Развод. В плюсе останусь я

Глава 45 Карина

Следующие месяцы похожи на бесконечную круговерть дел. Миша растёт не по дням, а по часам — смеётся чаще, требует на руки чаще, и я иногда ловлю себя на том, что даже усталость стала какой-то мягкой, привычной. Вадим очень много времени посвящает судам. Не только Балтмед, но и Женя, бывшая секретарша, активно пытаются помешать решить вопросы в его пользу. Порой он возвращается домой поздно, молчаливый, нервный, будто кто-то весь день туго мотал вокруг него виток за витком невидимую проволоку.

Иногда мне кажется, что это не закончится никогда. Жизнь не вернётся в спокойное русло. Мы так и будем жить в вечном цейтноте между заседаниями и подгузниками, между звонками адвокатов и пюрешками, между надеждами и разочарованиями. И не знаю, почему мне вдруг так хочется, чтобы всё наконец наладилось. Ведь тогда придётся искать ответы на совсем другие вопросы.

Вадим живёт с нами, и это решилось как-то само собой. Сначала он остался под предлогом того, чтобы помочь мне с Мишей после операции. Спал на диване в гостиной, вставал ночью, приносил мне воду, держал малыша, пока я отлёживалась. Затем случилась трагедия с его мамой, и я не нашла в себе сил оттолкнуть его, когда увидела, как он стоит в дверях растерянный, осунувшийся, будто мир под ним пошатнулся. А потом закрутились судебные процессы, и мне казалось правильным его поддержать, как он до этого поддержал меня, даже когда ему самому было тяжело.

Теперь уже и не знаю, кто мы друг другу? Соседи? Друзья? Или…

Я боюсь своим напором разрушить то хрупкое равновесие, что у нас есть сейчас. Иногда он сидит поздним вечером в кухне, перебирает бумаги, и я смотрю на него, и хочется подойти, обнять, сказать что-то правильное. Но я делаю глубокий вдох, проверяю Мишу и просто сажусь напротив, чтобы быть рядом. Чтобы он знал: я здесь.

Конечно, мне хочется определённости. И надо признаться самой себе, что я простила его, поняла, приняла таким, какой есть. Да, не идеальным. Да, совершающим ошибки. Но честным, усиливающимся в трудностях, идущим вперёд, даже когда это кажется невозможным.

Это ли не любовь?

В мои двадцать мне казалось, что эмоции должны бить ключом, что влюблённость — это буря, огонь, демонстративные жесты, чтобы секс по несколько раз в день, цветы, свидания, поступки. Сейчас приоритеты сместились. Я вижу в Вадиме не только мужчину, который может свести меня с ума одним поцелуем, но и крепкое плечо, надёжного партнёра, с которым не страшно растить вместе детей, проходить через испытания. В горе и в радости. Банальность, да, но что поделать, если так и есть?

Не знаю только, что по этому поводу думает он. Иногда мне кажется, что в его взгляде прячется что-то тёплое. А иногда — будто он держит дистанцию, чтобы случайно не переступить линию, которую сам же и боится обозначить.

Вадим возвращается домой, едва переступает порог, и сразу будто становится легче дышать. Я пытаюсь одной рукой держать Мишу, который вертится, как маленький моторчик, а другой накрыть ему ужин, но тарелка норовит уехать, ложка падает, малыш хохочет, а я тихо чертыхаюсь себе под нос.

— Дай, — Вадим мягко перехватывает сына прямо из моих рук.

Миша радостно взвизгивает, и сразу хватается за папины волосы, цепко, с размахом.

— Ай… — Вадим морщится, но смеётся.

Миша улыбается так широко, что кажется, вот-вот лопнет от счастья.

Я смотрю на их тёплую близость, и становится так хорошо.

Вадим садится за стол, усаживает Мишу на колени. Ставлю перед ним ужин, а он набирает вилку картофельного пюре и даёт малышу. Тот уплетает с таким энтузиазмом, будто год не видел еды.

— Молодец, — шепчет Вадим, и младенец согласно мычит, разевая рот под следующую вилку.

Когда уже почти всё съедено, Вадим откидывается на спинку стула и протирает лицо ладонью.

— Ну что? — спрашиваю, ставя кружку с чаем перед ним. — Как прошёл день?

Он делает глоток и выдыхает, будто наконец-то можно сказать вслух то, что держал внутри весь день.

— Адвокаты позвонили. Сегодня был прорыв.

Он смотрит на меня, не скрывая надежды в глазах.

— На последнем заседании всё решится. Мы дожимаем оба дела. С вероятностью девяносто девять процентов всё будет в мою пользу. По Балтмеду — компенсация расходов и моральный ущерб. По Жене… просто остановят и закроют дело.

Меня накрывает волна радости.

— Вадим… это же… это же отлично! — я подхожу ближе, обнимаю его за плечи.

Хочу поцеловать его в щёку, но он поворачивается ко мне в этот момент, и наши губы встречаются. Легко. Почти случайно.

Миша заворожённо смотрит, а потом тоже тянется вперёд с открытым ртом, пытаясь поучаствовать в процессе.

Мы оба смеёмся, Вадим целует сына в макушку.

— Ладно, третьим будешь, — он бурчит, а Миша довольно кряхтит.

Когда Миша наконец уложен, укачан, убаюкан, проверен трижды, дом становится тише.

Я выхожу в гостиную. Вадим стоит у окна, облокотившись рукой о подоконник. В ночном свете его лицо кажется мягче.

— Эй, — тихо говорю я.

Он оборачивается, будто я выдернула его из мыслей.

— Спасибо, — произносит он не сразу. — За всё… за то, что ты… рядом.

Он делает шаг ко мне. Потом ещё один. Между нами остаётся всего пара сантиметров.

— Карина… — он не договаривает.

Мне не нужны слова.

Я поднимаю взгляд, и он целует меня. Нежно, будто проверяет, можно ли так. Потом глубже. Его ладонь ложится на мою щёку, тёплая, уверенная. Я тянусь к нему, пальцы цепляются за ворот его футболки, и мои колени становятся подозрительно мягкими.

— Я скучал, — шепчет он между поцелуями, едва касаясь моих губ. — Очень.

— Я тоже.

Он проводит пальцами по моей талии, притягивая ближе. И в этот момент всё напряжение последних месяцев уходит, словно кто-то выключил лишний шум.

Я чувствую его дыхание на своей шее, его руки на моей спине, его сердце, быстрое, горячее, живое. И понимаю: мы не «соседи».

— Карина… — он снова зовёт меня по имени, но на этот раз его голос тёмный, низкий, хриплый. — Люблю тебя.