Почему? Ты не хочешь слушать?

— Не сейчас.

— А что сейчас?

Ское молчал.

Карусель, смазавшая мир в кашу, стала потихоньку добавлять в него деталей. Вот фонарь уже не нечто серо-оранжевое, а просто фонарь, дома из каракулей художника-любителя снова стали просто домами. Карусель почти остановилась, а Ское все так и сидел, опустив глаза.

— Я пойду, — сказала Ника. Она встала на ноги, голова закружилась. Опять присела на краешек сиденья.

— Ника, — тихо сказал Ское.

— Что?

— Ника, — он теребил пальцами пуговицу на рукаве и не смотрел на девочку. — Да… Иди, конечно.

— Ты мне хотел что-то сказать, Ское? — Ника глядела, как мальчик нервно крутит пуговицу.

— Хотел.

— Что? — голос сорвался на шепот, сердце заколотилось.

Ское быстро посмотрел на девочку и тут же отвел глаза.

— Я фильм смонтировал.

— И все? Ну, то есть… Ты это мне хотел сказать?

— Можно снимать третий. Про принца и волшебницу.

— Поэтому ты на карусели кружишься?

— Только нужно знать концовку.

— В моем дворе.

— Но мы ее не знаем. И неизвестно, узнаем или нет.

— Поэтому ты сам не свой?

— Надеюсь, она упадет на меня с неба, как и полагается концовке.

— Поэтому у тебя такие глаза?

Ское посмотрел на Нику.

— Какие?

— Синие. А должны быть зелено-желтые.

Нике вдруг стало грустно. Она встала с карусельной скамеечки.

— Спокойной ночи, Ское.

— Спокойной ночи, Ника.

Девочка медленно пошла к подъезду.

— Нет, Ника. Не поэтому у меня такие глаза, — тихо сказал Ское и грустно улыбнулся вслед захлопнувшейся двери Никиного подъезда.