Росток

21

Проснувшись, Григорий увидел шагавшего из угла в угол по комнате Чуба с неизменной трубкой в зубах.

— Чего не спится, дымокур?

Чуб, пыхнув дымом, подошел к Григорию.

— Когда тебя два месяца накачивают знаниями о себе самом, невольно начинаешь думать... Вчера ты умотал в институт нейрохирургии, а нас повели к лаврским пещерам. Интересно!

— Поделись, — поднялся с койки Григорий.

— Смотрели, как жили и мучились под землей наши пращуры. Молились вышней силе. Ждали от нее помощи и спасения.

— От нее дождешься! — засмеялся Григорий, беря в руки электробритву и зеркальце. — Даже щетину самому приходилось сдирать. А уж что-нибудь поважнее...

— Не перебивай, мыслю потеряю, — Чуб снова пыхнул трубкой. — В пещерах я пришел к неожиданному выводу. Атеисты и верующие по сути отличаются друг от друга лишь трактовкой происхождения человека. Те, кто поклоняется богу, зарождение жизни на земле связывают с небесными силами, с творцом. Короче — религия берет начало от посещения земли инопланетянами. Атеисты — сторонники природной эволюции. Возникновение живого из неживого, его постепенное развитие, смена одних форм другими — вплоть до появления человеческого мозга. Ну как, здорово?

— Не знаю, Чуб. Я занимаюсь сугубо практическими делами. Нейрофизиологи показали мне мозговой плащ. Что меня особенно поразило? Создание в задней коре специальных полей, где объединились три проекционные зоны: общей чувствительности, зрительной и слуховых сфер. Это тебе ничего не подсказывает?

— Мозг — сложнейшая структура... Не пойму, к чему ты клонишь, — Чуб открыл печурку, высыпал туда пепел из трубки. — Есть еще целая нервная система, в которой нам разбираться и разбираться...

— Верно, — кивнул Григорий. — И я тоже хочу в ней разобраться. А клоню я вот к чему. Что в процессе развития происходило в передней коре? Последовательная надстройка вторичной моторной зоны, а затем — третичных полей? То есть усовершенствование двигательных анализаторов соединялось с объединением проекционных зон, зон восприятия и отображения внешнего мира, среды...

— Залез в чужой огород, как слон, и топчешь грядки. — Чуб стал одеваться. — Пошли в буфет, наполним свои реакторы-желудки питательной смесью, будет охотней думаться.

— В здоровом теле... Последний наш общий обед. Завтра — по домам... — Григорий умолк. В памяти всплыл разговор с Аидой перед отъездом. Захотелось домой. Захотелось тепла, уюта.

— Так о чем это я?.. Сбегаю еще раз в мединститут. Посмотрю муляж. Точную копию структурных полей и подполей мозга. Знаешь, там есть подразделы древней, старой и промежуточной коры. И главное, что меня интересует, — действующая схематическая модель пирамидного пути.

— Зачем тебе все это? Собираешь, тащишь, гребешь в себя! В век узкой специализации надо глубоко, до последней косточки, до тончайшего оттенка знать все в своей области! На другие науки найдутся другие специалисты.

— Тебе, Чуб, затуманила глаза твоя трубка. Из-за дыма недосмотрел, какие и где выдающиеся открытия подарил людям наш век.

— Найду что-нибудь!

— В смежных областях, дорогой, все в смежных областях. Как только выползешь из своей каморки, как только увидишь более широкий горизонт и безоглядно кинешься в него...

— Пошли-пошли, по дороге поговорим, — оборвал Григория Чуб. — А то все сосиски в буфете разберут, будешь давиться вареными яйцами.

К нейрохирургическому институту Григорий приехал на такси. Там он, как и было заранее договорено, встретил Душина.

— Григорий Васильевич, привет!.. Куда конь с копытом, туда и рак с клешней... Под раком подразумеваю себя.

— Направление движения определяют идеи века, — отшутился Савич. — Если я выступаю под личиной коня, то не хочу скакать галопом по европам. Хоть где-нибудь, а поглубже забью кол для коновязи.

— Для тебя тут кое-что найдется, — сказал Душин, входя в лифт. — У меня появились смутные догадки. Хочу выяснить детали...

— Выясняй! Муляж пирамидного пути слишком интересен, чтобы пройти мимо. Кабинет два часа будет свободным. Посмотрим, обменяемся мыслями...

— Да, конечно! — усмехнулся Григорий. — Я уйду с вашим мнением, а вы со своим. Вы ведь руководитель стажировки...

— Я не навязчив. Так что можешь быть спокоен.

На третьем этаже они вышли из лифта.

Худой, с пушистой бородкой (для солидности) научный сотрудник, фамилию его Григорий не расслышал, открыл кабинет, заставленный вдоль стен шкафами. Посередине на подставках покоились созданные с двойным увеличением муляжи человеческого мозга и рядом — пирамидного пути.

— Какие пояснения хотите от меня услышать? — с каким-то безразличием спросил научный сотрудник.

— Сперва — для моего спутника Григория Васильевича — строение мозга. Популярно и в общих чертах, — попросил Душин.

— Очевидно, вас больше всего интересует новая кора — неокортекс, представляющая собой позднейшее и сложно организованное новообразование?

Савич молча кивнул. «Вот-вот! То, что надо». Он стал внимательно приглядываться к муляжу.

Научный сотрудник, заметив его заинтересованность, немного приободрился.

— Акцентирую ваше внимание на форме клеточных тел и дендритных ветвлений: пирамидных, веретенообразных, звездчатых, пауковидных, кустоподобных, по функциональному назначению — это афференты и эфференты, а также вставочные нейроны с аксонами, которые разветвляются в пределах серого вещества. Прошу обратить внимание на цитоархитектонические поля мозга. Очевидно, это основной предмет вашей заинтересованности. — Он провел указкой по верхней части муляжа, где были проставлены цифры 4, 5, 6. — Особое место в этих полях занимают пирамидные клетки с дугоподобными восходящими аксонами. Они составляют основную массу эффектов, имеют длинные нисходящие аксоны. Иногда в них наблюдаются обратные колатерали — отростки. Аксоны пирамидных клеток бывают очень длинными — около метра.

Чувствуя неподдельное внимание слушателей, научный сотрудник еще больше оживился, голос его стал звонким, уверенным.

— Прошу сюда, — перешел к соседней подставке. — Наши умельцы студенты постарались... Видите, как вылеплен каждый мускул, каждое волоконце! Кроме сугубо научной цели подобные вещи помогают усвоению сложных и скрытых процессов, их течению в нервной системе... Видите черепную коробку с частью мозга? Поля четвертое, пятое, шестое. Шейные позвонки, часть спины с хребтом. Разрез... Чтобы понять гигантскую систему мозга, показаны вот эти продолговатые капилляры. Общая их длина в мозгу достигает пятисот шестидесяти километров. С этой стороны показан один из четырех желудочков — пустот, заполненных мозговым веществом. С его участием происходит питание всех нейронов. Вот здесь, на срезе, глиальные клетки. Они имеются всюду. Их больше, чем нейронов, в пять раз, то есть сотни миллиардов. Участие глиальных клеток в обменных процессах мозга начинает лишь проступать. На мой взгляд, неимоверно сложная структура соединений между нейронами, капиллярами и глиальными клетками связана с физиологической основой памяти...

— Пожалуйста, поближе к пирамидному пути. Он интересует нас больше, — попросил вежливо Душин.

— Простите, увлекся, — извинился научный сотрудник. — Как я уже сказал, аксоны пирамидных клеток могут достигать метра в длину. Прежде всего это клетки четвертого поля коры, аксоны которых передают импульсы клеткам передних рогов спинного мозга через так называемый пирамидный путь. Вот здесь, в коре, начинаются волокна пирамидного пути. Дальше они идут через сумку, ножку мозга, варолиев мост и продолговатый мозжечок. Подробности отягощают?

— Ничего! — подбодрил Душин. — Для понимания процессов управления организмом нам понадобится всё. Некоторые сложности терминологии преодолеем.

— Хорошо. Продолжим. На уровне продолговатого мозга часть этих волокон устремляется к ядрам двигательных черепных нервов. Другая часть перекрещивается и входит в боковые столбы спинного мозга. Третья часть входит сюда же, но не перекрещиваясь...

— Четвертое поле... — Душин задумался. — Однако оно не в состоянии анализировать весь объем возбуждений.

— Почему же только четвертое? — возразил научный сотрудник. — Здесь есть волокна от других полей. В составе одного пирамидного пучка насчитывается свыше миллиона волокон. Такая густая, сложная, богатая сеть управления лишь этой части нервной системы...

— Перекрест! — воскликнул Душин. — Он-то меня больше всего интересует.

— Внешние и внутренние возбудители, — продолжал научный сотрудник, — возникают в периферийных рецепторах, трансформируются в нервные импульсы. Естественно, что частота у них разная. Потом по афферентным волокнам они передаются в центр, где анализируются и синтезируются. Оттуда — снова на периферию. В виде двигательных импульсов...

Когда они вышли из института, Душин возбужденно сказал:

— Ты, Григорий Васильевич, даже не представляешь, что для нас открывает перекрест! Да я и сам не очень-то представляю. Вот смотри, я скрещиваю руки. Куда пойдут нервные окончания? Конечно, в мозг. Но как? От левой стороны тела к правому полушарию мозга. От правой стороны к левому полушарию мозга. И — наоборот. Вот что означает перекрест.

— Интересное наблюдение! Если взглянуть на это явление со стороны мозга... Левое полушарие управляет правой стороной тела, правое полушарие — левой стороной. Любопытный аспект моделирования.

— Рад, что именно ты увидел, проникся. Взлелеянное и выстраданное приятно передать в горячие руки. Они не остудят, понесут дальше... Уверен, что на этом пути от нашей группы останутся одиночки. Но что поделаешь... Тебя я буду ждать... Ты придешь!

Некоторое время они шли молча.

— Жалко, что мы еще раз не побывали у деда Инокеши, — вздохнул Душин. — И в нашем математическом лесу. Ничего! Кто захочет, тот найдет все кибернетические деревья в пособиях и реферативных сообщениях. Кто не захочет — пусть... Самое страшное в нашем деле знаешь что? Стандартность мышления, которая всякий раз заводит в глухой угол. Вот я и хотел дать толчок застоявшейся мысли...

...Поезд миновал стрелки Поста-Волынского, выбрался на простор и помчался на Фастов, разбрызгивая свет на окрестные нивы, перелески, на отодвинутые в зимнюю темень степные села. Григорий в купе был один, сидел у столика, перебирал в памяти свое пребывание в Киеве. Жаль, что ни разу не удалось сходить на Днепр, скованный льдом, засыпанный снегом. Редко бывал в театрах и музеях. Все свободное время просиживал над конспектами, «пережевывал» увиденное и услышанное на занятиях. Чем же он похвастается перед товарищами, чем поделится с коллегами? А собственно, какое ему дело до них? Как это какое? До всех есть дело! До всех и до всего! Иначе зачем жить? В чем смысл жизни? Говорят, главное — быть человеком? А что это означает? Он и так человек — по законам рождения, законам бытия. Выходит, что в эти слова вкладывается еще какой-то дополнительный смысл. Что же имеется в виду? Интеллект? Эмоции? Немного сужено... А шире?.. Понимание? Доброта? Сочувствие? Снисходительность? Как-то однобоко...

Поезд застучал на стрелках, остановился. В купе вошла невысокого роста молодая женщина в дымчатом пальто, в белой пуховой шали. Поставив на пол черный чемодан с блестящими застежками, повернула к Григорию округлое лицо с большими серыми глазами и тоненьким голоском пропела:

— Здесь не занято? Я вам не помешаю?

Григорий встал.

— Ну что вы! Конечно, не помешаете. Я один на все купе. Располагайтесь. Давайте помогу вам раздеться.

— Не утруждайте себя. Я сама. — Женщина сняла пальто, шаль, раздвинула занавески на окнах, поставила на столик бутылку минеральной воды, чашечку. По купе разлился запах розового масла. — Закажем чай? Вы не против? Угощу вас домашним печеньем. Люблю стряпать. Меня зовут Женей. А вас?

— Григорием.

— У вас неприятности? Сидите, как гриб на морозе, — Женя улыбнулась, довольная своей шуткой.

— Нет, неприятностей нет, как и их противоположности — приятностей. Ваше появление отношу к последней категории.

— Комплимент с философской подкладкой. Что-то новенькое. Общечеловеческими понятиями забавляетесь?

— Не совсем так. Раздумываю над тем, что означает выражение «Быть человеком». Даже в обобщенной расширенной форме не пойму. Сравните: «быть солнцем», «быть деревом», «быть рыбой», «быть камнем»...

— Ой, это ж так просто! — всплеснула Женя маленькими ладошками. — Основные признаки... Солнце означает тепло, дерево — зелень и гибкость, рыба — что-то скользкое, камень — неподвижность... А человек... Он означает все самое лучшее, самое разумное, самое красивое. Некрасивых людей нет.

— Вы, Женя, немного не с той стороны... Однако... Мне импонирует ваше определение. Буду человеком в вашем понимании.

В купе заглянула проводница. Женя заказала два стакана чая, повернула голову к Григорию.

— Вы неискренни. Отделались каким-то общим ответом и успокоились. Чувствую, что у вас не все хорошо.

— Почему же? Все в норме. Рядовой эсэнэсе, то есть старший научный сотрудник. Рядовые успехи и неудачи. Заурядный круг интересов, нарушаемый приятным исключением — красивыми женщинами. Обычная анкета — родился, учился, получил, работал...

— О, анкета! — прервала Григория Женя. — Это своеобразный авансовый отчет за предыдущие годы. Только сдаешь его не в бухгалтерию. И считаешь не рубли, а прожитые дни. Счастлив тот, у кого они не пустопорожние.

— Разве есть и такие? Пустопорожний день — удачно сказано.

Вошла проводница. Молча поставила на столик два стакана чая.

— Что ж это я! — спохватилась Женя, раскрывая чемодан. — Хвалилась печеньем и забыла... Берите, угощайтесь. — Она положила на стол пакет с печеньем.

Печенье было вкусным, хрустящим, таяло во рту. Помешивая ложечкой в стакане горячий чай, Григорий задумчиво смотрел в окно.

— Вы не знаете, Женя, — нарушил он наконец молчание. — Нынче вкусная еда стала привычной, не то что когда-то... Хотите, немного расскажу о себе, о своем детстве?

— Конечно, — кивнула Женя. — С удовольствием послушаю.

— Я вырос в детдоме. После войны нас пособирали с пожарищ... В сорок третьем фашисты поймали отца, связного партизанского отряда. Повесили его, уже застреленного, мертвого, на вербе в нашем дворе. Мама и старшая сестренка стояли неподалеку и плакали. Заодно и их... Я сидел в собачьей будке, оттуда все видел. Зажгли хату... На всю жизнь врезалось в память... Горящие пучки соломы вылетали из стрехи, пламя обжигало волосы мамы, отца, сестрички... И вдруг загрохотали взрывы. Фашисты побежали. А у меня перед глазами все закружилось, и наступил мрак...

Очнулся я на чьих-то руках. Раскрыл глаза. Вижу — красноармеец. В гимнастерке. С погонами. Удивился, что из-под пилотки выбиваются длинные каштановые волосы. Присмотрелся повнимательней. А это, оказывается, девушка. Такая славная. Баюкает меня, как мама... Вырыли для меня красноармейцы землянку, покрыли досками и пошли дальше в наступление. Целую зиму я выколупывал мерзлую картошку на огороде. Тем и питался.

Весной победного года меня — одна кожа да кости — извлекли из землянки. Привезли в детский дом. Голодно и холодно жилось там. В праздничные дни на десятерых выдавали пачку сухих соленых американских галет. По одной на брата. Мы отламывали по кусочку, клали в рот и смаковали. Хватало на полдня. За что только не выменивали это лакомство! За решенную задачу. За монисто из вишневых косточек. За ночное дежурство.

Весною полегчало. Как только появились на берегах болот и проток побеги очерета и рогозы — рвали и набивали себе животы. Потом пошла кашка акации, сладкая и хрустящая. А там и крапиву начали рвать. А на Майские праздники привезли нам большой мешок зерна. Целую ночь мололи его ручными жерновами, сдирая кожу на пальцах и набивая синяки на руках. Какие оладьи пекла нам наша детдомовская Мария Васильевна! Без масла, на горячем поду в печи...

Вот, Женя, угостили вы меня домашним печеньем, а я вспомнил Марию Васильевну. Не знали мы, конечно, тогда, что она недоедала, недосыпала. Все нам отдавала. И какими бы мы ни были слабыми, голодными, она ежедневно усаживала нас за парты, где-то раздобывала куски оберточной бумаги и делала для нас тетради. Вместо чернил варила густой бузиновый настой. Хоть два-три часа в день, но учились. Она была и учителем языка, и математиком, и физиком... Господи, какие трудные годы и какие наполненные!

Мария Васильевна сама отвезла меня в механический техникум, где был интернат. Наведывалась до тех пор, пока я его не окончил. В последний раз я видел ее в каморке, что была ей и спальней, и гостиной. Здесь она нам сказки рассказывала.

«Мой младшенький приехал... — увидев меня, прояснилась лицом, засветилась, как догорающая свечечка. — Я дала себе слово, что ты ученым станешь. Ну, поступил в институт?»

«Поступил, Мария Васильевна, поступил...» — успокоил ее.

«Спасибо за радость. Сколько пробудешь?»

«С месяц. Пока вас на ноги не поставлю».

Не смог поставить. Угасла свечечка — умерла дорогая Мария Васильевна. Вот так, Женя.

Григорий умолк. Женя тоже молчала. Вагонные колеса постукивали на стыках рельс, будто приговаривали: «Го‑ды... Го‑ды... Го‑ды...»

— Да, — вздохнула Женя. — Невеселую историю вы вспомнили. Но, надеюсь, потом ваши горизонты прояснились? И вам тоже солнышко улыбнулось.

— Жизнь не наезженная колея. Порой и в яму угодишь. Оставим это. За столько лет я вам первой рассказал. Не знаю почему, — грустно улыбнулся Григорий. — Может, потому, что соскучился по дому. Может, потому, что... Вы какая-то такая... Ну, вызываете на откровенность...

— Не надо комплиментов. И не хмурьтесь, пожалуйста. Я из добрых побуждений... Знаете, Григорий, я иногда завидую людям, которым выпали на долю тяжкие испытания. Наверное, причина в том, что я сама катилась по жизни, как тот колобок. Дорожка моя была ровненькой, гладенькой. Силы сопротивления обстоятельствам, силы противодействия у меня не выработались. А у вас... О, вы, наверное, многого добились и добьетесь! Ведь у вас такой большой жизненный опыт.

— Не идеализируйте меня, Женя. Я такой же, как и все люди, с некоторыми отклонениями от средней нормы. Может быть, эти отклонения и определяют своеобразие человека. А опыт... Я склонен рассматривать его как модель поведения, выработанную на каком-то отрезке жизни. Не застывшую, не закостеневшую! Опыт каждый раз пополняется, изменяется, прорастает в соседние модели.

— Вы медик? — Женя с любопытством посмотрела на Григория.

— Нет, не медик. И знаете, иногда жалею об этом. Если бы я пошел в медицину, обязательно занялся бы нейрофизиологией.

— Можно поинтересоваться, почему?

— Я узнал много нового об этой науке. Она о самых глубоких, не осмысленных еще полностью явлениях нашего сознания, поведения, наших эмоций. Рождение мысли и воплощение ее в действие... Возникновение чувства и соединение его с осмыслением мира. Эмоции дают силу мозгу. Любовь и труд, ненависть и нежность, открытия и терпение! Больше того! Отец, мать, Родина, мир — тоже тут. Вы, я, он, она — все это усваивается чувственно и логично. Собственно, эта сложность и является тем, что мы называем человеком. Может, я преувеличиваю, не знаю.

— Кто ж вы тогда? — не унималась Женя.

— Я заблудившийся искатель истины, которой никто никогда не видел, не держал в руках, не схватил за радужный хвост, как жар-птицу, — отшутился Григорий. Он не хотел признаваться, где и над чем работал, чтобы не нарушать доверительного тона разговора.

— Заставляете отгадывать... Если не медик, не физиолог, то исследователь?

Григорию захотелось обнять Женю, привлечь к себе. Уже и руки было поднял. И она едва заметно качнулась навстречу. Но ему не хватило решимости. Он вдруг почувствовал себя каким-то иным, непривычно изменившимся.

— Не угадаете, — сказал он дрогнувшим голосом. — Но если вам так необходимо, можете меня считать инженером-электриком. Разные там мудрые схемы придумываю, соединения, перемычки... А какое это, собственно, имеет значение?

— Никакого — для вас... Важно — для меня... Представьте, что мы никогда больше не встретимся. Скорее всего так и будет.

— Жаль! Очень жаль! Вы мне нравитесь! — вырвалось у Григория.

— Не буду скрывать, вы мне тоже, — тихо произнесла Женя. — Вы интересный человек с небудничными мыслями. Не исключено, что когда-нибудь с кем-нибудь я поделюсь вашими мыслями. Но для этого мне нужна прочная опора. Я должна знать, кто он, этот мудрый собеседник.

— Ого, нашли мудреца! — засмеялся Григорий. — А я, между прочим, никогда не полагаюсь на авторитеты, хотя нередко и разделяю их мысли. Разделяю, если они становятся моими. Знаете, Женя, если мысль, высказанная за десять, пятнадцать лет до моего рождения, сформировалась в определенных обстоятельствах, в определенное историческое время, в период противоборства разных сил, то она с полным основанием считается пророчеством. Но время начисто все изменяет. И та же самая мысль со временем становится ограниченной, локальной. И я, появившийся на свет позже, кладу эту мысль как кирпичик в фундамент своего мироздания. Я должен знать, выдержит ли она тяжесть той стены, которую я возведу над фундаментом, куда будет она положена. Ведь и фундамент, и стена становятся моим творением. На нем будут в свою очередь строить потомки. Моя стена для них станет тоже только кирпичиком. Они тоже испытают ее на прочность, на твердость, на излом. Простите за длинную тираду.

— Спасибо вам за доверие, за откровенность, — Женя пододвинула пакет с печеньем к Григорию. — Угощайтесь. Что же вы... Мне очень хотелось бы с вами еще увидеться. К сожалению, точного адреса у меня нет. Если можете, дайте номер вашего телефона. Постараюсь позвонить.

Они проговорили почти всю ночь.

На рассвете поезд прогромыхал по мосту возле Подзамча, взобрался на взгорье и вскоре медленно вплыл под стеклянные своды вокзала.