Птичка в клетке или Клетка с птичкой

85

В госпиталь Кира ехала с твердым намереньем отказаться от найденных бриллиантов — собственная жизнь и спокойствие дороже любых денег!

Идя по коридору к палате Шубина и не замечая ничего вокруг, Кира мысленно продолжала «воевать» с Дмитрием Викторовичем и Павлом, стараясь отыскать нужные аргументы в защиту своего решения.

Уже около двери палаты Кира вдруг услышала звон разбитого стекла и обернулась. Девушка в белом халате, шапочке и сдвинутой на подбородок повязке, стояла посреди коридора и с ужасом смотрела на Киру. Вокруг нее валялись разбитые баночки с какими-то мазями, травками, кремами.

Ужас, с которым девушка смотрела на Киру, был пугающе-осязаемый и, казалось, что он невидимыми клубами вытекает из округлившихся каштановых глаз девушки, заполняя собой все пространство коридора.

«— Я забыла что-то надеть? — подумала Кира и оглядела себя с ног до головы — сегодня она была в легкой голубой тунике, в джинсах и кроссовках — пальцы ног были заклеены пластырем — туфли она наденет не скоро. — Может, ей мои кроссовки не понравились?»

Кира пожала плечами и повернулась к двери палаты.

В дверях стояла Инна Валерьевна и с интересом наблюдала немую сцену.

— Я тут не причем! — произнесла Кира и даже руки подняла, как бы сдаваясь. — Я просто шла… Она сама все расколотила.

— Я видела, — кивнула головой профессорша, — и это еще страннее…

— Не знаю, что здесь странного, — бочком протискиваясь в палату, сказала Кира, — но мне срочно надо поговорить с Шубиным.

— А Пал Палыча нет, — очень довольно произнесла Инна Валерьевна с нескрываемым интересом глядя на посетительницу.

— Как это нет? — удивилась Кира, оглядывая пустую палату. — А куда это он подевался? О, да тут перемены!

Кира увидела огромное, белое, словно облако, массажное кресло и чуть не захлопала в ладоши — теперь можно делать сразу два дела: и разговоры разговаривать, и массаж.

— Пал Палыч уехал рано утром, когда он приедет я не знаю, а нам с вами надо поговорить.

Профессорша пригласила Киру в палату, еще раз посмотрела на девушку, убирающую с пола разбитые баночки и плотно закрыла за ними дверь.

— Разговор пойдет о ваших отношениях… — начала Инна Валерьевна, садясь в кресло, Кира же выбрала себе массажное кресло и с удовольствием вытянула ноги — предстояла долгая тренировка и надо было выкраивать время для отдыха.

— Не, не, не — не вежливо перебила Кира, — свои личные отношения я ни с кем обсуждать не буду.

— Личные — это когда касается двоих, — настаивала профессорша, — а когда это касается всего коллектива, то это уже не личные, а общественные отношения.

— Не поняла. С каких пор мои личные отношения стали общественными?

— С тех пор, как за ними наблюдает весь коллектив. Теперь понимаете мою озабоченность?

— Не совсем.

— Вкратце это выглядит так: одна наша сотрудница безответно влюбилась в посетителя, но у посетителя были вполне счастливые отношения с другой женщиной, сотрудницы стали подшучивать и посмеиваться над… любовными переживаниями девушки. И тогда девушка пообещала «отбить» объект своего воздыхания у счастливой соперницы.

— Соперница, как я понимаю, это я.

— Ну… В общем страсти в коллективе накалились до бела — даже ставки стали делать. Сами понимаете, мне этот тотализатор ни к чему — работа страдает. Вот и решила поговорить с вами…

— И узнать результат, так сказать, из первых рук… — Кира нажала кнопочку на пульте и кресло включилось и едва ощутимо «затряслось». — Кажется, мы с Валентином расстались.

— И вы так спокойно об этом говорите? — удивилась Инна Валерьевна.

— Сама удивляюсь! — вдруг разоткровенничалась Кира: женщина ей нравилась, так почему бы и не пооткровенничать. — В первую минуту думала мне ножом в спину ударили — еле до машины дотащилась, а потом так скрутило аж суставы выворачивало, руки и ноги онемели и долго потом не слушались — я даже машину побоялась вести, охранник целый день за рулем седел.

— А потом?

— Потом… умылась, воды попила и уснула, когда проснулась получше стало, но машину вчера не водила, а еще «мороженку» ела, целых две порции, — Кира нажала на другую кнопочку на пульте и «затряслась» сильнее. — Да и вчера столько всего произошло, что расставание с Валентином как-то отошло на второй план.

— Ну да, ну да… а голова не болела? — заинтересованно расспрашивала профессорша «о состоянии больного».

— Вроде болела, я уже и не помню… ломало и крутила суставы жутко, думала не выберусь. А вам зачем? Материал собираете, чтобы академиком стать?

— Нет, я для себя решаю — увольнять эту сотрудницу или нет.

— Сотрудницу какую? — уточнила Кира.

— Ну, ту, что при вашем появлении баночки разбила.

— За то, что баночки разбила? Я думаю, не стоит — я, конечно, не виновата, что она их разбила, но может, она дорогу мне уступала и споткнулась, тогда чуть-чуть и я виновата.

Профессорша посмотрела на Киру как-то странно и покачала головой.

— Кира, вы правда ничего не понимаете или прикидываетесь такой… наивной?

Разговор принимал серьезный оборот и надо было включаться. Кира выключила массажное кресло и опустила ноги на пол.

— Простите, Инна Валерьевна, у меня от этой трясучки все мысли из головы по вылетали. Вы на меня смотрите сейчас, как Дмитрий Викторович, с удивленным непониманием… Как у Толстого: «- Дарья Дмитриевна, вы либо святая, либо дура…» Она, наверно святая, а я уж точно дура — мысли у меня всегда заняты своими проблемами и мне трудно переключиться на чужие: сейчас мне просто очень нужно поговорить с Дмитрием Викторовичем и Шубиным, от этого, возможно, зависит моя жизнь и жизнь моих близких… а вы о девушке с баночками.

Профессорша почувствовала себя неловко: может, и правда, все так серьезно, а она со своими подозрениями…

— Я понимаю, но и от нашего разговора, возможно, я подчеркиваю, возможно, зависит, если не ваша жизнь, то уж здоровье точно, да и отношения с мужчиной.

— Хорошо, я слушаю. Только давайте серьезно — без реверансов и иносказаний. Я так поняла, что ваша сотрудница влюбилась в Валентина и решила его увести у меня — будем считать, что ей это удалось: мы расстались. Что дальше?

— Дальше… Девочка эта не простая — я к ней давно приглядываюсь, пока ничего не замечала до сего времени. Она массажистка — очень хорошая. Поэтому я ее и взяла. Массаж делает с сибирскими травами, с настойками и отварами — в общем травница она. Больным очень помогает, но испугалась она вас, Кира, уж очень сильно, словно приведение увидела — я наблюдала ее страх. Значит, не ожидала вас здесь увидеть, почему…

— Вы хотите сказать, что она могла какой-нибудь «отворот-приворот» нахимичить? Травницы вроде такими вещами не занимаются — они только лечат.

— Думаю, что могла… есть в ней некая стервинка.

— Ну, и что мне на нее теперь заявление в полицию накатать? Мол, опоила мужика какая-то ведьмачка и увела… Валентин сам виноват, нечего в дом тащить кого попало и пить из их рук.

— Не знаю, что вам, Кира, делать, а мне, видно, придется с ней расстаться — не могу я больше доверять этой девушке здоровье больных людей.

Вот такой серьезно-несерьезный разговор состоялся у Киры и Инны Валерьевны.

Проходя по коридору, у медсестринского поста Кира узнала девушку с разбившимися баночками, остановилась напротив и пристально посмотрела ей в глаза — да, эта была та самая девушка, которую она видела у Валентина. Кира не на шутку рассердилась.

— Не знаю, чем ты его опоила, травница-отравница, — еле сдерживаясь, произнесла она, не обращая внимание на собравшихся у поста медсестер, — этот грех на твоей совести, но на чужом горе своего счастья не построишь — запомни.

Кира пошла дальше по коридору, а девушка-травница посмотрела ей в след злыми прищуренными глазами, будто посылала ей в след «недобрые пожелания». Неожиданно девушка замерла, глаза ее расширились от страха, она увидела, как по коридору к выходу идет женщина, а над ней простирается хрустально-ледяной купол, закрывающий ее со всех сторон и уберегающий от негативных «посланий» врагов и завистников. Женщина обернулась, и девушка-травница заметила и серебряные доспехи, закрывающие грудь, и длинное копье с острым наконечником, и даже шрамы на лице женщины-воительницы, оберегаемой какими-то неведомыми, магическими силами. Не открывая рта и каким-то ворчливо-скрипучим стариковским голосом, женщина-воин произнесла несколько слов, появившихся в мозгу девушки-травницы, от которых у нее заледенело все внутри.