Продавец счастья: магия кинематографа, или Новые приключения Ское

91

Хлопнула входная дверь. Что-то зашелестело, зазвякало украдкой. Мама старается вести себя тише — думает, что Ника спит.

Ника не спит. Она в темноте сидит у клавиш. Белые стали серыми, черные остались черными. На одной — слеза. Ника нажимает эту клавишу так, чтобы звука почти не было. Сиплое почти-отсутствие-звука.

Та музыка. Ское сидел тогда на качелях, на которых сейчас Вадим. Или уже нет его, ушел… Они легонько поскрипывали, а лицо Ское было освещено экраном телефона. Он слушал музыку, и все замирало. И Ника замирала, отгороженная от него и от музыки стеклом. Она что-то слышала тогда в этой тишине. Она слышала все.

Стихи, рожденные дыханием Ники, ложатся на музыку, как перышко на водную гладь. Покачиваются и трепещут. Ника тихонько поет.

Полоска света, пробившаяся из коридора, гаснет. Фонарь во дворе загорается вновь. Ника медленно подходит к окну. Она боится, что…

Вадим все еще там. Качели покачиваются, Вадим неподвижен. И вдруг он встает, как будто ждал этого сигнала — света фонаря, — и идет к арке. На полпути оборачивается и смотрит на Никины окна долгим взглядом. Ника прячется за шторкой, ее не видно. А он смотрит.

Потом уходит. «Арка проглатывает всех, но не всех возвращает», — думает Ника. Она подходит к пианино и закрывает крышку.