Прозрение. Том 2

История сорок седьмая. «Хаген» (окончание)

Дьюп. Стыковочная платформа. Окрестности Джанги

В полной тишине командующие сходились на площадке, подвешенной между кораблями.

Техники с «Гойи» поспешно заканчивали монтаж кресел и защитных экранов. Они ретировались, едва завидев высокую фигуру эрцога.

Локьё появился едва ли не раньше Колина. Он двигался размашисто, зло. Затормозил посреди слепленного из аварийных платформ гулкого зала.

И тут же в начале противоположного коридора возник бывший лендслер.

Хаген шёл чуть сзади. Остатки белого тумана, герметизировавшего технические конструкции, тянулись следом за ним.

Локьё ждал.

Из третьего коридора показался тёмный силуэт комкрыла, генерала Абэлиса.

Десять шагов…

Двадцать…

Комкрыла сообразил поздороваться, но никто не ответил.

Локьё не отрываясь смотрел на Хагена. Колин Макловски стоял рядом с хаттом, но эмоций на его лице не было. Он закрыл себя вместе со звуками и тенями и, кажется, вообще потерял возможность чувствовать и говорить.

Комкрыла пожал плечами и опустился в одно из плавающих кресел.

От пола и стен тянуло холодом. Генералу Абэлису казалось, что он видит, как порастают льдом стяжки странного зала, висящего посреди пустоты. Он озяб и то и дело искал глазами часы.

Время шло. Командующие смотрели друг на друга и молчали.

Абэлис изучил стены, потом пол. Поднял взгляд…

И вдруг Хаген моргнул, словно бы отрываясь от внутреннего диалога с Локьё, и повернул голову.

Нет, у него было абсолютно человеческое лицо, но всё-таки…

Пропаганда в Империи оттачивалась уже сотню лет. Там, в самом её сердце, знали, что хатты могут вернуться. Имперцам с детства внушалась физиологическая непереносимость носителей искусственного интеллекта.

Спина генерала Абэлиса покрылась холодным потом, а волоски на теле поднялись, словно иглы. Он ощутил, что его выворачивает наизнанку и…

Локьё вскинул голову, шагнул вперёд и резко, словно бы оттолкнув своим взглядом комкрыла, вошёл глазами в Хагена, заставляя того обернуться.

Колин шумно выдохнул и опустился в кресло рядом с Абэлисом.

Хаген закрыл глаза и поднял кисти рук, изображая то ли шутливое, то ли настоящее поражение.

Локьё заморгал и провёл рукой по лицу. Тяжело развернулся к сидящим, огляделся, словно бы не понимая, где он.

Подошёл. Оперся ладонью о спинку кресла.

— Садись, — качнул головой Колин, склоняя её по-экзотиански вбок, но предложение озвучивая на стандарте.

— Зачем ты привёз сюда ЭТО? — Локьё сел, связав глазами и без того замедленные движения имперского командующего. — Не говори мне, что ты не знал! Это твоя свинская природа — всегда принимать единоличные решения!

Дьюп чуть прикрыл глаза. Тень ресниц упала на его лицо.

…Тень ресниц

Как мотылька полёт

Над последним огненным оплотом.

Не смотри — и не удержишь плоть.

Только взгляд в огонь

Верней, чем копоть.

Смерть умна.

И у её глазниц

Нет ни век дрожащих

Ни ресниц…

Генералу Абэлису стало вдруг смертельно холодно. Дрожь затрясла тело почти до стука зубов. Он обвёл глазами унылое помещение, ожидая увидеть дыру прямо в вакуум ледяного пространства.

— Вы убьёте его, — сказал Хаген. — Он не готов принять правду такой, какова она есть.

— Ты ещё и говорить умеешь, пособник идиота? — Локьё не повернул головы, продолжая резать глазами лицо Колина.

— Я знал, что делаю, — ответил лендслер медленно и размеренно. — Права на сомнения у меня не было. Пока я летел, то прикидывал и так и этак разницу температур, возможность хоть какого-то воздушного кармана для этого типа крейсеров. Но выходило, что как только начинал гореть кислород — шансов у пилотов не оставалось совсем. И когда министр показал мне гельграмму мозга Анджея, я понял, что сохранение электрической активности может быть только следствием заражения борусами. Мозг — единственный неконтролируемый иммунитетом орган. Кластеры борусов сумели размножиться в нём. В них и была причина его болезни. Иммунитет Анджея пытался убить собственный мозг… Не смотри на меня так, Аний. Я сразу, ещё от Готто, сообщил это доктору, что лечил Анджея на Джанге. Соответствующие противоэпидемические мероприятия уже развёрнуты, и только поэтому ты сумел догадаться в чём дело. А бросить его там… Если я прав, то среди нас и без него слишком много носителей спящих колоний борусов. Одним больше, одним меньше. Так или иначе, но именно борусы снабжали мозг кислородом после гибели тела. Вряд ли они заботились о выживании симбионта, но…

— Они заботились, — перебил Хаген уверенно. — Если колония борусов достаточно большая, она обладает выраженным поведением. Про разум я не стал бы пока говорить, но они понимали, что убив симбионта — тоже погибнут.

Локьё кинул на него косой взгляд:

— А-Потомок группы-колонии Вольфа Брегенхайнера? — усмехнулся он криво.

— Нет, — сказал Хаген. — Его сына, Ликама Брегенхайнера.

— Он ещё и сына себе собрал? Или это вторая генерация?

— Симбиоз линии отца и модифицированной ДНК.

— Не побоялся же ты в Империю лететь, — Локьё устало качнул головой и сел. — Тебя могли там опознать и распылить, не мудрствуя особо.

— Могли, — кивнул Хаген. — Опыт был бы потерян. Но не я сам.

— Ну, так скажи уже, что думают на этот счёт у вас, раз сидишь здесь⁈ — Локьё хмурился, и его злость отдавалась в висках у всех, кто был рядом, острым болезненным звоном.

— У нас полагают, что риск всегда оправдан возможным прогрессом, — парировал хатт.

— О! — Эрцог кивнул на Дьюпа. — Он и это уже решил?

— Нет, — сказал Колин. — Мозг пока на одном из госпитальных кораблей. На меддинге «Приенны», на репринте, как они это называют. Останки, которые здесь со мной, не имеют даже следовых поражений борусами. Мы захороним их на Кьясне или на Аннхелле. Потом договоримся где. А мозг… Я готов передать его Хагену. А он готов рискнуть и принять его для работы. Хаген здесь один, как ты понимаешь. Риск для него сейчас максимальный. Больше, чем был в Империи.

— Он, и эти яйца… — пробормотал Абэлис. Ему было дурно.

Колин положил руку ему на плечо.

— И что мы получим? — Локьё был мрачен и усмирять свои бушующие эмоции не собирался. — Монстра с колонией живых борусов в голове? Перестукиваться с ними будем через череп? А управлять телом? Кто будет им управлять? Они или мы? — Эрцог покосился на комкрыла, дёрнулся встать, но усталость взяла своё, и он остался в кресле.

Все они — и Колин, и Локьё, и хатт выдохлись в этом безмолвном поединке.

— У Хагена есть идеи, как поступить с борусами. Но если ты настаиваешь, мозг можно законсервировать, — нехотя согласился Колин.

— Твоя эйнитка меня тогда живьём съест, — буркнул эрцог, вроде уже без такого внутреннего накала.

Комкрыла судорожно вздохнул. Ему даже дышалось в этой компании с трудом.

— Да, — согласился Колин. — Айяна считает, что надо рискнуть.

— И что? Она согласна потом возиться с ним? Ведь… сколько там процентов уцелело?

— Восемьдесят три.

— Полной надежды это не даёт. Идиота можно получить и с лучшими показателями. Да и стимуляция нейросвязей нужна будет очень серьёзная. Потрудись снять записи воспоминаний всех, с кем он работал в последние годы. Лучше бы детские, в зонах Петрова. Вряд ли ты найдёшь…

— Уже нашёл, — перебил Колин. — На «Персефоне» есть человек, хорошо знавший Агжея в детстве.

— Ну… — протянул Локьё с сомнением. Посмотрел на Хагена. — А ты, значит, готов услышать в свой адрес «хаттская морда»?

— Воды! — Колин метнулся вперёд и успел подхватить генерала Абэлиса, иначе он свалился бы на ледяной пол.

— Воды нет. — Локьё вынул из кармана миниатюрную фляжку. — Только спирт. На! И не вздумай вызвать сюда дежурных! Этого-то… — Он покачал головой, сочувствуя комкрыла. — И его — не стоило брать. У нас с ними, — он кивнул на Хагена, — принципиально разное построение мысленной реальности. Тут можно сойти с ума от одного вида. А вас ещё программируют на инстинктивное отторжение. Свинья ты в оборках.

— Какой есть. Что у тебя со щенками?

Колин усадил комкрыла в кресло и поднёс к его губам фляжку.

— И Лесард. И Эберхард, — Локьё развёл руками. — Совет утвердил кандидатуры обоих наследников. Он как больная собака собирал по Галактике своих щенков. Чуял он, что ли, родную кровь?

— И Эберхарда утвердили? — в голосе Колина особенного удивления не было, скорее усталость.

Комкрыла был выше лендслера, и телосложением его Беспамятные не обидели. Глотнув спирта, он зажмурился и попытался сползти на пол.

— Несмотря на всё, что учудил Имэ. Ты же понимаешь, что против решения твоего капитана сейчас не пойдёт никто. Энергетически его выбор прозрачен. Как и его след на мальчишках. И он наглядно показал всем, сколько весит его жизнь для Содружества. Такие решения утверждаются намертво. Особенно, если они посмертны.

— Они не будут посмертными, — негромко сказал Колин.

Абэлис застонал и открыл глаза. И снова закрыл, встретившись глазами с эрцогом: от того просто фонило раздражением.

Локьё качнул головой:

— Делай что хочешь. Я тебе не судья.

— Но и не помощник?

— Кто тебе это сказал? Чем смогу. У меня есть с ним общая память. И от памяти я не откажусь.

Эрцог, понимая, что его эмоции мешают лендслеру реанимировать генерала Абэлиса, поднялся, тяжело опираясь обеими руками о подлокотники кресла, и зашагал по кругу слепленного из технических «мостков» зала.

Лишь увидев, что комкрыла окончательно пришёл в себя, Локьё вернулся в кресло.

Колин Макловски сдвинул кресла максимально тесно, теперь он сидел рядом с Абэлисом, поддерживая его за плечо.

— И что, Айяна возьмёт его потом в храм? Не побоится? — спросил эрцог, сощурившись.

— Айяна полетит с Хагеном сразу. Она будет присутствовать при операции.

— Какая женщина! — Локьё покачал головой. — Где были глаза моего брата? Ну а ты? Кого ТЫ будешь предавать в этот раз?

Абэлис удивлённо посмотрел на лендслера. Похоже, он потерял нить разговора.

Хаген покачал головой и сжал губы так, словно эмоция пришла к нему раньше осознания смысла, чего в его случае просто не могло быть.

— Предавать? — наигранно удивился Колин. — Кого? Они сами вынудили меня стать командующим объединёнными силами Юга. Империя делегировала мне полномочия. Но где написано, что Юг должен подчиняться Северу?

Локьё посмотрел на лендслера пристально и рассмеялся. Беззвучно, почти без улыбки. Только слёзы потекли по щекам.

Колин с улыбкой пожал плечами. Мол, а ты как хотел? Зачем усложнять, если карты сами легли?

Но эрцог всё никак не мог остановить истерический смех. И слёзы тоже.

Он полез в карман за платком.

— Перестимулировали, значит, — подвёл он итог с таким равнодушным лицом, словно от решения лендслера не зависели ни целостность Содружества, ни жизнь самого эрцога.

Если бы не слёзы…

— А как же?.. — Комкрыла не знал, как сформулировать самый крамольный вопрос этого странного совещания.

— Как я решился на союз с хаттами? — помог ему Колин.

Абэлис сумел только кивнуть, сглатывая ком в горле.

— Это всё Симелин виноват, — хмыкнул Локьё, вытирая глаза. — Он должен был уничтожить архив. Другое дело, что мы тоже искали в архиве, но ничего не нашли.

— И не найдёте, — легко признался лендслер. — Часть этой мозаики была у меня в голове. Я отыскал в архиве всего несколько фактов, подтвердивших мои догадки.

— Значит, войну с людьми начали не хатты? — уточнил эрцог. — Иначе чего бы ты так подскочил?

— Войну начали мы, если понимать это в ваших терминах. — Хаген зажёг над рукой шар, в котором возникли знакомые очертания Земли.

— А в ваших? — поинтересовался Локьё с подчёркнутой иронией.

— Первые искусственные генерации объективно предполагали, что руководить людьми должны мы. Это было разумно. У нас нет эмоций. Мы мыслим логически.

— Человеческая часть Империи не поняла? — подсказал Локьё. — И оскорбилась?

Хаген кивнул.

— Мы желали вам только добра. В нашем его понимании. Рациональное правление, идеальный расчёт и планирование. Война началась как недоразумение. Мы полагали, что она закончится быстро. Мы были объективно умнее и технологичнее вас. Биологические особи превосходили нас в оперировании причинными связями пространства. Это было интересно, и не казалось критичным. Мы не собирались уничтожать популяцию людей, только установить в ней порядок, как мы его тогда понимали. Критичным оказалось то, что биологические особи оказались недоговороспособны.

— Так вы пытались договориться? — удивился Локьё. — Свидетельств об этом нет.

— Они есть в архивах Империи.

Колин коснулся спецбраслета, формируя архив, и Локьё кивнул, принимая файл.

— Кое-что мы привезли. Ты можешь оценить сам смысл предвоенных переговоров, — пояснил лендслер.

— Юг в них не участвовал? — уточнил Локьё.

— Нет, — подтвердил Хаген. — Этот вопрос не был вопросом колоний. Они управлялись самостоятельно. Мы пытались для начала унифицировать только земную управленческую машину. Столкнувшись с резко негативной реакцией, мы долго не отвечали на военную истерию военным путём. То, что Земля будет уничтожена этой войной, наши учёные просчитали сразу. Мы пытались остановить бессмысленное убийство, но нас просто не стали слушать, и нам пришлось защищаться. Тогда мы не сумели понять, почему так вышло. Мы слишком резко оторвались от человеческого понимания мира. Слишком стремительно.

Хаген замолчал.

— И вы уничтожили Землю, потому что не понимали людей? — потрясённо спросил Дайего.

— Мы вместе её уничтожили, — поправил Хаген. — Вы и мы.

— И те, и другие были землянами, Дайего, — подсказал Колин. — Война началась между землянами. А потом, на фоне хаттской истерики, втянулись Южная часть Империи и Содружество. Пропаганда была на высоте: живые машины, стремящиеся уничтожить весь род человеческий. Южане не понимали, что происходит. Не знали, что хатты не хотят воевать. Не знали они и о том, что часть хаттов отступила за изменённые земли. Гадрат. Рваная рана пространственной аномалии. Это и есть место нашей прародины, Дайего. Там когда-то была Земля.

— Так значит Солнечная система — это система Джи-8? — переспросил генерал Абэлис и повернулся к Локьё. — По-вашему — Кога?

Дайего спрашивал эрцога, но ответил Колин.

— Да. Это система Кога. Жизнь в ней уцелела на спутниках газовых гигантов. Эрцоги до сих пор совершают паломничество по этим космическим ледышкам — Ивэри, Токар, Меда… А когда-то — Европа, Ганимед, Ио…

— А название — Земля? Оно куда делось?

— Это обычная бюрократия, Дайего. Видимо, наши предки решили, что странно писать на звёздных картах «Земля, Солнечная система», когда стало так много земель и так много солнц. Появились условные обозначения сначала для внутреннего пользования, а потом они постепенно стали всеобщими. Я проверял, какое-то время на звёздных картах двухтысячелетней давности встречается и так, и этак. Вот это я тоже могу тебе показать. Хатты всегда были землянами. Это часть гамбарской группы учёных, создавших искусственный интеллект. Они создали первый искусственный разум. И пытались создать такое же идеальное управление. А все управленцы, которые были тогда у власти, должны были уйти, сдать свои посты тем, кто лучше сделан руками или природой. Но власть — это то, что люди почти никогда не могут отдать добровольно.

— Но земляне не победили бы хаттов, если бы на помощь не пришли колонии! — тошнота отступила, и генерал Абэлис выпрямился в кресле. — О чём они думали? Нельзя же умирать за власть!

— Можно, Дайего. Стремление к власти — один из базовых инстинктов людей. Он блокирует разум, когда игрушку хотят отнять. Но мы-то здесь даже не знали, за что воюет Империя. Мы пришли и победили. Мы были уверены, что сражаемся за существование людей как вида. Хатты не поняли причин такой страшной человеческой ярости. И отступили. Иначе люди могли превратить в Гадрат всю галактику. Мы-то сражались за выживание.

— А Уходящие? — Генерал Абэлис откашлялся, ощущая, что снова ступает на скользкую почву хаттов и вшитой в него реакции на них. — Это тоже… они?

— Уходящие? — Локьё фыркнул. — Нет, тут всё гораздо проще. Это люди. Они всё знают. Но уверены, что решать и разбираться должны только мы. Иначе весь этот бред повторится. Уходящие шляются, где им приспичит. Кто-то тихо работает среди нас. Это другая ветка эволюции человека. Их нам понять ещё труднее, чем нас — хаттам, но они нас не тронут.

— Значит, инспектор, — генерал Абэлис сглотнул. — Он не?..

— Нет. Он наблюдатель и порядочная зараза, но и только. Я не знаю, каково его истинное лицо.

Локьё посмотрел на Колина, и тот пожал плечами:

— Инспектор на нашей стороне, этого достаточно.

— А вы зачем наблюдаете за нами, Хаген? — пробормотал комкрыла, нашедший в себе силы повернуться к хатту.

— Это интересно, — Хаген изобразил доброжелательную улыбку. — Мы изучаем вас. И развиваем эмоции. Особенно третья генерация. Они более эмоционально продвинуты. Вы не поверите, но многие из нас хотят быть людьми. Улыбаться, плакать. Повисать в изменённом пространстве, чтобы понять его связи.

— Но вы рискуете!

— Знание бесценно.

Генерал Абэлис вздохнул и отвёл глаза. Ему было трудно преодолевать себя рядом с хаттом. Даже внешне заметно было, что генерала временами всё ещё бьёт дрожь.

Но и молчать он больше не мог:

— Хаген, мы очень опасны для вас. Наше поколение воспитано пропагандой. Людям невозможно будет объяснить, что вы на нашей стороне.

Хатт изобразил понимающую улыбку.

— Не старайся его напугать. У хаттов нет чувства опасности, — усмехнулся Колин. — Только любопытство. Думаю, они мечтают смоделировать истника.

— Ну, тут мы и сами мало что понимаем, — криво усмехнулся Локьё. — Я видел, что может сделать один загнанный в угол истник с сорока кораблями имперской эскадры. Но я не понимаю, как он это сделал.

— Ну а я — тем более… — покачал головой комкрыла. — Вам очень повезло, Ха… Ха…ген, что Агжей и Колин оказались готовы разговаривать с вами.

— Это было тщательно просчитанное везение.

— Неужели вы совсем ничего не боитесь?

— Только испытываю нагрузку.

В руках у хатта возникла мензурка, и он выпил из неё малиновую жидкость.

Глаза его на секунду окрасились в алые тона, но интонации не изменились. Если наркотик и подействовал, внешне этого было не определить.

— Инстинкт самосохранения… — пояснил Колин. — Это то, чего нет у хаттов. Только любопытство. Хаген долго наблюдал. И потому он пошёл на контакт со мной.

— Я уже объяснял Колину, что нам теперь немного доступны эмоции, — Хатт растёр мензурку между пальцами, и его кожа впитала порошок. — То, как вёл себя этот человек, ваш капитан, дало нам надежду на понимание. Некоторые из нас апеллировали к тому, что Агжей был глуп и просто не обнаружил в нас сродства с хаттами, но после…

Комкрыла вздрогнул и ощутил, как приторный ком снова разрастается в горле.

— … Но последующие события показали: надеющиеся были правы, — продолжал Хаген. — Даже неинформированный должным образом и малообученный имперец способен уже проявлять разумное поведение выше процента погрешности. И тогда мы задумались о Содружестве, где люди в среднем имеют более высокую составляющую собственно разумного поведения, и где они не подвергались психокодированию и массированной пропаганде. Образ врага и в культуре Содружества, конечно, есть, но искусственно его не генерировали. И тогда мы решили рискнуть. Мы общались с теми, кого вы называете Уходящие. Адам Джастин посоветовал тебя, Колин, как наиболее здравомыслящего из южан. Мы сочли этот выбор разумным. Генетически ты наполовину имперец, наполовину — представитель ареала вариантов Содружества.

— А что означает более высокая составляющая разумного поведения? — спросил комкрыла, борясь с очередным приступом дурноты.

Он, в отличие от Локьё, не был избавлен ни от пропаганды, ни от психокодирования. А ведь даже эрцогу разговор этот давался непросто.

— Когда поведение мотивировано собственно логическим мышлением, а личность способна контролировать базовые инстинкты, — охотно пояснил хатт.

— Пятьдесят на пятьдесят? — предположил генерал Абэлис.

Хатт позволил себе изобразить улыбку.

— От двух до трёх процентов в среднеобразованных слоях населения Империи и до семи с половиной — в Содружестве. Но там и образованность, в среднем, выше.

— Семь процентов? — удивился комкрыла.

— Это много. Погрешность в измерениях может достигать двух процентов. И мы полагали до этого, что разумное поведение в землях Империи вообще носит следовой характер.

— А чем заняты те, кто, по-вашему, НЕ разумно себя ведёт?

— Хомо, как и прочие живые существа, управляются с помощью воспитания и химии своих тел. Это в моём организме сначала происходит осмысление ваших слов, а уже потом я осознанно даю команду выработать медиаторы для моей реакции на них. Обрадоваться, огорчиться… Это так интересно. Вот сейчас я командую себе улыбнуться вам, и улыбаюсь. У вас всё иначе. Например, вы, Дайего, разумно реагируете примерно в двенадцати случаях из ста. Я немного округляю в вашу пользу. Но если бы рядом с вами не сидел сейчас Колин, реакция была бы иной — семь или восемь из ста. Не обижайтесь, это очень большой процент сознательных реакций. Вы великолепно владеете собой и способны эффективно управлять химией собственного тела. Это достойно уважения.

— А он? — генерал Абэлис кивнул в сторону Дьюпа.

— А он проявляет редчайший феномен медиаторного поведения, ещё плохо доказанного для людей. Способность сознательно переключаться с инстинктов на собственно логическое мышление. Этот вариант в Содружестве зафиксирован, но он чрезвычайно редок. Иногда ваш друг ведёт себя как животное, иногда — как хатт. Тем он и интересен мне. Могу даже надеяться, что его я иногда понимаю.

— Меня — нет?

— Слишком суровый коктейль из разума, эмоций и инстинктов. Я не знаю, что возьмёт верх в каждом конкретном случае.

— А как же вы общались в Империи? Ведь вы же сопровождали Колина?

— Там я ставил на инстинкт и низшие эмоции. И поведение людей, таким образом, прекрасно поддавалось просчёту. В случаях, где я не мог знать мотивов, я воздействовал на биологические механизмы. На чувства, например.

— Мне тяжело не бояться вас! — Комкрыла, вздрогнул, и рука лендслера предостерегающе сжала его плечо.

— Я бы тоже боялся вас, если бы умел. Вот сейчас вы явно имеете в виду не меня, а свои понятия о хаттах. И я не знаю, как отвечать вам.

— Хватит разговоров, — оборвал Колин. — Я вижу, что мы поняли друг друга, как сумели. Дорабатывать будем после. Времени у нас около двух суток. Потом эта история дойдёт до имперского министерства. Нам ещё нужно придумать убедительную легенду, что именно мы сейчас наблюдаем? Мираж? Артефакт хаттской эпохи? Нам не следует пока озвучивать кто вы, Хаген, и почему находитесь здесь. Я должен выторговать хотя бы двадцать один день аккреционной зоны для тех южан, что могут находиться сейчас на Севере. Нам нужно приступать к эвакуации с Севера своих. Тех, для кого там находиться опасно. Мерис уже занимается этим вопросом.

— А потом? — спросил Абэлис.

— А потом на Севере узнают, что шпионы не обманули, и мы с тобой продались хаттам. А белые корабли выйдут к границам Юга вместе с нашими кораблями и крейсерами Локьё. И я посмотрю ещё в лицо военного министра. Он-то не хатт, и мне интересно, как выглядит его страх.

Абэлис чуть не застонал от головной боли и осознания, что ему нужно как-то объяснить всё это капитанам крыла, но встал.

Он покачнулся, и Колин, вскочив, поддержал его за плечо.

— Но ведь у нас запланировано на эту встречу ещё триста двенадцать секунд? — удивился Хаген.

— Людям нужно давать время на нечёткость реакций, — улыбнулся лендслер.

— Я запомню этот совет, — кивнул хатт. — После. Сначала мне нужно привести в порядок метаболизм. Я делал всё, чтобы понять вас, химически имитируя ваши эмоции. Это обременительно.

— Угу, — подтвердил Локьё. — Нам всем сейчас не помешает привести в порядок метаболизм. — Он поднялся из кресла. — Вопросы контроля основных развязок мы обсудим чуть позже. Кое-где зоны влияния будут соприкасаться.

— Это не должно стать проблемой, — откликнулся Колин. — Мы привыкли решать такие вопросы за время перемирия.

— Утрясать ты будешь с Дегиром — не со мной, — нахмурился эрцог. — Но я пришлю тебе нейрограммы и воспоминания моих людей о присутствии Агжея на «Леденящем». Не знаю, что он тебе скажет, если останется в результате идиотом, но мои ментокарты ты тоже получишь. Абэ, командующий объединённым Югом.

Прощание прозвучало как выстрел. Но Генерал Абэлис даже не посмотрел на Локьё.

Сейчас ему было плевать, до чего договорились эти двое. Он хотел пройти свои тридцать метров до «Гойи». До понятных ему переборок родного корабля.

Комкрыла ещё не понял, какой теперь может быть война Империи Севера с Империей Юга.

Или — уже не может?

Если настоящие белые корабли выйдут к основным развязкам… То…

Что это будет?

Что?