Прозрение. Том 2

История двадцать шестая. К вопросам правды и секса (окончание)

Суэ, территория Содружества

Эберхард что-то крикнул, когда я уже подошёл к живому заборчику в два моих роста и витой белой калитке.

Я не расслышал толком его слова и просто помахал рукой.

— Стой! Да стой же!

Я увидел, как мальчишка бежит, и параллельно уловил вибрацию спускающейся шлюпки.

Рос решил забрать меня прямо здесь.

Вот же акробат хэдов!

Я ведь не зря пошёл в сад пешком — здесь кругом были натыканы разномастные деревья, а потому шлюпку было проще оставить на площади.

Но Росу захотелось повыделываться, и он прилетел за мной в сад. Ну, заберёт, ладно. Но ведь потом придётся возвращаться в ратушу за Данини.

Задрал голову: шлюпка втискивалась практически между моим плечом и пушистым гибким забором, фокусник, мать его.

Я хлопнул по теплому хемопластиковому боку повисшей рядом «двойки», Рос высунулся, помахал Эберхарду.

О, так вот чего пацан бежит. Наверное, подумал, что меня привёз Дерен?

Но даже увидев Роса, мальчишка не остановился, и я решил его подождать.

— Что-то забыл? — спросил я наследника, запыхавшегося и бледного от неожиданной нагрузки. Дохлый он был для полагающейся ему медицины.

— Я должен сказать тебе… — на миг Эберхард вошёл в меня глазами, но выскользнул, оборвав контакт, и начал напряжённо оглядываться.

Здесь нас, скорее всего, уже не слушали, не весь же сад начинять жучками. Но кто их знает, этих экзотов? Могли перестраховаться, эрго у них немерено.

Я кивнул Росу, чтобы включил радиоподавление, и лишь потом повернулся к Эберхарду:

— Теперь говори. Нас никто не услышит.

— Ты должен это знать. Неправильно, что не знаешь… — Эберхард всё ещё задыхался. Спортом ему надо заниматься.

Я придержал наследника за плечи, давая понять: пусть отдышится, не особо я и тороплюсь, некуда мне торопиться.

— К Беспамятным все эти тайны! — он вдруг уткнулся в меня и заплакал навзрыд.

Рос спрыгнул, и успокаивали мы пацана вдвоём.

Неумело, не было у нас такого опыта, приводить в себя дрожащего, захлёбывающегося от слёз подростка.

— Ты скажи, если тебе здесь плохо, я что-нибудь придумаю! — Я понимал, что с мальчишкой творится серьёзное, но не понимал, что. — Мы тебя куда-то не туда привезли? Тебя обижают здесь? Хочешь, я поговорю с Локьё, найдём тебе опекуна в другом Доме?

Но Эберхард только мотал головой и плакал.

Наконец Рос хлопнул себя по лбу, метнулся в шлюпку и принёс маленькую, в пол-ладони фляжку, покрытую растрескавшимся от времени хемопластиком.

— Вот! — сказал он. — Забыл.

И протянул фляжку наследнику.

Эберхард замолчал, сглатывая слёзы, и уставился на фляжку.

Она, пожалуй, была офицерская, под акватику или спирт. Похожие я видел в музее, ещё в Академии. Они были в ходу во времена начала колонизации. Чисто южный реликт.

А вот выдавленный на хемопластике вензель затормозил и меня — он напоминал букву «Э», перевитую виноградом. Такую же, как я видел сегодня на шее Аминатэ Медар, тетки Эберхарда Имэ.

Рос щёлкнул по мембране, открывая фляжку. Ткнул в руки наследнику.

— Пей! Дерен сказал — поможет.

Эберхард покорно глотнул, поперхнулся и замер. И даже дышать перестал.

— Это что, спирт? — нахмурился я.

С Дерена станется подсунуть что-нибудь этакое…

— Йоль, — пояснил Рос. — Дерен дал её ещё в прошлый раз, когда я вёз Вила на Кьясну. Забыл. Он сказал что-то типа: «Если будем плохо прощаться». А мы — хорошо тогда попрощались.

— Это Дерена? — Я уставился на вензель.

Страшное подозрение мелькнуло у меня и начало обрастать деталями случайных разговоров, намёков…

— Ага, — кивнул Рос. — Он её всё время с собой таскает.

Эберхард сел на траву, прижав к груди фляжку, и я опустился рядом, ощутив, что полный идиот. Форменный. Маркированный.

Ну, Дерен, ну, хэдов сын. Вот же помесь керпи с гикарби!

— Жарко, — сказал Рос, вытирая со лба пот. — Он что-то ещё передавал. На словах. Я сейчас вспомню.

— Я знаю, — прошептал наследник.

Он разглядывал фляжку так, словно уже видел её. Гладил царапины, покрывающие вензель.

Я покопался в башке. Вроде у Дерена и в самом деле была какая-то фляжка. Ещё в Белой Долине, на Аннхелле. Вот только на вензель я тогда внимания не обратил, не помнил, был он там или нет?

Такие «напоминалки» о доме у бойцов не принято рассматривать пристально. Кто хочет — рассказывает, что таскает с собой и зачем, кто не хочет — тот и не хочет. Жизнь — штука сложная.

Эберхард провёл пальцем по вензелю, допил йоль и поднял глаза на меня — даже сидя я был повыше.

— Вы совсем не умеете допрашивать, капитан, — сказал он. — Вы спрашивали, где ваш командующий? Я и правда не знаю. И дядя не знает. Но не это главное. Главного вы так и не спросили.

Я нахмурился, переглянулся с Росом.

— А что тут может быть главного?

— Главное, что этого не знает никто, — Эберхард вытер ладонью глаза. — Попробуйте понять. Я видел, как он перешагнул силовой контур и вошёл в клетку. Но… — наследник показал мне пустую ладонь мокрой от слёз руки, — … в клетке его не было!

Я уставился на руку с длинными пальцами и отполированными ногтями. Что значит — не было?

— Как это?

— Не знаю, — дёрнул плечами Эберхард и спрятал фляжку за пазуху. — Он вошёл и исчез. Не стало его, понимаешь? Это был не обман зрения, я ведь не только вижу, но и ощущаю человека как сумму энергий. Потому я сказал вам, что не знаю, куда он делся. Алайцы… — он поёжился. — Я бы не смог обмануть машину, меня же наркотиками накачали. Но нюансы скрыть можно всегда, если отвечать максимально кратко. Когда надо мной издевались наёмники — я и отвечал кратко, на всякий случай. Не думал, что они не знают деталей, ведь алайские наёмники были в команде «Эскориала». А потом, когда спрашивал ты, я догадался — вы ищете его. Значит, думаете, что он всё ещё в плену у моего дяди. Но я не мог вам сказать. Не мог поверить, что вы… — Он поднял глаза. — Ты. Не убьёшь. Дерен пытался что-то для меня сделать, но он у вас просто пилот, кто бы стал его слушать? А потом… Всё вышло так быстро. Я не могу спать по ночам, ведь вы не обманули меня, а я, получается, обманул. Книги говорят, что вы сами себя обманули. Что причинность сама решает, но я… Я уже ничему не верю.

— Правда — это внутреннее, — сказал вдруг Рос. — Только твоё. Во что веришь. Другой правды, пока ты живой, нет.

— Мне говорили в храме, но я не понимаю этого, — наследник прижал руки к груди, ощупывая спрятанную под одеждой фляжку.

Он её положил поверх сердца, словно второе.

— Ничего. — Я похлопал его по плечу. — Жизнь потом объяснит тебе что-нибудь на тему отсутствия вне твоих личных химер правды и лжи. Я целый курс на Кьясне прослушал. Не скажу, что со всем согласен, но конкретность человеческой правды оспорить трудно. Правда — в этой ситуации — действительно то, что только твоё. И так, как ты это понимаешь. Если ты думал, что врал…

— Значит, врал? — он вздрогнул.

— Но ведь перестал же? — Я пытался шутить, не люблю, когда передо мной извиняются.

— Ты не знаешь… — Эберхард опустил белобрысую голову, мотая ею. — Найери, сестра бывшего регента, рассказала мне, что не только твои, но и наши хотели моей смерти. И что Локьё требовал того же.

— Хотели — перехотели, — усмехнулся я. — Время лечит от неудачных желаний. Спасибо тебе! Не знаю, что делать теперь с этим знанием, но хоть какая-то пища для размышлений у меня есть.

Наследник кивнул, не поднимая головы, но когда я уже поднялся с травы, спросил:

— А это трудно, пилотировать такую шлюпку?

— Не боги горшки обжигают, пробуй, — усмехнулся я. — И… лечись, что ли? Бледный ты какой-то. Болел чем-то в детстве?

Эберхард мотнул головой:

— Это не болел. Это пройдёт когда-нибудь. Тётя потому и не хотела, чтобы я опять волновался. Говорит: у меня не нервы теперь — решето. Многие отделы мозга ещё не работают так, как надо. Она боится, что стресс мне повредит. А я думаю — наоборот. Подобное должно лечиться подобным. Хорошо, что мы встретились. Может быть, теперь будет легче уснуть. Тетя не понимает, что я стал старше и знаю теперь о страхах больше любого психотехника.

«Да, — думал я, давя в себе желание потрепать наследника по заплетённым в десятки хитрых косичек волосам. — Вот так иногда и взрослеют. В несколько страшных дней. Сколько он проболтался с нами? Декаду?»

Эберхард поднял на меня глаза. На этот раз горячие и сухие.

— Передай Дерену книгу.

— Обязательно, — пообещал я и всё-таки погладил его по макушке.

Вздохнул. Мне ещё надо было вынести официальный обед. Без этой процедуры наш визит на Суэ никак нельзя было назвать протокольным, и мне пришлось согласиться.

Я не хотел ронять авторитет тётки Эберхарда, хоть она и смотрела на меня волчицей.

Сейчас бы, пожалуй, послал её с этим обедом, но обещание было дано заранее.

— Беги, — сказал я. — Встретимся через час.

— Там уже не поговорим, — вздохнул он. — Пожалуйста, не забудь про книгу?

Мой визит на Суэ, в дом тётки Эберхарда, был распланирован с прогулкой по городу и обедом. Иначе выходило, что мы заставили её принять нас именно для разговора с наследником, а это по их меркам было дико невежливо.

Рос отвёз меня к ратуше, служаночка, суетливая, словно белка, отвела в гостевые апартаменты, где мне предоставили ванну с такими же шустрыми белочками-банщицами, сауну и бассейн. И бригаду стилистов.

Впрочем, выгнал я не всех. Уже в бассейне понял, что троих не нашёл сразу — танцовщицу и двух музыкантов, они вырулили, когда я вышел из сауны и уже не ожидал подставы.

Пришлось надевать халат и выгонять ещё троих.

Беличье царство сразу начало скрестись в дверь. Но переодеваться в то, что они мне принесли, я был не намерен.

Искупаться — одно дело, другое — корчить из себя клоуна. Если хотят меня пообедать, пусть обедают в кителе.

Я его сунул в машину для чистки, чего ещё надо?

Данини отвели в соседние апартаменты, и я не задумывался, как она выкрутится.

Но она выкрутилась.

В залу, куда меня проводили, Данни вошла с другой стороны, с женской.

Сначала ввели меня. Огромная белая комната, круглое возвышение в центре. На нём — круглый стол. Поднимаешься по двум десяткам ступенек. Высоко и прикольно.

И толпа разодетых как ташипы родичей: шерсть заплетена в косы, на хвостах бантики. Тьфу.

Родственников было двадцать два рыла. Знал я только тетку и Эберхарда, к ним и направился, увидев рядом два пустых белых кресла.

И тут появилась Данини. Она была в тонком, почти прозрачном платье без единого украшения. Волосы распущены.

Выглядела она потрясающе. Эйнитка была безукоризненно сложена, пластична, грациозна. Платье хвостом волочилось по полу, но когда она подхватила его, чтобы подняться вверх по ступенькам, все увидели, что она — босая.

Ташипы проглотили от ужаса бантики.

Более натянутого обеда мне видеть не приходилось. Эта мерзавка «положила» родственников морально и поднялась по их трупам на постамент.

Дело было в каких-то традициях, наверное. Я слышал, что в артах Беспамятных — только боги и умершие ходят босыми.

Думаю, эйнитка произвела именно то впечатление, которое хотела произвести.

В шлюпке я резко бросил Данини:

— Надевай компрессионный костюм, я отвернусь.

Двухчасовой обед в почти полной тишине, только протокольное: «Попробуйте булочки?»

Тьфу!

Потом идиотский полёт в электрокаре над городом. Меня уже тошнило от маразма и официоза.

Если мы ещё и подниматься с планеты будем два часа…

Данини, всё ещё в белом платье (свою одежду она упаковала в сумку), уже плюхнулась в противоперегрузочное кресло, но покорно встала и одним движением скинула платье.

Отвернуться я не успел, а под платьем не было ничего.

Открытый космос, «Персефона»

— Данни, мне нужно побыть одному! — Мы шли по коридору к капитанской, и я всё ещё пытался сопротивляться.

Данини застала меня врасплох. Она вынесла мне мозг в шлюпке своим раздеванием. Я просто не мог ни о чем думать, пока мы летели на «Персефону».

А подумать мне было надо. Всё-таки Эберхард сообщил мне информацию странную, но не шуточную.

Если Дьюпа не было на «Эскориале», становилось понятным и поведение Имэ. Он не торговался с нами потому, что предъявить нам ему было нечего.

Но куда тогда делся командующий? И где сам Имэ? Где его логово?

— Давай отложим наш разговор? Я понимаю, что обещал, но ведь ничего не горит. Я не хочу сейчас говорить!

— Да? — откликнулась она рассеянно. Тоже, видно, думала о своём. — Тогда скажи, что именно ты сейчас хочешь? Только не говори мне, что хочешь найти лендслера наземных войск Юга, на эту проблему наш с тобой разговор никак не влияет. Ты узнал, что хотел?

— Да, и я…

— Теперь — моя очередь!

— Сначала ты обещала сделать то, что хочу я!

Данини улыбнулась и кивнула.

— Я сделаю.

Мне вдруг стало страшно. Я давно не испытывал ничего подобного. Решить-то решил, но что будет, когда она возьмёт меня за руку? А если я не сдержусь?

— Ну, раз так… — Мы дошли до капитанской, и я открыл дверь. — Входи!

Дежурного я прогнал. Развернул рабочий стол так, чтобы хватило места двоим. Кивнул:

— Садись.

Достал из сейфа медицинский бокс. Там была изогнутая хирургическая игла, нить для съемных швов и машинка-стерилизатор для операций в полевых условиях.

Включил машинку, окутавшую стол белым маревом стерилизующего излучения. Положил рядом бляшку с мордой медведя.

— На, — я снял спецбраслет и вытянул руку. — Шей!

Под браслетом белела полоса сравнительно незагорелой кожи. Давно я его не снимал.

Данини повертела в пальцах иглу и бестрепетно вонзила себе в запястье.

— Зачем? — удивился я.

Она не ответила. Вытащила иглу. Погладила меня по руке.

Я вздрогнул. Прикосновение оказалось совсем другим, чем я ожидал: тёплым, домашним.

Такое можно было и потерпеть.

Данини посмотрела мне в глаза. Опять погладила по руке. Так меня гладила Пуговица.

Коснулась иглой нити, цепляя ее полем. Приложила к моей коже бляшку, чтобы она была выше спецбраслета, когда я надену его.

— Может, ниже, чтобы потом браслетом прикрыть? — спросил я.

— Давить будет. И натирать. — Не согласилась она и вдруг попросила: — Расскажи что-нибудь?

— О чём?

— О любви. Ты любил?

— Да.

— Расскажи о ней?

— Она умерла, Данни.

— Тебе больно?

— Да.

Она воткнула мне в руку иглу, и я услышал едва уловимый хруст прокалываемой кожи. Свой слышно, даже такой слабый, а вот чужой — нет.

— А так?

— Так — не больно.

Она вздохнула и в четыре твёрдых и уверенных движения связала меня и бляшку в единое целое.

Это и вправду было не больно, только чесалось.

— Правильно? — спросила она и заглянула в глаза.

— Я не знаю, Данни. — Наверное, правильно.

Надел браслет. Бляшка действительно не мешала, и даже в глаза особенно не бросалась. Смотрелась как часть спецбраслета, какая-то металлическая приблуда к нему.

— Хорошо? — Данни смотрела не на бляшку, а на меня.

— Да.

— Тогда пойдём, — она встала.

— Куда?

— В помещение, где ты спишь.

— Я и тут иногда сплю. На диване. Вон там. Или прямо на ложементе.

— Нет. Нужно место, где ты живешь или мог бы жить. Неужели на корабле у тебя нет такого места?

— Ну, пойдём, — сдался я.

Каюта у меня, конечно, была. Смежная с капитанской.

Я, правда, не ночевал там за этот месяц ни разу, потому порядок внутри царил идеальный.

Девушка прошлась по округлой — такие стандарты на корабле — каюте. Открыла шкаф с одеждой.

— У тебя совсем нет личных вещей? — спросила она удивлённо.

— В сейфе.

— Трудно с тобой, — покачала она пушистой светлой головкой.

Цветок… Маленькая, тонкая. Почти девочка на вид.

Я не смотрел личное дело, хотя разведчики давно состряпали таковые на всех эйнитов. Я и так знал, что ей около сорока. Но выглядела она сейчас как ребёнок.

— А тут что? — Данини толкнула мембрану небольшой двери.

— Ну, такая кондейка на случай гостей или совещаний. Тогда в капитанской накрывают стол, а тут кровать и второй санузел. Обычное дело.

— Открой!

Помещение было тесное и запиралось личным паролем. Я здесь ночевал пару раз. На полу валялась моя рубашка, в чашке плёночкой высох чай.

— Вот! — воскликнула Данини. — Тут ты есть немного. Иди сюда!

Она вошла в кондейку и встала возле кровати.

— Ну, если ты просто хочешь что-то узнать… — Я в нерешительности затормозил у дверей.

— Да, — отрезала она. — Я хочу узнать! Да заходи уже! Запри дверь и отключи сеть. И сними свой мигающий браслет, он действует мне на нервы!

Данини командовала мной, как заправский сержант.

— Может, потом, а?

— Трусишь?

Ну что было делать? Я заблокировал дверь, отключил и снял с запястья спецбраслет, выключил.

— Сними куртку и рубашку! — продолжала командовать Данни.

— Это не куртка, а китель. Форма такая.

— Сними, я сказала.

— Зачем?

— Мне нужно посмотреть ближе. Я не томограф, одежда мешает.

Я со вздохом разделся по пояс. Уставился на неё.

Наигравшееся чешущимся запястьем тело проснулось. Решило, что пора, наконец, размяться.

Мурашки готовились к атаке. Я чувствовал, как они строятся в шеренгу на пояснице.

— Спиной повернись, — приказала эйнитка.

Зачем я только согласился? Но отступать было некуда, повернулся.

Она тихо стояла сзади, вроде бы ничего не делая, но мурашки чего-то там себе понимали и бродили по мне. Наверное, размножались или собирались в стадо.

— Ну и что там интересного у меня на спине? — спросил я, устав ждать.

— Не отвлекай меня! Стой прямо и молчи. Думать можешь о чём угодно, это мне не мешает.

Утешила, эпитэ а матэ.

Думать было трудно. Потому что Данини, видимо, чтобы я не скучал, провела пальчиком вдоль моего позвоночника, и мурашки всем стадом кинулись вниз!

— Может, хватит? — попросил я, ощущая внизу живота итоги этой внезапной атаки. Хорошо хоть с тыла ей ничего не видно.

— Помолчи. Я скажу, когда хватит. — В голосе Данни появилось раздражение.

Я молчал какое-то время, дышал, пытался думать.

Даже удалось переключиться на рассудочную деятельность, но не в плане поисков Дьюпа, а в плане ремонта привода, который так и повис незаконченным делом.

Пока она не сказала:

— Расстегни ремень, он мне мешает.

— Данни, это переходит уже все границы!

— Да расстегни ты уже! Мне же нельзя сейчас касаться железа! — прошипела она. — Чего ты боишься? Огромный, здоровенный!..

— Я же не за себя боюсь! — вырвалось у меня.

— Я тронута. Расстегивай, давай! Ты забыл, что мне всего 42 годика? Я — маленькая девочка. Вот сейчас потеряю над собой контроль, будешь знать!

А если я потеряю?

Ремень не сдавался — пальцы почти не гнулись. Вот доиграется! Сейчас обернусь и!..

— Ага! — раздался сзади радостный голос Данни. — Вот она, родная! И брюки расстегни, чтобы я видела весь позвоночник.

Она провела ладонью до копчика, и я оценил её предусмотрительность в плане дислокации. То, что происходило анфас, не поддавалось уже никакому контролю.

Я старался дышать медленнее, но грудь уже вздымалась сама собой совсем не в медитативном ритме. Если Данни ещё раз…

И вдруг в позвоночник вонзили иглу. Стало так же необыкновенно плохо, как до того было фантастически хорошо.

Боль я терпеть умею лучше. И следующие десять минут прошли в полной тишине.

Я только дышал, как учили, и расслаблял нужные группы мышц.

— Больно, да? — устало спросила Данни. — Я и не думала, что ты так завяжешь всё на волю. Это ж надо суметь.

— Что — на волю? — выдохнул я.

— Свою половую энергию, способность любить ты переводишь в волевое усилие. Словно репродуктивный момент для тебя уже вообще не существует.

— А он и не существует.

— А это не тебе решать. Твои гены должны работать. И не в твоей воле — будут у тебя ещё дети или нет. Твои гормоны реагируют сейчас только на прямое раздражение гипоталамуса. Это неправильно. Ты живой. У тебя есть своя судьба, а не та, что ты сам себе придумал.

Я вдохнул-выдохнул.

— Ещё чуть-чуть потерпи, — попросила Данни. — Я и не думала, что без подготовки можно вот так себя изуродовать. Программист-самоучка. Немножко ещё, ага?

Боль разрасталась. Она залила тело, а потом и мозг.

Я понял: сначала Данни загнала мне в позвоночник зонтик, теперь раскрыла и начала вытаскивать.

Кричать было нечем — дыхание остановилось где-то там же, где зонтик. Только пот лил с меня градом, выливая эту проклятую боль изнутри наружу.

Когда боль прекратилась и эйнитка велела мне обернуться, мне было уже глубоко плевать, что брюки у меня расстёгнуты, что напротив — молоденькая девица с такими же потёками пота на лице и в вырезе декольте, и что в дверь кто-то колотится.

— Всё! — Данни зажмурилась, потрясла кистями рук. — Всё хорошо. Прости, милый.

И она легонько поцеловала меня в мокрую щёку.

Я шагнул назад, оступился, рухнул на кровать и минут пять внимал стуку в дверь, словно музыке.

— Господин капитан! — выл динамик над дверью голосом Гармана. — У вас всё в порядке?

Как стучит, а? Старается… Замполич, гад, упрямый.

Я нехотя потянулся к пульту и разблокировал дверь.

Гарман ввалился и…

Ну, да, да. А ты бы о чём подумал, увидев лежащее на кровати потное, полуголое начальство и мокрую взлохмаченную девицу рядом?

Дальше было хуже. Я встал, вытолкал Гармана и послал его по коридору по какому-то популярному адресу, снова заблокировал дверь и обнаружил, что Данни лежит на моей кровати, поджав ноги и полузакрыв глаза.

Сил выяснять, что это за цирк, не осталось.

Я втиснулся рядом, приобнял её, чтобы не свалиться, она пристроила голову мне на грудь, и мы крепко уснули.