Развод. В плюсе останусь я

Глава 2 Карина

Женя с явной неохотой отступает в сторону. Она одёргивает свою коротенькую юбку и демонстративно откидывает волосы на спину, будто выходит на подиум, а не стоит перед нами. Каждый жест пропитан самодовольной уверенностью: да, я красивая, да, мужчины на меня смотрят. Всё с ней становится ясно сразу. Она следит за собой не потому, что должность обязывает, а потому что это её капитал. Товар, который она выставляет напоказ, готовая предложить каждому мало-мальски перспективному мужчине.

И Воронцова она изучила лучше всех. Рассмотрела, оценила, приценилась и решила, что улов стоит того.

Когда перевожу взгляд на мужа, не могу не не заметить: он возбуждён. Щёки порозовели, глаза блестят, пальцы нервно барабанят по подлокотнику кресла. Если бы я зашла минутой позже… даже думать мерзко, что именно я могла бы застать. И от этого внутри всё сжимается, подступает тошнота. Его не остановило даже то, что в кабинет в любой момент мог войти кто угодно. Насколько бесстыдным нужно быть?

— Рина, ты почему здесь? — пытается взять ситуацию под контроль.

— Выдалась свободная минутка, — говорю максимально спокойно. — Думаю, дай загляну к тебе.

С идеально прямой спиной прохожу дальше и опускаюсь на кресло напротив, закидывая ногу на ногу. Вот бы на мне сейчас были мои любимые красные лодочки, эффект был бы ещё ярче. Но и так сойдёт: осанка, взгляд, голос — всё работает на то, чтобы показать моё превосходство. Женя же стоит в стороне, переводит глаза то на меня, то на него, не зная, куда себя деть.

— Кофе нам принеси, — бросаю ей, словно приказ, даже не просьбу. Смотрю свысока, отрезая возможность для возражений.

Ни за что не покажу, как паршиво на душе. Пусть думают, что с меня всё сходит как с гуся вода.

Женя переводит взгляд на Вадима, словно ждёт поддержки, но тот сидит, нахмурившись, и молчит.

— Не стой, Женя, я жду, — выгоняю её одним тоном, которому привыкли подчиняться ординаторы на кафедре.

Она фыркает, разворачивается и уходит, звонко постукивая каблуками и призывно виляя бёдрами. Её поведение больше похоже на вызов.

Я жду, пока за ней захлопнется дверь, и только тогда поворачиваюсь к Вадиму:

— Можешь не утруждать себя фразами про то, как я всё неправильно поняла. Дур здесь нет. Но я советую тебе облегчить душу. Давно это у вас? — киваю в сторону приёмной.

— Рин, я правда не понимаю, зачем тебе эта информация? Чтобы что?

— Чтобы понимать, Вадим, как давно ты опустился до того, чтобы изменять мне.

— Чтобы ты потом предъявляла мне за это? — бросает он сухо, с вызовом.

— А я что, должна молча терпеть? — усмехаюсь. — Упс. Не на ту напал, Воронцов.

В этот момент дверь открывается снова, и возвращается Женя с подносом. Она ставит перед нами две чашки кофе. У Вадима на пенке аккуратно нарисованное сердечко. Боже, она совсем глупая? Или настолько бесстрашная?

Демонстративно меняю чашки местами и спокойно делаю глоток. Горечь кофе обжигает язык, но именно она сейчас помогает не сорваться и не закричать. Женя заливается краской, как школьница, пойманная на шалости, но вслух не произносит ни слова.

— Иди, я скажу, если будет что-то нужно, — отсылает её Воронцов ровным, сдержанным голосом. — А ты прекращай выпускать коготки, Рина. Я прекрасно знаю, что ты у меня львица.

— Так не давай мне повода, — отвечаю холодно. — Я не собираюсь терпеть унижения. Ни от тебя, ни от неё.

Он морщится, пальцы начинают бессмысленно постукивать по подлокотнику кресла.

— Это всё не имеет никакого значения, — говорит он, словно пытаясь убедить прежде всего сам себя. — У меня только одна любимая женщина — ты. Я не устаю тебе это повторять. Ничего не изменилось. Предлагаю просто забыть этот эпизод.

Я улыбаюсь широко. Улыбка холодная; внутри — гора битого стекла, которая шуршит при каждом вдохе.

— У нас, — говорю медленно, щурясь, — какие-то разные с тобой представления о том, как себя ведут с любимыми. Мне такой вариант не подходит. Помнишь наш разговор в самом начале отношений?

Он вздрагивает, как будто я ткнула его в больное место.

— Ты серьёзно, именно сейчас предлагаешь повспоминать? Как это относится к делу? — в его голосе слышится раздражение и лёгкое отторжение от темы.

— Удобно страдать провалами в памяти, Вадюш, — специально коверкаю имя, знаю, как это его бесит. — Я тебе напомню. Я говорила, что измена для меня — конец отношений. Ты со мной согласился, клялся, что её никогда не будет.

— Это и не измена, Рин. Её не было даже в мыслях.

Слушать это — всё равно что смотреть, как кто-то пытается перекрасить слона. Я видела их, и никакие его словесные выкрутасы этого не изменят. В груди поднимается такой прилив злости, что пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки. Хочется сорвать с себя маску учтивости и выпустить львицу — ту самую, что он так опасается — чтобы она рванула и расцарапала его лицо в порыве мести. Но я держусь. Потому что знаю: от мести легче не станет.

Я люблю себя слишком сильно, чтобы оставаться рядом с тем, кто умышленно унижает меня. Самоуважение — не тот товар, который стоит продавать со скидкой. И потому решение созревает бескомпромиссное: жить дальше с Вадимом — значит перечеркнуть себя. Мне сейчас нужна стабильность, а не драматические петли; нужен спокойный дом и крепкие нервы. Иначе кто у меня родится — нервный и затюканный ребёнок? Нет, мне это не нужно.

Кстати, о нём. Сообщать ли о таком мужу? Сомнения давят: облегчит ли правда положение или только добавит сплетен и лжи?

Покачиваю в руке чашку, наблюдаю, как остатки пенки медленно тают.

— Рина, — говорит он в очередной раз. — У меня сегодня очень загруженный день. Давай я вернусь домой и мы всё обсудим. Правда нет времени на долгие многозначительные паузы.

Я встаю. Иду с тем же достоинством, с той же прямой спиной, что и прежде. Подхожу к двери, берусь за ручку. На секунду поворачиваю голову и встречаю его холодный взгляд, в нём смесь вины и раздражения. Была — не была.

— Информация к размышлению, Вадим. Я беременна. Готовься платить алименты.