Росток

15

Чтобы стажеры могли посещать занятия по разным разделам кибернетики — кому что нравится, — Душин разделил их на небольшие группки по три — пять человек. Григорий шутил, что он «трижды заинтересованный» — он посещал лекции по теории автоматов, теории игр, теории управления.

Однажды вечером, после занятий, просматривая свои записи, сделанные в лабораториях, Григорий сказал Чубу:

— Вот ты упрекаешь меня, что я разбрасываю себя, не сосредоточиваюсь на чем-то одном. Я твоих упреков не принимаю. В свое время я интересовался еще и физиологией, радиотехникой, географией, теорией передачи информации... Считаю, что не напрасно интересовался. Есть главное, что объединяет все науки. Мысль, познание, прозрение... И все это заключено в мозге. Заключено в сознании.

— Неужели? — иронично бросил Гнат, набивая трубку. — Открытие на уровне греков.

— На уровне греков, говоришь? Сознание... Что оно такое? Часть процессов в мозге...

— Я мыслю, значит, живу, — засмеялся Чуб.

— Я не об этом. Ты хорошо знаешь, к чему я клоню. Будь ты даже гением, а не сумеешь описать систему управления самолетом без учета перемен плотности атмосферы, некоторых неоднородностей в его конструкции, неравномерности размещения груза и много чего другого. Область созидательной деятельности не что иное, как вероятностная статистика...

— Не открывай Америки, Гриша, — задымил трубкой Гнат. — Все это ой как давно изучается, анализируется, учитывается.

— Изучается, учитывается. А как?.. Приблизительно, на глазок... Мне же нужна последовательность, системность... Не спрашиваешь, почему? В каждой ситуации имеется неопределенность и возможность выбора. Изучаю ли я течение процессов в нейронах, ищет ли Душин новый метод взаимопонимания с вычислительной машиной, — всюду и везде есть неопределенность, везде есть выбор.

— Если б так легко все завязывалось и распутывалось, — вздохнул Гнат. — Все верно! При получении информации ты ее анализируешь, выдвигаешь гипотезу, принимаешь план действий, необходимых для ее проверки. Результат? Накапливается новая информация как основание для утверждения или отклонения предыдущей гипотезы. И снова как белка в колесе — информация, гипотеза, проверка. Хватит ли у тебя мужества прекратить попытки...

— Мужества? — прервал Гната Григорий. — Забившуюся в раковину улитку ты называешь мужественной? Конечно, иному нужно только воловье упорство, чтобы сварганить две-три сотни страниц... Сколько таких работ пылится на библиотечных полках?

— Трактаты Лейбница пылились две сотни лет! И восстали!

— Ты побьешь рекорд! — улыбнулся Григорий. — А восстать... Это тебе не угрожает.

В комнату без стука ввалилось несколько «семинаристов» с кульками, свертками. Последним вошел Душин, весело крикнул:

— Принимай соседей! Сегодня буфет не работает. Вот мы и позаботились, чтобы вы не легли спать голодными. Ну-ка, у кого длинные ноги? Бегом к администратору! Пусть поставит электрочайник, тащите сюда из комнат стулья. Хотя нет, не надо. Рассядемся на кроватях.

Администраторша, высокая и плотная женщина, расщедрилась — выдала новую простыню, чтобы застелить обшарпанный стол. Принесла несколько граненых стаканов.

— Для чая даю, — строго предупредила Душина. — Вы здесь самый авторитетный... Полагаюсь. Чтоб ни-ни!

По-заговорщицки приложив палец к губам, Леонид Никонович смеясь кивнул:

— Ни-ни! Гарантирую!

Предупредила администраторша просто так, для порядка. Она хорошо знала, что эти люди и без горилки до хрипоты буду спорить. Сколько раз после таких споров, дискуссий на рассвете, не коснувшись головой подушки, торопились отсюда бывшие «семинаристы» , а ныне известные и уважаемые ученые, на кафедры, к экспериментальным установкам. И никто из них терпеть не мог спиртного.

Когда стол накрыли, Душин сказал:

— Подкрепляйтесь, друзья, а заодно давайте сообща продолжим и разберем разногласия во взглядах. На чем вы здесь споткнулись?

— Польза и цель... — буркнул Чуб, нарезая хлеб для бутербродов. — Григория Васильевича вон куда заносит: подай ему на блюдечке ответ — что такое сознание, мысль и прочее...

— Ясно, — тряхнул головой Душин. — В таком случае давайте, друзья, вернемся к далеким годам, к тому времени, когда Нильс Бор при описании атомных явлений использовал математический аппарат, где вместо переменных величин классичных физических теорий — символы, подчиненные некоммутативным[10] правилам умножения. Благодаря самому характеру таких математических абстракций этот формальный аппарат не допускает обычного наглядного толкования. Вот и Григорий Васильевич... Ох и хитер же он! Не знает, что такое сознание — в физическом смысле, не представляет наглядно, но знает, хитрец, твердо знает, что оно есть. И мысль — тоже... Некоторым, чтобы прийти к такому выводу, необходимы статистические выкладки...

Душина прервала администраторша. Она принесла чайник, наполнила стаканы.

Григорий, смеясь, предложил «чайный» тост:

— За статистику!

— Поддерживаю! — сдержанно улыбнулся Душин и продолжил: — Классическая механика обходилась без понятия причины при рассмотрении равномерного движения. Изучение все более широких разветвлений экспериментального знания выявляет неожиданные ограничения для обычных идей, но тем самым определяет путь для описания явлений высшего порядка.

— Возражений нет, — поднял руку Чуб. — Нет до тех пор, пока мы не выберемся за рамки физики и не поднимем вопрос о месте живых организмов в описании природы.

— О да! Еще Аристотель протипоставлял свою точку зрения идеям атомистов, подчеркивая цельность индивидуальных живых организмов, — подбросил Григорий дров в огонь дискуссии. — Нынешние взгляды переменны. Теперь считают, что структура и функционирование живых организмов предусматривает упорядочение атомных процессов.

— А как ты увяжешь это с законами термодинамики? — спросил Чуб. — Ведь не будешь же ты возражать, что состояние атомов, которые являются изолированной физической системой, постепенно приближается к беспорядочному.

— Не буду. Учту только то обстоятельство, что для сохранения и развития живых организмов свободная энергия беспрерывно черпается из окружающей среды при помощи дыхания и питания. Законы термодинамики не нарушаются.

— Стоп! — приостановил их спор Душин. — И ты, Гнат, и ты, Григорий Васильевич, исповедуете одну, материалистическую веру, хотя подходите к ней с разных сторон. Квантовые закономерности играют в организмах фундаментальную роль. Они являются основой стойкости молекулярных структур, называемых генетическими и которые ведают передачей наследственных признаков. Исследования мутации после радиоактивного облучения организма дают яркие примеры статистических использований квантовой физики...

— Снова статистика! — вскрикнул Чуб, поднимая вверх руки.

— Еще не все! — многозначительно пообещал Душин. — Чувствительность восприятия органов к влиянию среды, что наиболее важно для выживания организма, приближается к уровню отдельных квантовых процессов. И вот уже мы вплотную подошли к своим профессиональным интересам. Механизмы усиления таких процессов. Роль нервных сигналов... Я тут вспомнил Нильса Бора не случайно. «В существовании и эволюции живых организмов мы имеем дело с выявлением возможностей природы, к которой принадлежим, а не с результатом экспериментов, которые мы сами можем провести».

— По-вашему, выходит, что возможности природы, выявленные в возникновении сознания человека, и осознание этих возможностей противоположны... Простите за неуклюжую формулировку. — Григорий внимательно посмотрел на Душина, считая, что загнал его в угол.

— Я подобного не утверждал! — посуровел Душин. — Это уже ваша интерпретация... Когда мы имеем дело с явлением, поведением настолько сложным, что их описание требует прибегнуть к самоанализу со стороны отдельного живого организма, тогда появляется понятие сознания. Прежде всего слово «сознательный» целесообразно отнести к опыту, могущему удержаться в памяти. Более или менее полное отражение, сколок, или, как сейчас говорят, модель окружающего мира, в которую составной частью входят эксперименты... Нет никакой противоположности! Есть цельность и отдельные ее проявления. Осознанный опыт и физический эксперимент не тождественны, но и не противоположны.

— Хорошо. Все, что вы говорите, можно полностью отнести к деятельности мозга, — сказал Чуб, выковыривая несгоревший табак из трубки. — Всякий осознанный опыт можно считать остатком следа какого-нибудь процесса в организме. Тут мы видим или угадываем подвижность, изменяемость, взаимодействие многих нейронов, принимающих участие в запоминании. В отличие от клеток или структур, связанных с продолжением вида, рода, отдельного индивида. Противоречие?

— Вовсе нет! — спокойно парировал Душин выпад Чуба. — Всего-навсего диалектическое единство одного и того же явления. Проявление жизнедеятельности и запоминание — они родственны, хотя и лежат в разных плоскостях нашего бытия. Наших толкований. Знаний, наконец.

— Вы уклоняетесь, как мне кажется, — заметил Гнат, протягивая руку за бутербродом. — Я предвижу, что вы приберегли какой-то сюрприз, чтобы скосить нас наповал.

— О, чего-чего, а сюрпризов хватит на всю нашу жизнь, как бы она долго ни длилась, — вздохнул Григорий.

— Сказанное следует воспринимать как глубоко личное? — с невинным видом поинтересовался Душин.

— Пожалуй что так, — неохотно согласился Григорий, и в его воображении возникла опечаленная Аида. — Есть тут кое-что от личных переживаний... Немного... Лучше истолкуйте как обобщение. Я имел в виду самого большого и самого проникновенного для всех эпох мудреца — время. Оно лечит раны, подсказывает решения, направляет на пути праведные или грешные, ему подвластен самый ценный дар — дар забвения.

— Э, Григорий Васильевич, тебя потянуло на лирику. Уж не дать ли тебе два дня для посещения супруги, чтобы ты высказал ей все свои боли? — пошутил Душин.

— Если он поедет, то уж точно не к жене, — засмеялся Гнат. — Жена никуда не денется, а для зазнобы время может стать решающим аргументом.

— Время... В который уже раз я слышу о времени! — улыбнулся Душин. — Действительно, древние и средневековые поэты воспевали его как самого искусного лекаря душевных ран. Влюбленные рассматривали его несколько иначе. Для одних оно было палачом, для других — спасителем. Пожилые люди умоляли, чтобы оно шло как можно медленней, молодые, наоборот, пришпоривали его, гнали галопом. Исследователь раскладывал время на мелкие отрезки, иногда не видя ни конца ни края его течению... Ну и еще, и еще... Но что же такое время?

— Период вращения Земли вокруг Солнца в течение трехсот шестидесяти пяти дней, — уверенно заявил Чуб. — В течение каждого из этих дней биологические часы, где-то вмонтированные в организм, заставляют нас засыпать и просыпаться, принимать еду и ходить на прогулку, заниматься делами и отдыхать.

— Слишком утилитарно. Вводить категорию времени для физических и физиологических отправлений такого провидца будущего, как Гнат Чуб? Извините! Хоть он и настаивает на этом.

Острота Григория была одобрена смехом и аплодисментами.

— Эйнштейн говорил о пространственно-временной категории как об одном из измерений... — неуверенно отозвался Гнат.

— А для вас, для физиков, для исследователей, что такое время? — поднял руку Душин. — Молчите? Так дружно молчите, что я мог бы подумать, будто вы сговорились... Нет-нет, не подумаю. Вы просто не знаете ответа.

— Вы знаете? — в упор спросил Григорий, поглаживая свой колючий ежик на голове.

— Тихо! — воскликнул Гнат и встал. — Слышите? Трещит... Это у Григория Васильевича с волос стекает электричество.

Довольный тем, что отплатил Савичу за «провидца будущего», Гнат сел.

— Время — такая же физическая величина, как и материя, как энергия, — понизив голос и этим подчеркивая весомость своих слов, сказал Душин.

Все сразу же заговорили, заспорили, настолько кощунственным, ненаучным показалось им утверждение Душина.

— С древнейших эпох до наших дней время считалось чем-то таким, что существует независимо от нас, — продолжил спокойно Душин. — Инерция мышления мешала понять сущность времени. А оно — не больше и не меньше — является физической составной частью процессов, происходящих во Вселенной, следовательно, и на Земле. Все процессы в природе происходят или с выделением, или с поглощением времени.

Ответом на заявление Душина было настороженное молчание. Первым нарушил его Гнат:

— Я тоже сконструировал немало всевозможных гипотез и предположений. Хороших и плохих. Доказательных и умозрительных. Но никогда не скатывался до ерунды...

Душин не обиделся. Затянув потуже галстук, застегнул пиджак, обвел всех ироничным взглядом и тихим голосом сказал:

— Хотите, я вам его покажу?..

— Кого? — воскликнули стажеры в один голос.

— Время... Кого ж еще? Давайте быстренько собирайтесь.

Все кинулись одеваться. Дородная администраторша, взглянув на исходивший паром чайник, обиделась:

— Куда же вы? Остынет! Напрасно старалась, что ли?

— Э, дорогуша! — похлопал ее по плечу Гнат. — Тут такое... Тут такое... Идем смотреть на время!

— Мало вам дня... Мало вам ночи... И вы, Леонид Никонович... Старший, а ведете себя, как...

— Я им хочу показать самое большое богатство мира! — прервал ее Душин.

— Только ненадолго, а то я не открою. — Администраторша понесла чайник в служебное помещение.

В коридоре Душин снял телефонную трубку:

— Алло! Виталий, ты? Еще колдуешь в своей келье? Не уходи. Я к тебе сейчас подскочу со своими помощниками... Да, да. Им полезно будет... Хорошо! Идем.

Веселая ватага высыпала на улицу. Ни одного такси поблизости не было видно. Но вот рядом остановился обшарпанный микроавтобус. Высунувшись из оконца, водитель, ни о чем не спрашивая, показал растопыренную пятерню.

— Айда, товарищи, — крикнул Гнат, — на коня! Хлопец хочет подкалымить... Вот вам наглядный пример совмещения личных интересов с общественными.

Стажеры, шутя и толкая друг друга, забрались в машину. Душин назвал шоферу адрес.

Покрутившись с полчаса по улочкам, микроавтобус подъехал к закрытым железным воротам с кирпичной будочкой справа от них.

— Приехали! — Душин сунул водителю пять рублей, как-то весело, по-молодецки подбежал к будочке. Постучал в оконце: — Виталий Петрович здесь?

— Здесь! Здесь! — на крыльце появился невысокого роста мужчина в накинутом на плечи кожухе и серой полковничьей папахе, из-под которой выбивались седые пряди волос. — Некуда от вас, полуночников, скрыться. Спать хочется...

— Ничего, еще успеешь выспаться, — пожал ему руку Душин. — Веди нас, Виталий Петрович... Вот мои спутники — физики и математики. Им обязательно надо ознакомиться с твоими идеями. Покажи им все, объясни. Не скупись.

— Что ты, Леонид! Обязательно покажу! Только с одним условием: наблюдайте, думайте, но с наскоку не отвергайте.

Виталий Петрович повел гостей к массивному каменному соружению, напоминавшему одновременно и железобетонный дот, и закопанную в землю. огромную цистерну для горючего. По каменным ступенькам спустились к изукрашенным разными зверюшками и птицами дубовым створкам.

Виталий Петрович сделал движение рукой сверху вниз, справа налево, и створки разошлись, открыв выложенный бетонными плитами уютный вестибюль. В одном из углов распушила продолговатые резные листья южная пальма, подсвеченная снизу рассеянным светом. Неподалеку от нее вокруг низенького полированного столика стояли удобные кожаные кресла. Стены были украшены подвешенными вазонами с зеленью и цветами. Грубый серый войлок приглушал шаги.

Григорий не удивился затее Душина. Леонид Никонович был наделен незаурядным педагогическим дарованием. Он не по-казенному знакомил их с новейшими идеями и достижениями. Он мог бы раздать темы и поручить разработать их, на итоговом заседании прослушать нудные доклады, подвести итог, и до свидания. Так нет же! Душин старается ввести их в наиболее широкий, наиболее проблемный, интересный и противоречивый мир познания и открытий.

— Пошли, пошли, — поторопил гостей Виталий Петрович.

Миновав длинный узкий коридор, освещенный люминесцентными лампами, стажеры оказались в небольшом уютном зале. Возле стен — шкафы, столики с осциллографами, частотомерами... В бетонной нише стены с потолка свисал тонкий стальной трос, на котором покачивался желтый бронзовый шар — маятник Фуко.

— Устраивайтесь. Прошу обратить внимание, — Виталий Петрович показал на чеканку, висевшую на стене, — созвездие Большой Медведицы. — В верхней левой части поблескивала медаль. Копия... Сделана в честь моего учителя и наставника профессора Пулковской обсерватории Козырева. Международная астрономическая академия наградила его именной Золотой медалью с брильянтовым изображением созвездия Большой Медведицы. За открытие вулканизма на Луне. Я продолжаю и развиваю начатое им направление. Что вам хотелось услышать от меня?

— Нас пригнало к вам время, — улыбнулся Григорий и серьезно добавил: — Леонид Никонович выдвинул гипотезу, что время якобы физическая величина, что его можно сжимать, растягивать, расчленять...

— Что касается манипуляций над этой реальностью — не знаю, не пробовал... Но ответ есть... Вы его найдете в эксперименте, который хочу продемонстрировать. За вами оставляю возможность дать ему свое толкование.

Виталий Петрович открыл стеклянный шкаф, достал оттуда штатив, весы и гироскоп. Прикрепил весы к штативу. К одному концу весов подвесил гироскоп, уравновесил его гирьками.

— Как видите, стрелка на нуле. Что произойдет, если я раскручу гироскоп? — он включил электровибратор, вмонтированный в основу штатива. — Ничего не происходит. Обратите внимание на то, что гироскоп вращается по ходу часовой стрелки. Система полностью уравновешена. А теперь... — Он раскрутил гироскоп против хода часовой стрелки. — Что произойдет?

— Ничего! — пожал плечами Гнат. — Что может измениться от перемены направления вращения волчка?

— Тогда... — Виталий Петрович помолчал. — Тогда взгляните на шкалу.

Стрелка будто нехотя поползла вправо. Григорий не поверил своим глазам. Как же так? Ведь все составные части эксперимента те же самые. Изменилось только направление вращения гироскопа! Да не может такого быть! Это просто хорошо подготовленный фокус.

— Объяснять пока не собираюсь. Думайте сами. Переходим...

— Подождите, Виталий Петрович, — остановил ученого Душин. — Вы полвека занимаетесь всем этим, а им и полминуты на размышление не даете. Нелегко входить в мир ваших идей. Еще труднее их осмыслять.

— Хорошо. Проведем довольно грубую аналогию. Если вы идете против ветра, сколько вам усилий потребуется в сравнении с тихой погодой? В нашем случае то же самое. Гироскоп, весы, вибратор — система с причинно-следственной связью. К такому выводу пришел мой учитель Козырев, и я разделяю его точку зрения. Когда мы раскрутили гироскоп против часовой стрелки, направление его вращения стало обратным течению времени. Время оказывает давление на гироскоп, возникают новые силы. Мы можем их измерить...

У Григория голова пошла кругом. Такой простой эксперимент, а какая гениальная мысль таится в нем! Если что-нибудь можно взвесить, измерить, значит, это «что-нибудь» реально существует. Выходит, время — не только промежуток между двумя событиями, а физический фактор!

Виталий Петрович, будто подслушав мысли Григория, с подчеркнутой невозмутимостью сказал:

— Физический фактор времени, выявленный и показанный на весах, непременно включает свойства самого широкого спектра, благодаря чему он принимает участие во всех природных процессах. Скажу больше — течение этих явлений обеспечивается временем. Каким образом? Не знаю... Исчерпывающего знания еще никто не добыл. Отмечаю только причинно-следственную связь.

— Виталий Петрович, вы с таким удивительным спокойствием говорите об открытии, которое... Которое... — Григорий запнулся от волнения. — Да если экспериментально подтвердится хоть часть ваших...

— Не моих, а козыревских! — поправил его Виталий Петрович.

— Суть не в том, кто сказал первым... Вы представляете, что будет, если технологи к каждому производственному процессу станут добавлять такой компонент, как время? Не в понимании продолжительности его течения... А его физической сущности... Говоря утилитарно, управление процессами может проводиться не извне, как сейчас, а изнутри...

— Заговорился, — пробасил Гнат. — Как же ты туда, в нутро, залезешь?

— Вы верно подметили, юноша! — поднял на Григория просветленное лицо Виталий Петрович. — Именно изнутри. Самые могучие физические процессы происходят в звездах. Следовательно, там должно выделиться неимоверное количество времени. Как это выявить? Возможно, определяя изменения физических свойств вещества, на которое через телескоп направлять поток времени, исходящий от звезды. Не секрет, что время должно подчиняться основным физическим законам — отражения и поглощения. Не верите? Пойдемте со мной!

Виталий Петрович провел гостей в комнату, посреди которой на подставке стоял телескоп, зачем-то оплетенный разноцветными проводами, присоединенными к гальванометрам.

— Мое увлечение, — показал на телескоп рукой Виталий Петрович. — Администрация пошла навстречу, разрешила... Сам шлифовал линзы... В моем возрасте бессонница не редкость. Вот я и работаю ночами. Хорошо, хватит лирики! Вернемся к его величеству времени! На ваше рассмотрение выдвигается следующее суждение. Телескоп направлен сейчас на яркую звезду. Давайте закроем объектив черной бумагой. Лишим воздействия света на объектив. Что произойдет? — Виталий Петрович закрыл объектив черным листом бумаги. — Взгляните на гальванометр. Стрелка сдвинулась с места. Теперь заменим бумагу металлом. Видите? Стрелка снова дрогнула. Теперь призовем на помощь настоящую броню. Видите, стрелка почти не отклоняется. В чем дело? Кто ответит?

— Вы сами подсказали ответ, — откликнулся первым Григорий. — Если время — физическое явление, оно подвластно... Короче, экран из брони отражает или поглощает время.

— Гибкость вашего мышления... Прошу назвать себя...

— Григорий Васильевич Савич...

— Так вот, гибкость вашего мышления, Григорий Васильевич, очевидно, сочетается с проницательностью. За последние полтора года вы второй, кто без колебаний, без лукавых мудрствований осознал глубинный смысл проблемы. Для вас, и только для вас, продемонстрирую еще один эксперимент.

Они вернулись в зал, где измеряли время. Виталий Петрович достал из своего портфеля термос с горячим кофе. Длинным толстым шилом проделал в пробке отверстие, вставил в него пластмассовую трубочку. Затем раскрутил гироскоп против часовой стрелки и поставил рядом термос. Стрелка на шкале показывала, что юла стала легче на несколько миллиграммов. Виталий Петрович долил в термос через трубочку воды из-под крана.

— Теплового обмена с окружающей средой нет. Но обратите внимание на стрелку! Она передвинулась на два деления. Равновесие нарушилось. Пока равновесие не установится снова, система... Как бы это сказать?.. Система уплотняет время и воздействует на гироскоп. Вывод: выделение времени происходит при необратимых процессах. Я мог бы еще привести много примеров, демонстрировать эксперименты, но и сказанного и показанного достаточно, чтобы заронить в ваши умы еретические идеи.

— Уверен, что и мышление причинно-следственно связано со временем, — задумчиво произнес Григорий. — Память... Сознание... Подсознание... Не потому ли мы так безуспешно бьемся над разгадкой природы этих феноменов, что рассматриваем и анализируем лишь их функциональность...

— Психологи, анатомы и физиологи в сравнении с прошлым поднялись на десять ступенек выше, — заметил Душин. — Познание — вещь сложная.

— Физиологи, прежде всего Павлов, подготовили и совершили качественный скачок в раскрытии взаимодействия нейронов... В прохождении мозговых процессов... Все внесли свою лепту — физики, математики, кибернетики. Нейрофизиологи в содружестве с кибернетиками и математиками — вот кто будет собирать урожай из этого посева! — сдержанно сказал Григорий.

Душин подошел к Виталию Петровичу:

— Простите, дорогой учитель, за отнятое у вас время. Надеюсь, что вы заронили зерна своего знания в плодородную почву. И это обстоятельство служит мне извинением. Вы всегда щедро делились собой с молодыми.

— Зачем ты так пышно, Леня? — смутился ученый. — Если мои наблюдения и мысли всколыхнули хоть одного из твоих коллег, как это произошло с тобой, я буду чувствовать себя счастливым.

— Иначе и быть не может! — Григорий с благодарностью пожал маленькую сморщенную руку Виталия Петровича.