Развод. В плюсе останусь я

Глава 39 Вадим

Как только привожу Рину с Мишей домой, передо мной встаёт очень важный вопрос.

Во-первых, Рина очень слаба, настолько, что даже сумка в её руках выглядит неподъёмной тяжестью. Ей банально не вывезти уход за Мишей двадцать четыре на семь, это видно по тому, как она то и дело опирается на стену, чтобы перевести дыхание. Во-вторых, я сам уже настолько привязался к нему, что не представляю, как стать приходящим папой, у которого выделено заранее ограниченное время на сына.

Теперь мне предстоит настойчиво донести всё это до Рины так, чтобы она не только не послала меня в дальние дали, но и согласилась с необходимостью жить вместе. Временно. Ну, по крайней мере так я собираюсь преподнести это ей, упаковать в аккуратную версию рациональности, спрятав внутри собственное отчаянное желание быть рядом.

— Как ты? Может, хочешь прилечь? — спрашиваю осторожно, когда вижу, как она непроизвольно вздрагивает от слабости.

— Ты что, какой прилечь. Мне нужно прибраться, приготовить еду, да и погулять с Мишей надо, — отвечает она слишком бодрым голосом, будто пытается убедить сама себя.

Понимаю её энтузиазм, этот порыв доказать себе силу, но с таким уровнем гемоглобина эти точно планы не по плечу. Она бледная, почти прозрачная, и глаза слегка блестят от усталости, хотя она пытается скрыть это улыбкой.

— Я погуляю с Мишей сейчас, а ты иди отдыхать. Потом вернусь и посмотрим, что там с ужином и уборкой. Это не обсуждается.

— Командир нашёлся, — беззлобно огрызается она, скорее по старой привычке. В уголках губ мелькает усталая улыбка. — Ладно. Только если что, зови.

— Обязательно.

Судя по тому, как быстро Рина оказалась в кровати, чувствует она себя действительно не очень, хоть и храбрится. Она даже не стала спорить, просто скользнула в спальню, и через минуту дверь тихонько прикрылась.

— Ну что, Миш, поедем на улицу? — спрашиваю его вполголоса.

— Гу, — отвечает он, как будто заранее одобряет план.

Он тёплый, лёгкий, пахнет молоком. Укладываю его в коляску, и мы выходим в парк. Он почти мгновенно засыпает, едва колёса натыкаются на первую неровность асфальта. Я нарезаю круги по аллеям, потому что спит он только если движение не прекращается, маленький маятник, которому нужен ритм. Стоит остановиться, он начинает ворочаться, морщить нос. Поэтому я хожу, хожу, хожу, отрабатывая смирение с ситуацией.

Когда спустя два часа возвращаемся домой, я заглядываю к Рине. Она спит чутко, словно слышит каждый мой шаг. Глаза открываются сразу, без сонной растерянности, и она улыбается Мишке. Хочется думать, что и мне тоже хоть немного.

— Поспала?

— Да. Сама не заметила, как вырубилась. Вроде и не делала ничего, только из больницы домой, а устала сильно.

— Ты заглядывала в свои анализы? Я видел твой гемоглобин. В этом и причина усталости.

— Наверное, ты прав. Но это ничего, я уже начала приём железа… Хочу ещё капельницу сделать, как получится вырваться. Если ты, конечно, побудешь с Мишей.

Она смотрит на меня с такой робкой надеждой, будто предполагает возможность отказа, мысль сама по себе абсурдная.

— Побуду. И пока будешь на капельнице, и к гинекологу сходишь… да и вообще всегда, когда надо.

— Спасибо. Но только если тебе не сложно.

Она так аккуратно выбирает слова, будто боится случайно попросить слишком много.

— Рина, — говорю честно, без обходных путей, — помогать тебе и Мише мне в радость. Я к нему очень привык. Хочу предложить тебе помощь с ним, пока ты не придёшь в себя окончательно. Я имею в виду, что я буду жить в соседней комнате. Не вместе.

Она хмурится, всматриваясь в меня с недоверием, словно ищет подвох. Тянет руки, чтобы я передал ей Мишу. Когда кладу малыша ей на грудь, она тут же покачивает его и долго смотрит в его лицо.

— Знаешь… я приму твоё предложение. Правда чувствую себя не очень. Боюсь, как бы это не сказалось на Мише. Но только пока мне не станет лучше. Хорошо?

Соглашаюсь, естественно. Пусть пока будет так, а дальше посмотрим. Не буду слишком давить. Что может сблизить сильнее, чем совместный быт с маленьким ребёнком? Думаю, ничего.

Даже слышу собственное внутреннее «не форсируй», как будто кто-то ставит ограничитель, чтобы я не ломанулся вперёд со всеми своими чувствами и желаниями. Рядом с Риной хочется быть аккуратным, чтобы она не испугалась и не закрылась.

Так незаметно мы и строим наше совместное расписание, чтобы учесть пожелания каждого, в первую очередь Миши. На удивление, у нас получается слаженная команда, и мы практически не спорим.

Иногда я ловлю себя на том, что слышу, как она открывает дверь в мою комнату в семь утра, и уже знаю: Миша проснулся, время первой «смены». Иногда я сам прихожу к ней ночью, потому что ребёнок сопит громче обычного, и она, сонная, без слов протягивает его мне.

Наши дни складываются из коротких перекличек: «Ты подогрел воду?» — «Да». «Смена подгузника?» — «Сделано». Как будто мы давно репетировали эту жизнь, и теперь играем без ошибок.

В вопросах здоровья у нас и вовсе идеальное совпадение, а значит, нет вечных споров, одевать носочки или нет, открыть ли окно на проветривание, купать или не купать и так далее. Иногда я даже поражаюсь, как можно так одинаково думать? Я говорю, что нужно проветрить, она идёт к окну. Она говорит, что Мише достаточно одной кофты, я киваю и принимаю её слова как факт. Редкость, прямо скажем.

Таких мелких бытовых вопросов столько, что разругаться в пух и прах ничего не стоит на самом деле. И каждый раз я благодарю судьбу, что мы умудряемся не заходить на эту территорию. Миша улыбается чаще, когда мы рядом спокойные — это тоже факт.

С заботами о Мише я очень сильно ослабил контроль за мамой, и теперь у меня появилось больше времени, чтобы навещать её. В очередной свой визит я замечаю, что её поведение снова стало странным.

Едва вхожу в квартиру, ловлю это знакомое, тревожащее ощущение. Мама ходит по комнате быстрее обычного, руки прижимает к себе, словно что-то прячет.

— Мама, ты пьёшь свои таблетки?

— А как же. И чай тоже пью.

— Покажи, куда ты их переложила.

Ведёт меня на кухню, показывает в шкаф над плитой. У неё аккуратно выставлены блистеры. Некоторые уже надрезаны ножницами, как будто она проверяла, не подменили ли их.

— Зачем переложила-то?

— Чтобы не украли. Мне всё время звонят, предлагают выкупить таблетки для себя. А я ведь помню, ты говорил, пить их очень важно.

Говорит это серьёзно, без тени сомнения, а у меня внутри всё холодеет. Похоже, паранойя возвращается.

Надо снова показать её врачу, пока не стало поздно. Ближайшее окошко у нашего психиатра оказывается только через день. Я смотрю на расписание, а мама в это время пересчитывает чайные пакетики, «проверяет», не уменьшилось ли количество.

— Мам, я заеду к тебе утром, хорошо?

— Так чего кататься. Я справляюсь. Ты лучше Карине и Мишеньке помогай больше.

— Помогаю. Но и тебе тоже компания нужна.

Она отмахивается, будто я говорю глупость, но глаза у неё чуть стеклянные, и это беспокоит сильнее всего.

С тяжёлым сердцем оставляю её. Меня тревожит то, что несмотря на коррекцию лечения, снова что-то пошло не так. Но осознание масштаба приходит только тогда, когда звонит соседка, которой я специально оставил свой номер на случай, если что-то случится.

— Вадим, у твоей мамы в квартире какие-то крики жуткие. Я боюсь. Может, приедешь?

— Конечно.

Вызываю одновременно бригаду, чтобы снова её госпитализировать. И пока надеваю куртку, в голове одна мысль: как я так упустил момент?