Разрушенные клятвы

Глава 69

Селеста

Мягкий, едва слышный напев доносится из кухни, когда я подхожу ближе, и сердце тут же начинает гулко стучать, накрывая меня волной странной, неожиданной тоски. Рука дрожит, когда я толкаю дверь, уже зная, что увижу внутри.

Зейн стоит у плиты, все еще в том же костюме, в котором с утра ушел в офис. Он бросает взгляд через плечо и улыбается, заставляя бабочек в моем животе вспорхнуть с новой силой.

— Привет, — негромко говорит он, без привычной колкости в голосе, без напряженного выражения лица, к которому я так привыкла.

Он изменился после того, как признался, что устал быть несчастным. И теперь мне хочется верить в то, во что я боюсь поверить. Я боюсь, что его недавняя доброта — это просто жалость. Жалость к той, кого он дважды находил рыдающей в постели. И от этой мысли мне только хуже. Я никогда не хотела, чтобы он относился ко мне иначе из-за вины.

— Привет, — запоздало отвечаю я, отрываясь от размышлений.

Зейн никогда не бывает дома в это время. И я не видела, чтобы он готовил, с тех пор как мы поженились. Когда-то это было моим любимым зрелищем. Он всегда был чертовски красив, но в такие моменты в нем появлялось что-то особенное. Нечто невыносимо притягательное.

— Я не слышала, как ты пришел, — негромко говорю я.

Он кивает и жестом подзывает меня ближе.

— Поможешь?

Я нерешительно подхожу, а он указывает на картошку на столе.

— Ты у нас мастер по чистке, так что может поможешь? Хочу сделать гратен, к сибасу. Только осторожнее с ножом.

Я моргаю, удивленная его дружелюбием. Это чувство только усиливает мое одиночество. Все это кажется натянутым, чужим. Как будто я — просто приятель, которому он считает своим долгом помочь. Эта шаткая перемирие между нами хочется разрушить. Я бы предпочла его ненависть. Потому что ненависть — это тоже страсть.

— Ты… кого-то ждешь? — спрашиваю я сдавленно.

— Нет, — он пожимает плечами. — Просто решил поужинать с женой.

Я непроизвольно улыбаюсь, сжимая в руке овощечистку. Когда он вот так называет меня женой… что-то внутри меня сжимается.

— А где Мелисса? — спрашиваю я, имея в виду нашу домработницу. Она всегда ускользает из виду, и я почти не успела с ней пообщаться. Но при этом в доме всегда царит порядок, и ужин всегда ждет меня, какой бы поздний час я ни вернулась.

— Я дал ей выходной.

Я молча наблюдаю, как он снимает пиджак и кладет его на высокий барный стул, затем стягивает галстук. Вскоре следуют запонки, а затем он закатывает рукава, обнажая предплечья.

— Нравится, то что видишь? — его голос звучит хрипло.

Я резко поднимаю глаза, ощущая, как дыхание сбивается.

— Что? — тупо спрашиваю я.

Зейн ухмыляется, его взгляд лениво скользит по моему лицу, задерживаясь на губах, прежде чем он снова отворачивается к плите. Я выдыхаю, опираясь на столешницу, но сердце по-прежнему бешено колотится.

Кухня всегда была опасным местом для нас. Он все так же чертовски хорош в этом костюме, с широкой спиной, скрытой под рубашкой. Я тяжело вздыхаю, задерживая взгляд на том, как сидят на нем эти брюки, и в груди болезненно сжимается сожаление. Хотела бы я… Хотела бы снова подойти к нему, провести ладонью по его спине, как раньше. Но той легкости между нами больше нет. Секс — это не близость. Это лишь ее призрачное подобие, которое лишь сильнее напоминает о том, что мы потеряли.

Зейн тянется за чем-то в верхний шкаф, и я невольно вспоминаю, как он всегда оказывался позади меня, когда я пыталась достать что-то с верхней полки. Я тогда носила только его футболки, зная, как ему это нравилось, и специально вставала на цыпочки, позволяя им задираться вверх. Он всегда хватал меня за талию, прижимался сзади… И ужин в такие моменты всегда оставался забытым.

Я судорожно втягиваю воздух, оглядываясь по сторонам. Его новая кухня. Она не похожа на ту, что была раньше. А он… Делал ли он все это с кем-то еще? Он любил свою старую кухню. Отказывался что-то в ней менять. Даже не позволял мне переставлять вещи в шкафах. Так для кого он все изменил? Я прикусываю губу, и на смену воспоминаниям приходят болезненные образы — мысли о том, что все, что когда-то было только нашим, теперь принадлежит кому-то другому.

Я не успеваю осознать, как уже оказываюсь рядом. Зейн поднимает голову, как раз в тот момент, когда я хватаю его за руку и поднимаюсь на носочки. В его взгляде что-то вспыхивает, когда мои пальцы зарываются в его волосы.

А в следующую секунду я тяну его вниз, к себе, к своим губам. Это нерешительный поцелуй, наполненный сдержанными эмоциями, полупризнанием в том, что я не знаю, что делаю и зачем.

Зейн замирает, и я уже собираюсь отстраниться, когда в животе расползается тяжелое, липкое чувство стыда и отторжения. Но в следующий миг он хватает меня за волосы, наклоняя голову под другим углом, и целует глубже, настойчивее. Я стону в его губы, а он хватает меня за талию — то самое движение, которое он повторял тысячу раз.

Мои ноги сами обвивают его бедра, и он с легкостью подхватывает меня, разворачивая и усаживая на холодную поверхность столешницы. Я извиваюсь, ощущая, как его руки обхватывают мое лицо.

Когда он наконец отстраняется, я тяжело дышу, чувствуя себя до смешного уязвимой под его взглядом. В груди колотится сердце. В этот раз все иначе. Нет злости. Нет причин оправдать то, что только что произошло.

Я молча притягиваю его обратно, и он не сопротивляется, снова накрывая мои губы поцелуем. Теперь он целует меня медленнее, вдумчивее.

Между нами что-то меняется. Все началось еще в доме моих родителей, когда я впервые увидела его татуировку и почувствовала, как сердце дрогнуло. А потом, когда он обнимал меня, пока я рыдала из-за всего, что потеряла… Он утешал меня, а не наказывал. Тогда я поняла — между нами уже никогда не будет, как прежде.

Я провожу ладонью по его груди, и он резко втягивает воздух, когда я принимаюсь расстегивать его рубашку. Ткань спадает с его плеч, а он в ответ одним плавным движением стягивает мою блузку.

Его взгляд темнеет, когда он замечает мой бирюзовый лифчик. Он прикусывает губу, и я машинально сильнее сжимаю ноги вокруг его талии. Я тянусь к его татуировке, осторожно касаясь ее кончиками пальцев, будто боюсь разрушить этот момент. Зейн зарывается рукой в мои волосы и тяжело выдыхает. В его взгляде слишком много эмоций, почти столько же, сколько в моем. Моя рука дрожит, когда я касаюсь его лица. Он здесь. Совсем рядом. Но я скучаю по нему больше, чем могу выразить.

Зейн опускает лоб к моему, шумно вдыхает, прежде чем снова наклониться и поцеловать меня — мягко, с нежностью, которую я почти забыла. Его пальцы скользят под мою юбку, и я расстегиваю его ремень, не сводя взгляда с его живота, который напрягается, когда моя рука скользит в его брюки.

— Черт, Неземная… — глухо выдыхает он в мои губы, и у меня замирает сердце. Он так редко называет меня этим именем. Осознает ли он, как я жадно ловлю каждое такое мгновение?

Его пальцы находят мои трусики, и я жадно целую его, когда он отводит ткань в сторону и проникает в меня.

— Еще, — стону я.

Зейн усмехается, на секунду зажимая мою нижнюю губу зубами, прежде чем отпустить.

— Чего ты хочешь, детка?

— Тебя, — отвечаю я сразу, затаив дыхание.

Понимает ли он, что я прошу не только его тело? Он отстраняется ровно настолько, чтобы взять себя в руку и прижаться ко мне.

— Я уже твой, — шепчет он, обещая ложь.

Его взгляд впивается в мой, пока он медленно, мучительно проникает внутрь.

— Ты всегда будешь владеть частью меня, Селеста, нравится мне это или нет.