Развод. В плюсе останусь я

Глава 17 Карина

Наде так и не удаётся отговорить меня от поездки к Вадиму. Не могу сидеть сложа руки. Так и буду мучаться вопросами, ответы на которые может дать только он. Теперь, когда наступила двенадцатая неделя, остаётся крайне мало времени для того, чтобы принять решение.

Хотя о чём я? Оно давно принято, в тот самый день, когда я узнала о беременности. Но зная больше, я могу хотя бы подготовиться, принять все возможные варианты. Да просто банально понять, какого чёрта я узнаю о таких диагнозах не от него.

Знатно накрутив себя, к нашему дому я подъезжаю уже злющая до невозможности. Сцепив пальцы, пару секунд стою, делая глубокие вдохи.

Влетаю на нужный этаж по лестнице, даже не запыхавшись, и давлю на звонок. Давай, Воронцов, открывай. Хватит прятаться. Я не уйду, даже не надейся.

— Рина? — дверь приоткрывается, и он смотрит на меня так, будто видит призрак.

По взгляду становится понятно, что он выпил. Слегка мутный, тяжёлый, с каким-то отчаянным блеском. Да и запах от него доносится соответствующий. Кривлюсь непроизвольно. Для меня подобные запахи всегда были в числе нелюбимых, а сейчас, с моим состоянием, всё воспринимается в разы сильнее. Даже делаю шаг назад, чтобы не дышать им.

— Пришла, чтобы высказать своё “фе”? — заводится Вадим, опираясь о косяк. — Противно меня видеть? Чего тогда явилась?

— Хочу поговорить.

— Да что ты? — усмехается, но в усмешке слышится усталость, боль и злость одновременно. — Я месяц ждал, что ты перестанешь бегать от меня. Месяц! Как дурак высматривал тебя везде — в больнице, на улице, у дома. Названивал, хотя прекрасно понимал, что ты меня в блок закинула. А теперь вспомнила.

Он делает шаг вглубь квартиры, не приглашая, но и не выгоняя. Я могу его понять, сегодня у него был трудный день. Но моей вины в случившемся нет, и переложить ответственность за свои чувства на меня у него не выйдет.

Прохожу вслед за ним. В гостиной беспорядок, которого раньше не было. На тумбочке пустая бутылка и рокс с остатками янтарной жидкости. Возле дивана смятая рубашка, плед и раскрытая книга, лежащая вниз страницами. Воздух тяжёлый, спертый, с привкусом алкоголя и одиночества.

Я подхожу к окну и, не раздумывая, распахиваю створку. В комнату ворвается поток холодного воздуха, шевеля занавески и разгоняя запахи.

— Хозяйничаешь, будто и не уходила, — кривит губы он, наблюдая за мной.

— Я тут не на две минуты, Вадим. Мне нужен свежий воздух.

— Конечно, располагайся, — делает широкий жест и падает в кресло напротив.

Я поначалу не знаю, куда себя деть. Как будто между нами прошла целая жизнь.

Сажусь на край другого кресла, опираюсь локтями на колени, смотрю в пол. Молчу, подбирая слова. С чего начать? Обвинения не помогут, как и наезды. Только разозлю его. Мне нужно, чтобы он говорил со мной.

Я чувствую, как от холода из окна по коже бегут мурашки, но не закрываю. Лучше замёрзнуть, чем задохнуться.

— Как долго ты знаешь, что у твоей мамы шизофрения?

— И ты уже в курсе… — он хмурится, переводя взгляд в сторону. — Поэтому пришла?

— Тебе не кажется, что я имею право знать о таком?

— Я не планировал детей, если ты об этом.

— Вадим, единственный стопроцентный способ не иметь детей — не заниматься сексом. А у нас его с тобой было столько, что…

— Да, я идиот, — резко перебивает, — ты это хотела услышать? Виноват по всем фронтам. — Он устало проводит рукой по лицу, морщится. — Я уже записался в клинику.

Он откидывается на спинку кресла, прикрывает глаза.

— Зачем?

— Сделаю вазэктомию.

— Это не решит вопрос с нашим ребёнком. Именно поэтому я хочу знать всё.

— Это не история для твоих нежных ушей, Рина. Там нет радужных единорогов. Они все сдохли.

— Мне не нужны единороги, — сжимаю кулаки. — Мне нужна информация. Чтобы знать, что делать.

— Максимум, что возможно — минимизировать риски. Уменьшить вероятность. И всё. Полностью исключить вероятность развития болезни нельзя, не в этом случае.

— Так каковы риски, Вадим?

Он молчит, сжимает виски пальцами, как будто голова раскалывается.

— Они высокие.

— Насколько я знаю, — продолжаю осторожно, — при наличии одного из родителей с шизофренией это около тринадцати процентов.

— Всё так, Рина, — он открывает глаза и смотрит прямо на меня. — Но только не в моём случае.

Мне хочется крикнуть, чтобы выкладывал всё, не смел скрывать ни малейшей крупицы информации. Но видя, как Вадим выглядит сейчас, осунувшийся, с потемневшими кругами под глазами, пальцы подрагивают, голос сипнет, давить на него кажется кощунственным. Он разбит. Настоящая тень себя прежнего.

— Рина, — выдыхает он, опуская взгляд. — Прости меня. Я очень виноват перед тобой. Мне стоило рассказать раньше. Но я боялся потерять тебя. Это не то, на что можно махнуть рукой и сделать вид, что тебя это не коснётся.

— Расскажи сейчас, — прошу. — А я постараюсь понять.

Он долго молчит. Я просто смотрю на него. на его мужественное лицо, острые скулы, на эти родные глаза, которые раньше казались мне надёжными и сильными. Теперь они полны вины. Вадим, что же ты натворил?

— Уже после того, как мы с братом родились, — начинает он, не поднимая взгляда, — у папы появились первые симптомы. Сначала бессонница, вспышки агрессии, потом галлюцинации. Мама водила его по врачам, ему выписали лекарства, и долгое время они помогали. Но потом… потом шизофрения одержала верх. Его пришлось отправить в клинику. Это было… — он на мгновение застывает, подбирая слова, — это было как удар под дых. Мне было десять. Я видел, как семья рассыпается на глазах.

Он замолкает, будто снова проживает то время.

— Следующим был брат, — продолжает уже тише. — У него шизофрения проявилась раньше. Ему было пятнадцать. Очень агрессивная, тяжёлая. Всё усугублялось депрессией и тем, что он подросток. Он долго боролся, но в двадцать… его не стало.

Я не дышу.

— Когда я заметил схожие симптомы у мамы, я, наверное, неделю не спал. Просто боялся. Каждый день ждал, что она сойдёт с ума, как отец. Но мама понимала, что это за болезнь, и сама обратилась к врачам. Благодаря этому долго сохраняла контроль, принимала препараты, держалась.

Он замолкает. Я тоже. Не представляю, как он жил, зная, что над ним самим висит дамоклов меч. Он потерял отца. Брата. И теперь живёт, постоянно ожидая, что однажды может последовать за ними.

А я просчитываю: в моей семье никто не страдал психическими расстройствами. Все здоровы. Значит, у ребёнка есть шанс. Может, не всё так страшно.

— Как ты понимаешь, Рина, — он поднимает на меня взгляд, — это не один случай в семье. Можно бесконечно рассуждать, как так случилось. Когда родители поженились, никто из них не знал, какой джекпот достанется нашей семье всего через несколько лет.

Он горько усмехается, но усмешка быстро сходит на нет.

— Всё это происходило на моих глазах, — тихо добавляет он. — Именно поэтому я пошёл в медицину. Хотел понять, как это работает. Но связать жизнь с психиатрией… не смог.

— Я правильно поняла, что твой брат… — спрашиваю едва слышно, уже зная ответ.

Он кивает.

— Да.

Тишина после этого становится почти невыносимой.