Прозрение. Том 2

История двадцать шестая. К вопросам правды и секса

Открытый космос, «Персефона»

Данини подкараулила меня, когда я прикладывал ладонь к магнитному замку капитанской и матерясь вспоминал код.

Дежурному я разрешил идти спать, для контроля достаточно было вахты и шабаша в навигаторской, и он, как и положено, заблокировал да ещё и опломбировал всё, до чего дотянулся. Предполагалось, что меня не будет часов двенадцать, вот и расстарался. Начинающий керпи, что б его Дакхи съело.

Я уже спустился в ангар, когда понял, что забыл взять письма и переодеться, пришлось взламывать собственное логово.

Эйнитка стояла, прижавшись к белому пластику в коридоре, тоненькая и тихая. Но когда я повернулся на шорох, глаза в глаза вошла жёстко и точно, как бритвой по лицу полоснула.

Я замер, стреноженный кучей ощущений, из которых сексуальные были самыми слабыми. Кроме прочего, у меня буквально вся кожа поднялась на дыбы, а нераспознанные эмоции сдавили горло в попытке удушить их хозяина.

— Не получится у тебя, — сказала Данини, разрезая меня глазами на бутерброды. — Не сможешь ты её уговорить. Настрой у тебя не тот… — Окончание фразы привычно повисло.

Я сжал зубы, не желая отвечать.

Данини была права. Сестра матери наследника, наместница протектората Суэ Аминатэ Мэдар, не желала, чтобы я встречался с Эберхардом.

По крайней мере, по голо мы с тёткой договориться не смогли, и я собрался лететь в резиденцию лично. У меня были рекомендательные письма, присланные Локьё на случай подобных недоразумений.

Выдавил:

— Я Дерена с собой возьму. Он…

— Не бери, — перебила Данни. — Хуже сделаешь. Он и так готов взять всё на себя. Не для тебя это будет хорошо…

Она бросила на полуслове очередную фразу, скользнула взглядом по моей груди и спустилась до ремня.

Я задержал дыхание, собрал эмоции в комок и вышвырнул их из сознания.

Стало чуть легче, но проклятая физиология всё равно чесалась и ныла.

— И что ты предлагаешь?

— Могу полететь с тобой, но у меня будет условие…

— Какое? — Мне не нравились её тон и бритвы в глазах. Я и так уже сдерживал себя не физическим, а совсем другим ресурсом.

— Мне нужен разговор с тобой. Наедине. Только вдвоём. Чтобы никто не мог помешать.

— О чём разговор? — спросил я в лоб.

Девушка улыбнулась мечтательно. Губы чуть приоткрылись, глаза затуманились. Казалось, обними её сейчас и целуй — она уже видит это, уже согласна.

Я тряхнул головой, отгоняя идиотские мысли.

Да сколько можно тянуть резину! Говори ты уже!

— О чём? — повторил я.

— О сексе, — улыбнулась Данини.

Не покраснела. В храме Матери женщины не краснеют, заявляя в лицо чего от тебя хотят.

Я сделал «большие глаза»: уймись, мол, шутница, и без того тошно.

Она фыркнула:

— Я сказала — разговор. Я пока не собираюсь иметь от тебя детей.

Пока? От тебя? Тёмная Матерь!

Я против воли попятился, но сзади была закрытая дверь.

— Разговор — один на один. Ты и я. И чтобы не отвлекли звонком или стуком… Понимаешь?

— Ты… — я запнулся.

И понял, что ступор прошёл.

Что-то изменилось в её глазах, и мужские желания она тут же отбила во мне напрочь. Словно льдом засыпала по самую шею.

Значит, умеет и так. Это не девушка, это монстр какой-то. Сначала сводит с ума одними глазами, потом вываливает на тебя ведро воды со льдом. И улыбается — как ты из этого выберешься?

— Я не собираюсь тебя насиловать, если ты об этом, — Данини совершенно по-мальчишечьи изогнула губы: лицо смеялось, а глаза остались острыми и жестокими.

Больше всего мне хотелось прервать этот странный разговор, уже похожий на насилие. В конце концов я тоже могу перейти в то поле, где я сильнее, задрать кое-кому юбку и шлёпнуть как следует!

Плечи Данни задрожали от сдерживаемого смеха. Угроза, прочитанная в моих глазах, только развеселила её.

— Соглашайся, — сказала она. — Не получится у тебя без меня. Сам знаешь.

Я вздохнул, огляделся — благо хоть дежурные рядом не бродили.

Вот влип. Меня зажала в коридоре молоденькая девица и заманивает якобы «на поговорить». Маньяки отдыхают.

Шлёпнуть паршивку я мог. Справился бы, наверное, если бы она не применила какую-то незнакомую мне ментальную технику. Против наката я знал, как сыграть, чтобы на короткой дистанции зажать атакующего в ближнем поле. Давить на меня вообще без пользы, привык.

Что она может ещё? Сковать восприятие? Так, как Айяна? Вряд ли.

Однако, выбив меня из равновесия и заставив применить силу, Данини выиграла бы этот раунд вчистую.

— Только поговорить, капитан? — рассмеялась она.

Я разозлился сам на себя.

— Хорошо. Поговорим! — сказал угрожающе. — Но до этого ты выполнишь мою просьбу!

— Я? А потом ты? — уточнила Данини.

— Да! Только так, — отрезал я.

— Хорошо, — улыбнулась она.

— А если задеру юбку и отшлёпаю?

— Значит, судьба. — Девушка повела плечами и кокетливо опустила глаза.

Сама невинность…

Я задумался. Хитрюга употребила не привычное в общине «грата», означающее предопределение, а старинное слово судьба.

Оно означает «то, что о тебе говорят другие», этакое враньё, байки и сплетни.

То есть Данини полагает, что это — враньё, будто я могу совершить экзекуцию над нахальной девицей?

Я посмотрел в безмятежные глаза эйнитки и кивнул сам себе. Может, и враньё. Не ударю же я всерьёз. Зачем?

— Ладно, пошли! — я повернулся и зашагал от капитанской к ангару, забыв про «переодеться» и письма.

Ну да, я вряд ли смогу ударить женщину в небоевой ситуации. Я знаю цену насилию, оно во мне не для этого. Ударить слабого вне рамок боевой задачи — больше, чем трусость. Это проигрыш во всех отношениях — и Данини, и самому себе. Значит, не сумел разгадать игру и «перевернул доску».

Но раз эйнитка понимает мои установки и образ мыслей, зачем ведёт себя так нахально? Что у неё на уме? Какой смысл дразнить собаку, если она на цепи?

— Господин капитан! — из-за угла выскочил взмыленный дежурный. Наверное, получил сигнал, что я ломлюсь в дверную мембрану капитанской каюты. — Вы что-то забыли? Блокиратор заело?

— Письма! — бросил я коротко. — Голокристалл на пульте!

Остановился, дожидаясь выполнения приказа.

Дежурный доскакал до капитанской, открыл дверь и принёс мне голокристалл.

«Ладно, — подумал я. — Компрессионку можно натянуть и в шлюпке. Там есть запасные. Но…»

С сомнением посмотрел на юбку Данини. Мы были на дальней орбите Суэ. Без прокола можно лететь и в гражданской одежде, домагнитка прижмёт большую часть перегрузок, но…

Кивнул сам себе: ладно, обойдёмся без переодевания. Пусть девица летит в юбке, будем садиться помедленнее, делов-то.

Если ещё и её переодевать…

Суэ, территория Содружества

Тетка Эберхарда, Аминатэ Мэдар из линии Эйбл, была хрупкой, остролицей и довольно высокомерной леди. К встрече она подготовилась — платина и аметисты украшали руки и вырез платья.

Шею оттягивал медальон с монограммой в виде буквы «Э», увитой виноградными листьями. Знак рода Эйбл.

Так мне демонстрировали, что семья имеет прямое отношение к знаменитой крови Рика Эйбола, наследника дома Аметиста, которого никто никогда не видел. Несуществующий фетиш.

Мой приезд вызвал у тетки Эберхарда показное недоумение. Ведь она высказалась совершенно ясно: мне не о чем больше говорить с наследником дома Аметиста.

Письмо эрцога Локьё заставило её поджать губы и изобразить из себя леди Неприступность.

Она брезгливо ткнула пальцем, разворачивая голопроекцию. Я ждал.

Данини сидела рядом со мной, как мышечка. Беленькая, чистенькая, в белой блузке, синенькой юбке и с невинным розовым рыльцем. Мы из-за неё спускались в щадящем режиме, провозившись лишние два часа, не меньше.

Прочитав письмо, Аминатэ Мэдар насупилась и уставилась невидящими глазами на голокристалл. Послать эрцога дома Сиби она не могла, но и снизойти до разговора со мной не хотела.

Данни тоже молчала. Вертела в руках аметист с воробьиное яичко. Тот самый, что таскал с собой Тоо, я видел металлическое «ушко», за которое камень крепили к цепочке.

Аметист напомнил мне о том, что бесило в Эберхарде: истерика в ответ на логичные действия.

Я раздражённо «распрямился» внутри себя. Все разумные доводы были исчерпаны, оставалось действовать силой.

Тетка уловила моё намерение. Ноздри её расширились, а в глазах сверкнула сталь.

Полагает, что способна противопоставить свою волю моей? Она?

Я оценивающе посмотрел на Аминатэ Мэдар.

Эберхард ей всего лишь племянник, сына она потеряла в клановой резне. Такие женщины-одиночки иной раз свирепее и целеустремлённее мужчин. Но не сильнее.

Для женской силы нужна практика отрешения, которую практикуют Проводящие. Женщины там выгоняют эмоции из нутра вовне, заставляя их виртуальными змеями оплетать своих обладательниц.

Их сознание в гневе пустое. Это живая Материнская Бездна, на такое даже смотреть больно.

Я видел в гневе и Айяну, и Дарайю. Даже внешне, без ментального погружения, — очень страшное зрелище.

Нервы у Проводящих не внутри, а снаружи. Они сами задушат идиота, который решится противопоставить свою волю такому монстру.

А Аминатэ — обычная рафинированная леди — медитативные практики плюс умение видеть невидимое.

Её учили так, как мужчин. Но психика мужика иная. Изначально наши «змеи» совсем не внутри. Нас учат их загонять вовнутрь. Собирать себя по кускам, живущим вне нас, выращивать Бездну внутри. Сплетать эмоции в клубок ада.

Потому поначалу женщины могут практиковать ментальные техники высоких Домов, но быстро уходят на вторые-третьи роли. Без выворачивания себя наизнанку причинность не слушается, не подчиняется. Ей нужно от нас всё.

Я усмехнулся. Что умения Аминатэ Мэдар перед бездной мужского гнева?

Ощутил внутри себя разжимающуюся пружину и тут же остановил накат, не желая причинить женщине вред.

Нет, так я тоже не мог. Не знал, как подступиться — и силу свою ощущал, и покалечить боялся.

Аминатэ Мэдар сжалась, зябко ссутулила плечи, сообразив, что я за фрукт, но отступать не желала. Гордость была больше неё самой.

Мы сидели друг против друга. Молчали. Пауза росла, ширилась и ложилась между нами пропастью. Давление медленно, но нарастало.

Только когда я ощутил полную безвыходность ситуации, Данини подняла глаза. Огромные, осененные золотистыми ресницами, влажные глаза хищника.

Женщины встретились взглядами. Эмоции Данини взметнулись вокруг неё, как змеи.

Задело и меня. Я вздрогнул — меня встряхнуло всего, до самых костей.

И тишина…

И две неподвижные фигуры глаза в глаза.

Первый раз я видел, как это бывает у женщин. Настоящий поединок. Без смеха и шага назад.

Данини мягко и нежно заглатывала старушку Аминатэ. Оплетала. Втягивала её в мир своих иллюзий. Шаг за шагом перекрывала пути к отступлению.

— Зачем? — проскулила зажатая в угол тётка.

Она зажмурилась и протянула руки ко мне, прося о помощи.

— Я не уверен, что парень сказал мне всё, — ответил я вместо Данини, чтобы не мешать ей и не ломать настрой. — Я плохо владею техникой осознанного восприятия, но меня что-то не отпускает без этого разговора. Что-то осталось между ним и мной недосказанное.

Между ним. Им. Имэ…

Аминатэ открыла рот, пытаясь отказать мне, но звуки не подчинялись ей.

— Ты будешь молчать, — кивнула Данини, равнодушно глядя на ее потуги. Лицо эйнитки в сосредоточении транса потеряло всю свою мягкость, глаза стали стеклянными, страшными. — Молчать до тех пор, пока не скажешь то, что хочу я. Год. Два. Десять. Ты видишь — твоё тело согласно со мной. Оно подчинилось мне. Я права. Ты знаешь, что дядя его совершил злое. Ты должна это исправить, иначе я лишу тебя речи.

Тётка схватилась за горло, и слёзы побежали по её лицу.

— Говори, — приказала Данини.

— Мальчик не знает совсем ничего!

Аминатэ закрыла руками лицо. Морщинистые руки скрыли слёзы. Сколько ей? Лет сто? Двести?

— Ты врёшь!!! — Данини возвысила голос.

Даже я ощутил петлю на горле. Девушка работала жёстко. Это со мной она только шутила.

Хэд…

— Нет! — сдавленно просипела Аминатэ. — Он вам сказал всё! Больше, чем всё!

— Мы не будем его пытать. — Я поднял ладони, пытаясь успокоить женщину. — Не причиним вреда. Если бы мы не хотели ему помочь, то не вернули бы на Суэ. Вы же понимаете это.

Данини чуть улыбнулась, и давление улеглось. Мягко, словно опала волна.

Она видела, что сопротивление сломлено.

— Но зачем его мучить? — всхлипнула Аминатэ. — Он и так всё время плачет во сне.

Мне хотелось её утешить, но эйнитка покачала головой. Она не спешила с милосердием, и здесь я больше доверял ей, чем себе.

— Нужно убедиться, что мы ничего не упустили, — продолжил я уговаривать тётку Эберхарда. — Не бойтесь, у меня нет ни полномочий, ни желания забирать его у вас. Если бы я имел хоть какие-то данные от разведки, с вами говорил бы Локьё, как глава дома. Но я вижу лишь ускользающую ниточку. И я должен убедиться, что проверил все варианты.

— Может, разговор наведет его на собственные пути, — кивнула Данини, ещё больше ослабляя психический пресс. — Я ручаюсь, что он не причинит вреда мальчику. Я останусь с тобой, пока они говорят.

Аминатэ сжала в кулаки тонкие белоснежные пальцы.

— Но я не хочу!

Это была её последняя волевая «судорога».

Пальцы ослабли. Аминатэ Мэдар обвисла в кресле, словно лишённая костей.

— Пусть тогда решит мальчик? — предложила Данини. — Дай ему сделать выбор и стать мужчиной.

Эберхард сам вышел ко мне в сад. В каком-то заморочено-сложном белоснежном костюме, с причёской, как у аристократов. Похожую носил Энек Анемоосто, бедный неудачливый наследник дома Аметиста, с которым мы когда-то познакомились на Карате.

Сад был великолепен. Мраморные дорожки. Скульптуры из цветов, подсвеченные, словно огромные плафоны. Беседки, выращенные из кустарника.

И мальчишка, разряженный, как марионетка в алайском театре Кон-бо.

Нам обещали не мешать, но я знал, что и наблюдают, и подслушивают.

Я сидел на деревянной скамье-корне, живой, растущей так замысловато, что и не отличишь от вырезанной из дерева. Эберхард подошёл, встал рядом, старательно глядя в сторону.

— Я ничего больше не знаю, — сказал он. — Дядя не навещал меня даже во снах. Ему теперь нет смысла искать моего общества. Регентом стал другой. Я получил уведомление о формальных намерениях. Это значит, что новый регент не собирается общаться со мной до совершеннолетия. Я им пока не нужен ни живой, ни мёртвый. Пасьянс сошёлся. Теперь дядя будет вынужден найти надёжное убежище надолго. Может быть, вы, имперцы, правы, полагая, что он мерзавец, но он не дурак.

— Ну, да, — согласился я. — Это я — дурак.

— Ты… — выдохнул Эберхард и смешался. — Ты — чужой. Я раньше не видел таких, как ты. Я видел много недобрых людей. И видел добрых, как твой Дерен. А ты — не добрый и не злой. Ты — как вода в реке. Утонешь, но без тебя — жажда.

Он щелкнул пальцами, подзывая маленькую платформу, где лежали книги и упакованный в пластик пакет. Оружия не было.

Эберхард взял в руки пакет, потом покосился на меня и распечатал его. В пакете тоже оказалась книга. Старинная, кажется, даже бумажная.

— Пожалуйста, передай Дерену. Он говорил, что любит земных поэтов. Можешь посмотреть — это просто книга, больше здесь ничего нет. — Я заметил, как зрачки у него покрываются плёнкой влаги.

Мальчишка отвернулся и стал разглядывать увитое цветами деревце. Тема красоты и паразитизма в действии — корни воздушных цветов присасывались к деревцу и тянули из него соки.

Плечи Эберхарда дрогнули, он обернулся и уставился на меня, чтобы я видел — да, он плачет.

— Ты думаешь, я несдержан? — спросил он с горечью. — Думаешь, всё это не стоит того, чтобы плакать?

— Не знаю, — выбрал я самый честный ответ. — Не волнует меня, хорошо это или нет. Задевает сам факт. Твоя способность плакать по пустякам.

— В семье не без урода, — грустно усмехнулся наследник. — У нас — это тоже нехорошо. Мы не должны показывать эмоции. Мы должны быть куклами. Без слёз, разве что их нальют в специальное отверстие в голове.

Он тяжело вздохнул, посмотрел на книги и взял одну из них. Если пакет явно был приготовлен для Дерена, то книги парень, наверное, читал сам.

— Я не говорю, что нехорошо. — Я задумался. Подобрать нужные слова было непросто. — Говорю, что это пройдёт. Зачем плакать?

— Вас учат сдерживаться, — слабо улыбнулся наследник. — Нас — понимать, что эмоции — штука примитивная, для черни. Потому эрцоги не показывают эмоций на людях. Но я — не эрцог.

Эберхард полистал книгу, качнул головой, отложил. Взял другую и протянул мне:

— Вот эту возьми.

Томик был маленький, в ручном оформлении. Тканый, расшитый серебром переплёт, иллюстрации, выполненные тушью. Редкая, дорогущая книга, существующая, может быть, даже в единственном экземпляре.

— Это баллады Ро. Рогарда, — пояснил пацан и отвернулся, чтобы со щёк не накапало на страницы. — Тебе же нравились его стихи? Я люблю эту книгу. Может, она покажется тебе слишком детской, но, может, и напомнит потом обо мне.

Я взял обе книги — одну голенькую, другую запечатанную в герметичный пакет, поблагодарил и направился к выходу из сада. Больше нам говорить было не о чем.

Может, Данини ошиблась? Эйниты не боги, и лишь тот, кто ничего не делает, тот и не ошибается.

Другой вопрос — куда мне теперь? На Аскон или встретиться сначала с Локьё? Но он бы связался со мной, осени его что-нибудь стоящее.