Проводив глазами темно-зеленую «Хонду» Анатолия Меркулова, Федин достал из кармана ключи от своей машины и нажал кнопку сигнализации.
От разговора с этим мужчиной на душе у него остался неприятный осадок. И виной тому была та грязь, в которой Меркулов старался утопить собственную жену, пусть даже бывшую, не давая той ни единого шанса на спасение.
Его стойкая убежденность в виновности жены — ни капли сомнения, словно он сам присутствовал при кровавой разборке — дала Федину возможность приглядеться к нему, как к человеку. Не перебивая Анатолия, он слушал, записывал его показания и ловил себя на мысли, что этот мужчина ни одну из этих трех женщин в действительности не любит — все они были для него не идеальны, не внимательны, каждая преследовала свои корыстные цели и только он, «белый и пушистый», заслуживал всяческого восхищения и заботы.
Но больше всего покоробил Федина ответ Анатолия на вопрос о похоронах Татьяны Мельник и ребенка.
— И это тоже должен делать я? — с застывшей миной спросил недовольный мужчина и, не выдержав, взорвался. — В конце концов, мы с ней не расписаны — у нее есть родители на Украине, вот пусть они и занимаются похоронами своей дочери. Я, конечно, со своей стороны окажу им посильное содействие, как представитель фирмы, но взваливать все на свои плечи… Нет, увольте! По справедливости, надо взыскать деньги с убийцы: «кто виноват — тот пусть и платит» за похороны.
Он был уверен в том, что говорил: виновный должен отвечать и платить. Он же не виноват в смерти Мельник… Хотя если подумать, маленькая толика вины на нем все-таки лежит: он же знал, что нельзя смешивать дела и женщин, но расслабился, запутался и все пошло кувырком — мало того, что Татьяна забеременела, она ему еще и угрожала.
«— Сволочь! — мысленно выругался Анатолий, вспомнив о своей «рабочей» пассии. — Все бабы сволочи и суки! Хорошо, что ребенок умер, а то мне пришлось бы разбираться с этой проблемой и тратить деньги на улаживание ситуации… А вдруг кто-нибудь расскажет следователю об угрозах Татьяны и меня станут подозревать, допрашивать и… посадят…»
Лицо Анатолия при мысли о «рабочей» пассии и тюрьме стало злым и испуганным одновременно, а следователем Федин был очень внимательным и опытным и сразу понял, что не все так просто в отношениях Меркулова и Мельник.
«— Да уж! Права Кира Дмитриевна — жаден! Такой за копейку удушится… А скорее всего другого удушит! Но это совсем не значит, что он убил Мельник — мотива нет, хотя жена и две любовницы в одно время это перебор — кто-то про кого-то обязательно узнает, и тогда… Надо трясти бригаду, подруг — наверняка кто-то что-то знает про их отношения, но боится говорить…»
То, что тела Татьяны и ребенка, возможно, будут отправлены на Украину, Федина не огорчило, скорее наоборот — перспектива заботиться о могиле своей дочери — не может же он допустить, чтобы ее похоронили в общей могиле за счет государства — его не прельщала. Чем дальше будет могила этого ребенка, тем быстрее он забудет о его существовании и примет другую девочку и, может быть, со временем даже полюбит ее, как родную дочь…
Дальше Федин развивать эту мысль не захотел — у него дел невпроворот, и думать об этом нет ни времени, ни желания.
Он сел в машину и поехал на Таганку в офис Дмитрия Викторовича Юшкина.