Птичка в клетке или Клетка с птичкой

64

В себя Кира пришла только в машине — после вселенского холода в машине было тепло и безопасно. Ледяной панцирь, защищавший ее изнутри, начал оттаивать и боль навалилась с новой силой, ломая кости и выворачивая суставы. Кира сжалась, скрючилась на сиденье, подтянула колени к подбородку, ища позу, при которой боль немного бы отступила. Но пытка продолжалась и продолжалась — боль накатывала волнами с периодичностью в несколько секунд, казавшиеся Кире часами. А боль все не утихала и казалась бесконечной, скрипя зубами, Кира уже стонала, корчась на сиденье.

«— Потерпи, потерпи, — жалостливо уговаривал ее Гном, — сейчас полегчает, горемычная… говорил же тебе, уходи оттуда, а ты еще прощаться с ним решила — вот и получила «подарочек» от ведьмачки… Водички чистенькой выпей, да умойся три раза, хорошо бы поспать после таких-то дел…»

Превозмогая боль, Кира потянулась за бутылкой с водой, но руки ее не слушались: дрожали и скрючивались. Она сжимала и разжимала пальцы, стараясь вернуть им подвижность, но пальцы еле двигались, словно опухшие. Наконец, ей удалось вытянуть бутылку, но сил не хватало, чтобы открыть крышку, тогда Кира зубами вцепилась в крышку и двумя руками повернула бутылку — бутылка открылась и Кира с жадностью стала глотать воду, с трудом удерживая бутылку в трясущихся руках. Выпив воды и даже умывшись, она почувствовала себя значительно лучше: боль отступила, но в голове все кружилось и, по-прежнему, не было ни одной мысли.

К открытой двери «Ягуара» подошел Евгений Краснов.

— Кира Дмитриевна, тут Дмитрий Викторович спрашивает, почему вы на звонки не отвечаете?

— На какие звонки? — не поняла Кира и закашляла, в горле першило и саднило.

— Ну, на обычные… на телефоне.

— На телефоне… — вытирая влажной салфеткой искусанные в кровь губы, Кира посмотрела на охранника такими пустыми, отрешенными глазами, что тот невольно попятился.

— У вас что-то случилось?

— У меня всегда что-то случается… — равнодушно, хрипловатым голосом, произнесла Кира и отпила из бутылки еще воды.

— Так что с телефоном?

Не отвечая, она снова сжала и разжала руки — пальцы по-прежнему не слушались, были словно чужими. Кира посмотрела на охранника, пытаясь сообразить, что она только что хотела ему сказать…

— А-а, вы же машину водите? — вспомнила она.

— Конечно, — кивнул головой Краснов и открыл заднюю дверь Лариону, который уже давно крутился на сиденье и просился «на выход». — Гуляй…

— Тогда… пожалуйста, садитесь за руль моей машины, а я посплю немного…

— А Дмитрий Викторович? Что ему то сказать?

Кира перебралась на соседнее сиденье и заглянула в свою сумку — телефона не было.

— Я забыла телефон, и спросите, что он от меня хочет.

— Он говорил, что захоронение в двенадцать.

— Поедем куда угодно, но только потише и подольше — я хочу спать! — Кира закрыла глаза и мгновенно уснула.

Краснов посмотрел на спящую, бледную и какую-то замученную, женщину и покачал головой — и чего ей дома не сидится, мотается целый день в разные концы — вот и срубило не вовремя. Он позвал Лариона, закрыл за ним дверь и достал свой мобильный.

Проспав два часа, снова выпив воды и умывшись, Кира почувствовала себя гораздо лучше: в голове немного прояснилось, боль почти ушла, но тело ломило, как после многочасовой тренировки.

«— Получшело тебе, что ли? — проявил человеческую заботу ворчливый Гном, — мороженку съешь, а то мой ледяной запас подъиссяк… нечем тебя, горемычная, прикрывать будет».

«— О, ты там что «мохито» попиваешь? — услышав про лед поинтересовалась Кира. — Я здесь от боли загибаюсь, а ты к коктейльчикам со льдом пристрастился».

«— Ну, ты и дурища! Я надеялся, что просто дура, а ты ДУРИЩА! Помучаюсь с тобой еще лет сто и сбегу на море, на золотой песочек».

«— Я еще сто лет буду жить? — но Гном не ответил, махнул рукой и ушел спать в темный уголок…»

Кира тут же почувствовала непреодолимое желание: съесть «мороженку» и попросила Краснова остановиться у палатки.

— Похороны я оплачу, но на кладбище не пойду! — равнодушно-хрипловатым голосом говорила Кира по мобильному телефону охранника с Дмитрием Викторовичем, с наслаждением доедая вторую порцию «мороженки».

— Надо все проконтролировать.

— Хоронить любовницу бывшего мужа! Это издевательство какое-то! У меня что, на лбу написано: «Лохушка — хороню любовниц своих мужиков!».

— С такой надписью все женщины ваших мужиков стороной обходить будут, — прокомментировал Краснов, и охранники дружно засмеялись.

— Нет, не пойду! — не согласилась Кира и махнула рукой на охрану, чтобы не мешали.

— Ты чего хрипишь? Заболела? — насторожился Дмитрий Викторович — болеть Кире сейчас было нельзя: «на кону стояло» наследство Каплан.

— Не-е, — мотнула головой «будущая наследница», — мороженое ем, вторую порцию, вот думаю осилю третью или нет…

— Ты там ерундой не занимайся!

— Ребят не ко-орми мо-ороженым — за-аболеют, а у меня за-амены нет, — подключился Павел по громкой связи.

— Они тоже по второй едят… Обещаю, больше не будем. А на кладбище я не поеду!

И, как всегда, с ней случалось…

На похороны Кира пошла.

Не на сами похороны, конечно, а так, мимо проходила…

Накинув на голову серебристый шарфик, Кира под руку с Евгением Красновым медленно «прогуливалась» по аллее, где проходили похороны Татьяны Мельник и ее ребенка, вернее, захоронение урн в колумбарии на центральной аллее.

В одну из ячеек в «бетонной стене» поставили две урны с прахом, положили белые гвоздики и плюшевого, розового зайца. Закрыли толстым стеклом с именем и фамилией женщины, ниже было написано «младенец».

Ах как жаль, ах как жаль…

Они прошли туда-обратно несколько раз и направились к выходу.

— Словно шпионы какие-то, — улыбаясь во весь рот, шептал Краснов, искоса поглядывая на свою «сонную» спутницу.

— Не улыбайся, — тихо просила его Кира.

Но охранник не слушал, поглядывал по сторонам и улыбался, и тогда Кира ущипнула его за руку пониже плеча, от неожиданности он ойкнул и перестал улыбаться.

— Больно же, Кира Дмитриевна, — потирая руку, обиделся Краснов.

— Не улыбайся, прошу же…, - прошептала Кира и, споткнувшись, сильнее схватилась за руку мужчины. — Кажется, каблук сломался. До машины далеко?

— Я могу вас на руках донести, — предложил Краснов, наклоняясь к рассматривающей сломанный каблук спутницы.

«— На руках меня носил только мой «милый, славный Ланселот», я обнимала его за шею, нежно целовала в губы, и он кружил меня по комнате, а потом мы долго-долго занимались любовью, лежали в обнимку, он рассказывал мне про гейшу и мне захотелось надеть кимоно и выйти к нему… Какие бы у него были глаза! Нет, не надо вспоминать, — приказала себе Кира, но воспоминания о Валентине роились в голове, налезали друг на друга и избавиться от них не было никакой возможности, — Как тебе живется с новой королевой, теперь уже не мой «милый, славный Ланселот»? Да и Ланселот ли ты теперь…»

Расставаться с Валентином было тяжело — тело просто изнывало от разлуки с ним, а вспоминать о нем было невыносимо больно….

Она посмотрела на охранника полными слез глазами и медленно покачала головой.

— Если бы ты был… — тихо прошептала она и нежно погладила Краснова по руке, там, где недавно ущипнула. — Прости, я не хотела сделать тебе больно…

— Да ладно, мне и не больно, — смутился Евгений Краснов от такого душевного проявления симпатии. — Чего так расстраиваться из-за каблука то, Кира Дмитриевна? Починим.

— Да, — тихо согласилась Кира, едва сдерживая рыдания, — из-за каблука не надо…

Слезы текли у нее по щекам, и, чтобы скрыть их, она натянула шарф на самые глаза и пребольно ущипнула себя за руку, чтобы боль физическая затмила боль душевную…