Прозрение. Том 2

История сорок вторая. «Ярость» (окончание)

Джанга — развязка Кроу-1 — Кроу-2. Открытый космос

Холодный космос лечит. На орбите Джанги поднявшаяся было температура позорно ретировалась, и я ощутил, что почти здоров.

Однако на разгоне кровь опять слиплась в венах, страх вцепился в позвонки. К этому не привыкнуть: когда на световой скорости звёзды гаснут и бездна смотрит в лицо, сразу вспоминаешь, что смертен.

Чужой пилот разгонялся плавно и нежно, чужие кресла бережнее наших обжимали наливающееся свинцом тело, но лететь со своими мне было бы легче.

Я понял, что лечусь, касаясь в полёте разумом Роса или Дерена. И привык к этому внутреннему комфорту.

И мне сейчас страшно не потому, что наш катер скоро выйдет лоб в лоб с флагманом «белых» кораблей. А потому, что я остался один среди бескрайнего ничто. Я всегда знал, что оно дышит и стучит, но только сегодня оно застучало в ушах.

Я — боюсь? Я? Чего я могу бояться?

Страх — проблемы тела. Сознание не способно бояться. Нужно просто взглянуть на тело со стороны, отметить, как пульсирует кровь и дрожат руки.

Они дрожат? Разве? Или это вибрирует катер?

У меня могут дрожать руки? После всего, что я сделал, у меня ещё могут дрожать руки? Да, скорее, земля зашевелится на моём личном кладбище, и мертвяки полезут хлебать кислород!

Смотрю на голотрансляцию физиономий пилотов: к транквилизаторам они непривычны, глаза шальные, по губам блуждают улыбки. Это хорошо, легче будет умирать.

Губы сами растягиваются в улыбку. На обзорном экране снова возникают звёзды — катер сбрасывает скорость. Нервы извиваются в последней судороге и угасают. Когда я работаю — у меня нет нервов.

На полицейском катере для пассажира масса удобств, к которым я не привык — отдельный экран связи, коммуникативная панель.

Ну да, в нём же, наверное, возят и полицейское начальство, которое не должно скучать в своём углу. У нас, полети я пассажиром даже в капитанской шлюпке, — хрен бы мне с маслом, а не доступ к пульту.

Откидываюсь назад, примериваюсь. Управление не совсем привычное, но интерфейс удобный, приспособлюсь.

Прошлые попытки контакта с этими «белыми» не удались. Но никто до меня не набирался наглости и не подходил на 30, 29, 28 единиц…

Начнут стрелять?

А чего нас бояться? Мы же ма-ленькая такая полосатая свинья, вроде керпи. Что мы им можем сделать?

…25, 24, 23…

Сияющее тело самого большого крейсера заполнило обзорный экран.

— С вами говорит импл-капитан Агжей Пайел! — Я сам не понял, как у меня вырвалась эта смесь имён. — Я приказываю вам обозначить принадлежность судов и место приписки! Отвечайте!

Затылки обоих пилотов полицейского катера окаменели. Неужели и до них достучалось это бухающее в ушах пение смерти?

Или у меня просто опять поднимается температура?

Хатты… К Хэду!

Если начнут стрелять, нужно успеть отдать команду Коутеру.

Впрочем, Дерен всё продублирует при необходимости. Они с Вили тоже слышат меня сейчас.

— Назовитесь! Кто вы такие и что вам здесь нужно! — Я повторил фразу по-имперски. Потом по-алайски. Запутался в падежах и выругался так, что первый пилот обернулся и уставился на меня, как на изделие таксидермиста.

Второй наклонился, и его вырвало: то ли от страха, то ли медики с транквилизаторами переборщили.

Я задохнулся на миг от резкого кислого запаха, но тут же заурчала система кондиционирования, и дышать стало легче. Удобные всё-таки катера у экзотов.

Белый корабль молчал. Я знал, что гражданские корты уже готовы к манёвру. Дерен — керпи хедов — бросил мне на панель условный знак — полосатую поросячью морду.

— С вами говорит импл-капитан Агжей Пайел! Назовите себя!

Мне казалось, что я говорю в пустоту, но экран связи вдруг замерцал, пошёл полосами и погас, так и не выбрав режима.

И мы услышали искажённый фильтрами голос:

— Мы знаем вас, капитан Пайел.

Что-то в этом голосе, резком и скрипучем, было не так. Что-то ещё, кроме привычного искажения.

«Вы», почему он говорит мне «вы»?

— Это не даёт вам права загораживать подлёт к развязке! — Локьё говорил, что я — хамлю? Да разве ж я хамил ему так, как мне бы хотелось. — Что вы тут забыли? Кто вы? Почему блокируете видеорежим?

Первый пилот моего катера закрывает руками лицо. Второй держится лучше, желудок у него слабый, а нервы крепкие.

Я слышу щелчок оборвавшейся линии. Второй пилот озабоченно поворачивается ко мне, пытается сообщить, что связь прервалась.

Но голос вдруг возникает снова:

— Мы сами выбираем режим общения, капитан Пайел, — говорит он ехидно. — Мы не настроены на конфликт. Давайте договоримся мирно? Нам нужен груз ваших гражданских кораблей. Желательно добровольно и в количестве не менее ста тысяч. Для Джанги — это капля в море. Сто тысяч. И вы не потеряете планету.

С лица второго пилота, он всё ещё сидит в пол-оборота ко мне, можно писать «белого человека»: кровь покидает его вся и разом, кажется, даже зрачки становятся белыми.

Террористам мало тридцати двух тысяч детей. Им нужно сто. Всего-то. А мы-то башку ломали, чего они ждут.

— Принесите-ка мне, звери, ваших детушек, Я сегодня их за ужином скушаю? — цитирую я детский стишок.

Во рту кисло, словно вырвало меня, а не пилота.

Линия связи снова обрывается, но через секунду возникает опять.

— Не понял вас? — В голосе слышно удивление.

— Капитан, — оживает в наушнике Дерен. — Вам отвечают с задержкой. Они кодируют вашу речь, боятся, что вы сможете подействовать на них голосом. Это не…

Но я и сам уже понял, кто это.

Фальшивые белые не узнали меня. Те, с кем я говорил у Плайты, были в курсе, что на самом деле я капитан Верен, работающий под вывеской «Гордон Пайел». Их не смутило бы перепутанное имя.

У этих, фальшивых «белых», не было никакой предварительной информации обо мне. А у настоящих белых она была! И после они сканировали мой мозг, изучали физические параметры. Они не могли меня не узнать.

Да при их технологиях никакого запаздывания реплик вообще не должно было быть! Но оно было!

Хеммет та мае!

Кодировка речи распространена только на Севере, в той части Империи, где я когда-то начинал службу. Так шифровали переговоры с экзотами на «Аисте», потому что боялись воздействия через изображение и голос.

Нет, не белые корабли висели сейчас над Джангой. Это были корабли имперского Севера.

Когда Дьюп разорвал контракт между Империей и Э-лаем, военный министр Херриг не успокоился. Но почему он взялся изображать хаттов?

— Ты, имперская крыса! — взревел я. — Думаешь, обманул меня? Я говорил с белыми людьми! Я валялся на Плайте под их генераторами! Твоё фальшивое нутро я вижу насквозь, контр-адмирал Херриг! Наши линкоры пробьются к Джанге Коридорами Бездны! Вместе с настоящими белыми кораблями! Убирайтесь!

Перед глазами встали лица мальчишек с детского праздника. Вот рыжий и курносый лезет по канату, неловко перехватывается…

Я вскакиваю и едва не бросаюсь из вип-зоны на огороженную ленточками сцену. Рыжий, как и мальчишка, тренер виснет у меня на руке, шепчет в ухо: «Мальчик не пострадает, там же страховочное поле».

Я вдруг ощущаю слабый флёр детских сознаний, всех тридцати двух тысяч, как и я зажатых в бездне Великого Ничто.

Ощущение дальнее и слабое, тонкое и беззащитное.

И только впереди, за металлом и пластиком вражеского корабля, нет никаких признаков жизни.

Сознания его людей экранированы, спрятаны от меня в шорохе посторонних колебаний и помех. Когда я сосредотачиваюсь на этих помехах, мне становится шершаво и больно.

— Ещё чуть-чуть, господин капитан, — шепчет мне «в ухо» Дерен. — Скажите им что-то ещё. Связисты пытаются обойти защиту, говорят, что уже встречались с такой кодировкой. У нас получится, они вас услышат без фильтра!

Я вдруг теряю его голос. Сознание моё расширяется до угасания всех чувств, кроме одного: мучительного, болезненного скольжения по рассыпающимся картинкам пространства. Ещё не рождённого, осыпающегося стеклянными плёнками, так и не ставшими зеркалами.

Сознание мечется среди мириад тонких звенящих пластин. Мне больно. Режет высокий, тоскующий звук…

Мне не нужен канал связи. Я способен и так. Только бы не заблудиться в этих хрупких пластинах.

Вот оно!

Я нахожу брешь! Ярость поднимается во мне, вздуваясь, словно пузырь.

«Я узнал вас», — оформляется в невысказанные слова мысль. Растекается горячим ослепляющим светом.

Я вижу, как это, невысказанное, свинцом вливается в невидимые, но такие явные для сознания горла.

Меня заливает холодным жаром. Свинец становится хрупким, заполненное им пространство ползёт трещинами, рассыпается, и снова оскаливается горячими потёками металла.

Меня корёжит, выворачивает наизнанку.

И вражеский корабль тоже рвёт и корёжит. Он сминается, как кусок пластикового листа.

Я слеп от ярости, но каким-то иным, внешним зрением, вижу страшный сплющенный ком, вращающийся там, где висел флагман «белой» эскадры.

— Убирайтесь на Север! — кричу я. — Вам нечего делать на Юге! Хэдова бездна! — и мой крик слышат все эти проклятые корабли.

«Хэдова бездна» — это пароль для Коутера и гражданских судов.

Корты, уже активировавшие все возможные мощности, бросаются врассыпную. Полицейские катера летят во вражескую эскадру, как горсть песка в лицо. Навстречу им вспыхивают облака раскалённых фотонов. Начинается стрельба.

Я знаю, что в эти мгновения экраны фальшивых «белых кораблей» пухнут от хаоса тысяч целей — настоящих и обманных.

Флагман не может стрелять. Он крутится на месте, словно собака с перебитыми лапами. Но пострадал только один «белый» крейсер из сорока. Остальные вступают в бой.

Полицейские катера мечутся в облаках огня, пытаясь рассеять потоки смертельного света своими слабенькими силовыми щитами. Они летят, как мотыльки на огонь, сгорая, но не отступая.

Корты удирают, меняя курс. Они ещё целы.

Может быть, через секунду всё будет не так. Тридцать две тысячи детей…

Я ощущаю сладкую горячую ярость. Бездна шевелится во мне, словно внутри сердца просыпается реактор антивещества.

Соседний крейсер плюёт в нас прерывистой струёй света. Фотоны догоняют друг друга, слепляются в комок.

Наш катер мелко трясёт, и он обрастает слоями щитов.

Я зажмуриваюсь: обзорный экран пылает и плавится. Но с закрытыми глазами я ещё лучше вижу белые корабли и черную бездну пространства. Оно медленно прорастает холодными серебристыми нитями.

Второй удар по нашему судну запаздывает, но нам должно было хватить и первого.

Непонятно, почему мы до сих пор живы? Почему всё ещё держатся защитные щиты катера?

Первый пилот без сознания, но второй пытается хоть как-то отразить непосильный для нас светочастотный удар.

Воздух горит. Кислородная маска обжигает лицо, и мне кажется, что вместе с пóтом испаряется кожа.

Я срываю маску, вытаскиваю первого пилота из кресла и пытаюсь помочь второму выровнять катер.

Триитовая изоляция салона пока ещё держит, но в ней бездымно выгорает активная начинка, и такими темпами мы скоро превратимся в консервы.

Попав наконец в пилотское кресло, я понимаю: светочастотный, который мы поймали, боковой, он прошёл вскользь. Ровно и чётко. Нас пытаются взять живыми, а не у кого-то дрогнули неумелые ручки.

Навигатор сдох, вентиляция — тоже. Я делаю глубокий вдох, возможно последний. Но воздух мне тоже уже не нужен.

Нарастают полевые помехи, нас закручивает. Салон начинает тлеть.

Какая всё-таки радость, когда внутри у тебя — бездна.

Нет, господа северяне, — веселюсь я. — Живыми нас взять уже не получится!

Никому! Никто не уйдёт отсюда живым!

Кислород кончается. Бездна вырывается из меня. Распахивает пасть, и пространство перед «белыми кораблями» превращается в угольную дыру зоны Метью.

Это последнее, что я вижу.

Полицейский катер теряет управление, оплавленный боковым светочастотным ударом. Магнитное завихрение отбрасывает его от искорёженного гиганта-крейсера.

Лейтенант имперской Армады Вальтер Дерен сжимает зубы. Он разрешает себе проскочить в мёртвую зону одного из «белых» и ударить в район предполагаемого расположения реактора антивещества.

Как жалко, что нельзя вложить в этот удар всю мощь несущего крейсера! Нельзя позволить себе увлечься боем и врезать ещё! И ещё! До полного истощения накопителей!

Но Дерен следит за блёсткой маленького полицейского катера. Катер крутит, затягивая между двумя вражескими кораблями.

Дерен настраивает навигатор шлюпки на координаты того крейсера, что южнее, потому что искорка катера исчезает в его объёмистом шлюзе.

Жив ли капитан? Что с ним?

Дерен разрешает второму пилоту выстрелить ещё раз, срезая обвод навигационной антенны с монстра, что слеп, может быть, последние секунды. Его навигационные машины работают на просчёт фальшивых целей, но замешательство такого гиганта не может длиться вечно.

И тут же навигатор шлюпки слепнет от перегрузки. Дерен успевает увидеть последние цифры и заорать ведомому:

— Вили, назад! Гравитационная аномалия!

Шлюпку тащит в воронку между двумя смыкающимися в неконтролируемом качании гигантами-крейсерами. Выход только один — приклеиться домагниткой к чужой броне.

Пространство корчится и звенит.

Искорёженная туша вражеского флагмана содрогается в попытке запустить маршевые двигатели. Флагману досталось так, как ещё никогда не доставалось кораблям. Его скрутила человеческая ярость.

Дерен видит смятый её силой корабль. И надеется, что его капитан — жив. Он там, в ангаре крейсера, который южнее.

Наконец, флагман запускает двигатели. И в эту же секунду пространство вспучивается, затягивая вражескую эскадру и шлюпку Дерена, приклеившуюся к боку одного из кораблей.

Пилот уже не видит, как и из зоны Метью у Кроу-1 выходит спейс-алан Содружества: синеватый, этот оттенок даёт иридиевое напыление, один из новейших, ещё не обстрелянных до конца монстров. А от Кроу-2 разом выходят имперский разведчик и алайский «шакал».