Птичка в клетке или Клетка с птичкой

47

— Добрый день, — поздоровался Дмитрий Викторович Юшкин с дежурной медсестрой и бодрым шагом прошел в палату сына.

— Кто подарил тебе такую игрушку? — войдя в палату, спросил Дмитрий Викторович у сына, заметив странно знакомый, лохматый ком на его коленях. — Я думал ты вышел из детского возраста…

Инвалидная коляска чуть повернулась, и Дмитрий Викторович замер с открытым ртом на полуслове — на коленных сына, вытянув на одну сторону все четыре лапы и помахивая кончиком хвоста, дремал под тихую, классическую музыку персидский кот семьи Каплан.

Услышав человеческий голос, Маркиз подергал ухом и, открыв один глаз, покосился на слишком резко, по его мнению, пахнущего заграничным парфюмом гостя, так некстати нарушившего чарующие звуки музыки и его послеобеденный сон.

— Это, конечно же, Кирина идея — никто другой не додумался бы оставить рассадник бактерий в больничной палате. Что позволяет себе эта женщина?! — по привычке возмутился Дмитрий Викторович и замолчал, вспоминая, что совсем недавно, не понимая ее желанье растормошить Павла и заставить его захотеть бороться за свое здоровье, он пытался вести с ней почти войну.

…Ненастоящая война между отцом и Кирой забавляла Павла, исход ее был очевиден — отец никогда не пойдет с ней на конфликт: она стала частью их семьи, ее связующим звеном, без которого их семья не сможет уже обойтись и рассыплется, как карточный домик. Видеть и слышать противостояние двух мнений — независимое упрямство одного и обоснованное возмущение другого — было интересно и поучительно: Павел был вовлечен в водоворот сражения, вокруг него ломались копья, пусть и игрушечные, но это была жизнь — несколько дней назад он понял это.

Дмитрия же Викторовича раздражало и огорчало непослушание Киры.

Он часто приглашал к сыну медицинских светил, выслушивающих, ощупывающих «больного», советующих и утверждающих, что депрессия, связанная с неподвижностью Павла, отступает прямо на глазах, и выстраивал правила в соответствии с их советами и собственными представлениями о больничном порядке, требуя от всех их неукоснительного исполнения. Но все его старания шли насмарку лишь только в палату без стука и предупреждения, не взирая на присутствие посторонних лиц, врывался «вольный ветер» с довольно длинным для природных катаклизмов именем: «Кира Дмитриевна Чичерина», внося в больничную чистоту и строгий порядок облако французских духов, бардак и веселую болтовню ни о чем и обо всем сразу.

Просторная больничная палата Павла, благодаря ее усилиям, постепенно заполнялась массивной, удобной мебелью, книгами, картинами и глянцевыми журналами, которые она читала или преувеличено громко листала, сидя в кресле напротив его кровати.

С кактусами на подоконнике и карликовым японским деревцем «Бансай» на больничной тумбочке Дмитрий Викторович кое-как смирился, но каждый раз, когда в коридоре раздавался громкий перестук каблуков, он внутренне напрягался и с тревогой смотрел в руки «ветряной» посетительницы, готовый не допустить появление в палате сына-инвалида слона, бегемота или бассейна с крокодилами.

Но больше всего Дмитрия Викторовича раздражал появляющийся вместе с Кирой бедлам: она начинала во все совать свой нос, все перекладывать и переставлять, пробовала и заставляла Павла участвовать в этой дегустации, бесцеремонно усаживаясь к нему на кровать и суя в его малоподвижную руку надкусанный пирожок. От усилий удержать проклятый пирожок на лбу сына выступали капли пота, но поглощенная своей собственной болтовней Кира не замечала этого.

От такой фамильярной жестокости у Дмитрия Викторовича сводило челюсти, но делать замечания в присутствии сына он не решался — пусть думает, что все у них хорошо. Потом, наедине, он обязательно поговорит с ней, выскажет все, что думает, и не будет обращать внимание на ее покаянное молчание, на липкую жалость в карих глазах, грозящую перелиться за край радужной оболочки и затопить все вокруг (и его в том числе), на печальную, всепрощающую улыбку, от которой у него перехватывало горло и выступали слезы, на ее нервное постукивание ногтями по полированной ручке кресла…

Под его осуждающим взглядом светила и доктора спохватывались, искренне пытались вспомнить чудодейственные рецепты исцеления, коих просто не существовало в природе, ибо каждый человек индивидуален, и что годиться для одного — смертельно для другого.

В отличие от светил медицины Дмитрий Викторович упорно не желал признавать, что для этого «больного» лучшим лекарством является именно эта женщина с ее независимым, сумасбродным характером, жизнерадостностью и любовью ко всему живому и неживому, ибо глаза «больного» при ее появлении оживали, вымученные болью бескровные губы пытались улыбаться, а неподвижное тело, покрываясь потом, пыталось услужить ей, с трудом удерживая в трясущейся от усилий руке ее надкусанный пирожок.

Вот и сейчас от сознания своего бессилия воспротивиться поступкам одной и желаниям другого Дмитрий Викторович совсем расстроился

— Кота немедленно уберут отсюда! — его черные с проседью брови сошлись на переносице. — Пора положить конец Кириным выходкам, нам надо собираться.

— Оста-авь ее в по-окое, — на бледном лице Павла появилось жесткое выражение. Не смотря на неподвижность, в нем начал просыпаться боец и упрямец. — До отъе-езда кот оста-анется со мной… или в Ге-ерманию пое-едешь один.

— Как это один? — опешил Дмитрий Викторович и расстроился еще больше. — Это что, я для себя стараюсь? Поднимаю все связи, оплачиваю, договариваюсь об операции с мировыми светилами…

— Для меня. Так и учи-итывай… мои жела-ания, а не свои. Кот оста-анется со мной пока она сама… не за-ахочет его взять. И не спорь. Лучше ска-ажи, что… про-оисходит се-ейчас с Кирой?

Ревность иглой уколола отцовское сердце — он делает все возможное и невозможное для Павла и никакой благодарности: все формальности улажены, операция оплачена, билеты заказаны, а сын все тянет и тянет с согласием на отъезд в Германию — отсрочка сводила все усилия Дмитрия Викторовича на нет, и все из-за того, что, по мнению сына, вокруг его «подруги юности» что-то происходило. Что именно происходило, Павел и сам не знал, но ощущение приближающегося неотвратимого несчастья уже несколько дней не давало ему покоя, и он не соглашался на поездку.

Дмитрий Викторович вздохнул и пристально посмотрел в напряженное лицо сына.

А что, собственно говоря, происходит сейчас вокруг Киры?!

Стоит ли из-за этого рисковать своим здоровьем и откладывать обнадеживающую операцию?!

Ну, развод с мужем — многие через это проходят — он подключил к ее делу своего лучшего адвоката по разводам.

Ну, захотела она поменять квартиру — пожалуйста — он отвез ее в агентство по недвижимости, оплатил услуги риэлтора и даже готов купить ей эту понравившуюся квартиру (какие счеты между родственниками — не в деньгах счастье).

Ну, вляпалась она сразу в две криминальные истории — все кругом отлично понимают, что вляпалась по глупости и к самому криминалу отношения не имеет — так он сам (сам!!!) ездил на разборки с ментами и, если те потребуют, заплатит, сколько нужно, чтобы оставили ее в покое.

Он уже столько сделал для этой женщины, что и сам удивлялся своему терпению: приставил к ней круглосуточную охрану, названивает ей каждый день, встречается с ней по ее первому желанию, потакает всем ее прихотям, а Павел все не доволен…

Что еще нужно сделать, чтобы его успокоить и отвлечь от чужих проблем?

Может, купить ей не квартиру, а остров, где-нибудь в Тихом океане — необитаемый, свезти туда весь ее зверинец с лошадьми и конюшней и стереть этот остров со всех карт, чтобы никто не нашел туда дороги. Тогда Павел точно успокоится, если не будет ее на его горизонте! А вдруг нет? Вдруг без нее ему станет еще хуже — у него опять начнется депрессия, он махнет рукой на свое здоровье и навсегда останется инвалидом?

Ну, уж нет! Рисковать так нельзя! Пусть лучше решает ее проблемы, а не утопает в своих — тогда у него появится стимул встать с инвалидной коляски и помогать ей!

— Ничего нового с ней не происходит, — Дмитрий Викторович решил для себя вопрос Кириного пребывания рядом со своим сыном и успокоился — пусть будет, а после Германии — посмотрим. — Все с ней в порядке — ситуация у меня под контролем.

— В по-орядке?! — внутри Павла закипало раздражение — если бы он мог ходить, то давно бы сам уладил все Кирины проблемы, а так… Что он может в своем незавидном положении?! — Она ночью, в свой день ро-ождения, вме-есто того… чтобы пра-аздновать с дру-узьями, при-иезжает в го-оспиталь… к инва-алиду, ва-алится с ног от уста-алости в кресло и спит до утра. И ты го-оворишь, что с ней… все в по-орядке?

— Ну, хорошо…

Недовольно глядя на кота, Дмитрий Викторович прошелся по палате и сел в кресло, в котором еще недавно спала Кира. Вздохнул и рассказал правду об умершей женщине и Кириных комплексах по этому поводу, о покушении на Ираиду Брониславовну, о спасении с балкона ее кота Маркиза.

— Те-еперь в обоих делах… она ста-ановится гла-авной подо-озреваемой: ра-асправилась с со-оперницей… и по-опыталась про-оникнуть в ква-артиру и за-авладеть иму-уществом… Ираиды Бро-ониславовны.

— Да брось ты, Паша, в самом деле, о ней волноваться. Давай лучше определим дату отъезда в Германию. А Киру оставь в покое, жила же она все это время без нас и прекрасно справлялась со своими проблемами.

— А те-еперь у них… есть мы, отец! За-апомни, это по-ожалуста! Я не хочу, чтобы Ви-икторию… и Алису ко-оснулась даже часть про-облем Киры.

Услышав слово «отец», Дмитрий Викторович замер — не послышалось ли ему это слово — первый раз за все время сын назвал его отцом и к тому же сказал, что они все семья!

— Ладно, ладно, — поспешил он успокоить Павла, видя, как у того задергалось веко от волнения. — Успокойся, ради Бога. Подумай лучше о своей предстоящей операции в Германии, а мы с адвокатами пока разгребем эти «Авгиевы конюшни», вернее «Кирины конюшни». По первому делу мы уже обеспечили ей сто процентное алиби, а по второму исключим мотив: узнаем у Ираиды Брониславовны, кому достанется их имущество по завещанию. Сейчас дозвонимся твоей ненаглядной подружке, и все узнаем. Ну, что, Сережа? Дозвонился? — спросил Дмитрий Викторович у телохранителя, выглядывая за дверь палаты. — Войди и звони здесь.

— Не отвечает, — виновато пожал мощными плечами охранник.

— Ре-ебятам по-озвони, — распорядился Павел, — и гро-омкую связь вклю-ючи.

Сергей набрал другой номер и ему тут же ответили.

— Слушаю, Краснов.

— Это Шубин. Где Кира… Дми-итриевна?

— Была на участке, котлеты нам жарила на ужин — она нас на ужин позвала, а сейчас не знаю — я в лесу, идем по следу взломщика с Ларионом — у Киры Дмитриевны дачу вскрыли, но вроде ничего не взяли.

— Так, а на зво-онки почему не отве-ечает?

— Телефон у председателя товарищества оставила — заявление писала о взломе дома, у него и забыла. Минут через десять мы с Ларионом вернемся, я отчет напишу и вам перешлю — там на дороге джип стоял, следы протекторов мы сняли, а Ларион за телефоном сбегает. Умный, зараза, как человек! Это я про собаку…

— Ну вот, а ты волновался, — усмехнулся Дмитрий Викторович, — все у нее в порядке — котлеты ребятам жарит…

— Ты сно-ова ничего не по-онял, отец! У нее дачу вскры-ыли, все обы-ыскали и ничего не взяли. Кто это сде-елал и по-очему? За-ачем им Кира?