Развод. В плюсе останусь я

Глава 11 Карина

Сижу в машине, сотрясаясь крупной дрожью. Вижу только силуэты Нади и Вадима, они стоят в свете фар, словно две фигуры на ринге. Она что-то эмоционально ему высказывает, размахивая руками так, что её пальцы едва не касаются его плеч. Вадим стоит неподвижно, лишь чуть склоняет голову вперёд, как зверь, готовый прыгнуть. Я знаю: ему ничего не стоит просто сдвинуть её в сторону, рывком открыть дверь и вытащить меня наружу.

Но он этого не делает. И это ещё страшнее. Внутри нарастает липкое ощущение, что его сдерживает не жалость, а расчет. Представляю, насколько он сейчас зол. Настолько, что воздух между ними словно искрит.

Не хочу даже разговаривать с ним. Я свой выбор сделала. Если он его не поддерживает, значит, он автоматически против меня. А мне нужны рядом только те, кто на моей стороне, кто поможет выдержать это.

Уже сейчас понимаю: спокойной моя беременность не будет. Но в моих силах хотя бы оградить себя физически от человека, который угрожает моему ментальному здоровью.

В какой-то момент Надя резко разворачивается, садится за руль и с силой хлопает дверью. Ключ в замке зажигания щёлкает громко. Двигатель гулко рычит, и она давит на газ.

— Ты что! — вскрикиваю, испугавшись резкого толчка, и закрываю лицо руками.

— Спокойно, жив твой Воронцов, — огрызается она. — Что ему будет, гаду такому. Отскочил в сторону.

Я оглядываюсь через заднее стекло и ловлю его взгляд. Бешеный. Прожигающий насквозь. Словно обещание — это ещё не конец. От этого взгляда мороз бежит по коже. Боже, я как будто в Санта-Барбаре. Со стороны, наверное, захватывающе наблюдать, почти сериал. Но в жизни переживать такое я бы не пожелала никому.

Когда его силуэт исчезает за поворотом, мышцы всё равно не отпускает. Сижу, держа спину прямо, будто прут заглотила. Ни прижаться к сиденью, ни расслабиться не могу. Всё тело как камень.

— Карин, всё, он за нами не поедет, — уверенно говорит Надя, бросая быстрый взгляд на дорогу, потом на меня. — Я тебе обещаю. Давай, успокаивайся, ладно?

— Что ты ему сказала? — мой голос хриплый, сухой.

— Пообещала вызвать полицию, если он не оставит тебя в покое.

— Ну да, напугала, — горько усмехаюсь. — Что бы они сделали? Он и пальцем меня не тронул.

— Нашла бы что сказать. Какая разница? Главное, чтобы приехали. Соврала, что с ножом на нас нападает.

— За такое штрафуют. Это же ложный вызов.

— Вот ты, Рин, правильная, когда не надо, — раздражённо фыркает она. — Нам надо было уехать оттуда любой ценой. И ещё так, чтобы он тебя не заставил выйти из машины. Вот я и импровизировала. А что именно ляпнула, уже неважно. Главное, подействовало.

Меня аж подташнивает от того, что Надя назвала сокращение, которым меня постоянно звал Воронцов. Когда-то я млела от этой близости, от того, что у нас есть тайное слово для двоих. Никто другой меня так не называл. Но теперь это будто пятно, которое не отстирать, ассоциации стали горькими.

Надя уверенно ведёт машину по проспекту. Городские огни мелькают за стеклом. Она даже не сверяется с картой, видно, дорогу знает отлично. Я не хочу болтать, отвечаю на её редкие вопросы односложно. Постепенно тепло салона пропитывает одежду, размораживая замёрзшие мышцы. Дыхание становится ровнее. Я откидываюсь на спинку кресла, и веки тяжелеют.

Через полчаса меня клонит в сон, и город за окном превращается в размытые пятна света. Голова сама падает набок, и я проваливаюсь в тёмное забытьё.

Когда кто-то трогает меня за плечо, я дёргаюсь всем телом и испуганно вскидываюсь.

— Спокойно, мать, это я, — усмехается Надя. — Ты уснула, и я не стала будить. Приехали.

Я осматриваюсь. Впереди кованые ворота, за которыми скрывается аккуратная дорожка к дому. На подоконниках стоят цветочные горшки, видно, что за всем ухаживают с любовью. Даже воздух тут другой, свежий, с запахом хвои и чего-то печёного, словно в доме всегда тепло и уютно. Мы медленно проезжаем вперёд. Территория большая: клумбы, аккуратный огород, дровяник сбоку. Всё так ухожено, будто каждый кустик стоит на своём месте.

Когда выходим из машины, из дома выходит Надина бабушка. Широкая улыбка, в руках полотенце, словно только что из кухни. Она сразу обнимает Надю, прижимая к себе крепко.

— Ну хоть заглянула ко мне, засранка. Вы, городские, совсем забываете, как на природе хорошо.

Надя смеётся, пряча лицо у неё на плече.

— Бабуль, это Карина, я о ней тебе рассказывала. Она поживёт у тебя, хорошо?

— Конечно! Здравствуй, внучка, — бабушка неожиданно для меня обнимает и меня, так, что у меня перехватывает дыхание. — Меня зовут Зоя Васильевна, но можешь называть меня бабушка.

Она выглядит удивительно молодо для своих лет: румяные щёки, прямой взгляд, лёгкая походка. И сразу чувствуется сила характера. Я бы ни за что не сказала, что ей уже семьдесят.

Мы проходим в дом. Внутри пахнет свежим хлебом, мятой и деревом. Половицы поскрипывают, но не раздражающе, а уютно, по-домашнему. На стенах — фотографии семьи, в углу — старинный шкаф, накрытый вязаной салфеткой.

— Девочки, чаю хотите? — спрашивает Зоя Васильевна, уже направляясь к плите.

— Давай. Твой с травками сделаешь? — оживляется Надя.

— Конечно.

— Ой, а его беременным можно? — спохватывается подруга, взглянув на меня.

— Там ничего такого нет, можно. Я зверобой не добавляю, — отвечает бабушка с лёгкой усмешкой, будто уже десятки раз слышала подобный вопрос.

Через пару минут на столе появляются вазочки с печеньем, конфетами, мёдом, горячие чашки с чаем. Мы устраиваемся за круглым деревянным столом, и я чувствую себя так уютно, словно вернулась в детство.

Моих бабушек и дедушек уже нет в живых, и вдруг я понимаю, как сильно мне не хватало вот такого простого внимания, заботы, тепла.

— Я вам не буду мешать? — спрашиваю я неуверенно.

— Что ты, — машет рукой Зоя Васильевна. — Что мне тут делать осенью? Огороды закончились, дачники поуезжали. Будет для кого суетиться на кухне да с кем поговорить. Плохо разве?

— Всё равно как-то неудобно…

— Ой, отстань-ка хоть, — бабушка ставит чашку так решительно, что чай чуть не выплёскивается. — Если бы было неудобно, я бы так Наде и сказала. За словом в карман не лезу. Так что давай заканчивай с этим.

— Постараюсь, — улыбаюсь, наблюдая за её живой жестикуляцией. — А уехать отсюда обратно на чём можно?

— Куда это ты собралась? — прищуривается она. — Только приехала.

— Мало ли… Я на всякий случай интересуюсь.

— На двух электричках надо ехать. Часов пять в одну сторону. Уж лучше Надю если что позвать, довезёт тебя. Да ты погоди, сейчас освоишься, уезжать не захочешь. У нас воздух такой, не чета вашему городскому. Спокойно тут, тихо.

— На жизнь деньги нужны будут, долго я не смогу тут оставаться.

— Я с тебя ни копейки не возьму, даже не думай, — бабушка качает головой и мягко касается моей руки. — Сама когда беременная была, мне женщина одна помогала. Теперь я тебе помогаю. И ты потом кому-то поможешь. Так и расплатишься со мной.

Я так растрогалась, что украдкой вытираю слёзы. От чужих людей не ожидаешь такого доброго к себе отношения, и от этого внутри становится теплее.

Вечером мы раскладываем постели. Дом наполнен тихими звуками, потрескивание печки, где-то за стеной скрипнула дверь, на улице слышно, как стучит дождь по крыше. Я засыпаю быстрее, чем ожидала.

Рано утром Надя уезжает, и мы с Зоей Васильевной остаёмся вдвоём. Я проверяю телефон, но связи нет.

— У нас тут проблема с этим, — спокойно говорит бабушка. — Надо если позвонить, так идти до переезда надо или ещё дальше, под провода. Зато хорошо, муж твой точно не дозвонится.

— Я всё же схожу после завтрака, — решаю я. — Надо предупредить в клинике, что меня не будет.