Областная газета напечатала очерк Максима Бигуна о работе Проблемной лаборатории. Большая его часть была посвящена успешному выполнению задания Научного центра.
В очерке почему-то на первое место выдвигалась фигура Ореста Остаповича Олияра. Он разработал... Он проложил тропу... Он сплотил коллектив на осуществление и внедрение... О Петре Яковлевиче, Савиче, Ромашко, Гарбе и других сотрудниках лаборатории говорилось сухо, вскользь. Между строк читалось, что их заслуга лишь в том, что они не мешали инициативе Олияра.
Петр Яковлевич, отложив газету, недоуменно взглянул на Савича.
— Ну и что ты скажешь по этому поводу?
— Что я могу сказать, если...
Григорий недоговорил. Дверь распахнулась, и в кабинет вбежал Максим Бигун — расхристанный, без шапки, с глазами, полными гнева.
— Казните, вешайте, четвертуйте! — ударил он себя в грудь кулаком. — Это они перекроили... Уже в полосе... Без моего ведома... На час задержали выпуск газеты...
— Кто они? — спросил сердито Петр Яковлевич. — Вы же автор? Сядьте и толком объясните.
Бигун упал в кресло, отдышался.
— Это Лысорук и Олияр исковеркали мой очерк. Мне сказали в редакции. Им не по душе Савич. Они хотят тебя, Гриша, живьем проглотить!
— Что ты несешь, Максим? Неужели Лысорук опустился до этого?
— О, ты его не знаешь! Он и лежачего добьет! А этот ваш бывший боров Олияр у него на побегушках.
— Значит, Лысорук? — задумчиво произнес Григорий.
— Подожди, он еще и не то выкинет. Вот увидишь. — Максим встал. — Так что совесть моя чиста. Я ни в чем не виновен. Но это дело я просто так не оставлю. Сейчас побегу в Союз журналистов, буду просить руководство, чтобы взгрело кого следует за такой произвол.
На другой день утром Петру Яковлевичу позвонил Козак и предложил отправить Савича во внеочередной отпуск.
— Неужели в этом есть необходимость? — с тревогой спросил Петр Яковлевич.
— Думаю, что да. Пусть недельки две не является на работу. Если что-то изменится, я позвоню.
Больше Мирослав Михайлович ничего не сказал.
Савич ушел в отпуск и теперь все дни пропадал в школе. Домой приходил затемно, ужинал, мыл посуду — Аида работала во вторую смену — и, дымя сигаретой, часами сидел на кухне у раскрытого окна.
«Все, что случилось, к лучшему... — успокаивал он себя. — Рано или поздно все равно пришлось бы заняться подготовкой кадров программистов, инженеров-электромехаников, операторов. Нет, я не сдался, не сложил рук! Скоро наши системы появятся в цехах, и мои воспитанники будут ими управлять...»
Иногда побаливало сердце, и он унимал его сумасшедшее биение валидолом, корвалолом, валерьянкой.
...Выйдя из школы, Савич увидел стоявшую неподалеку милицейскую машину и прохаживающихся возле нее двух милиционеров. Ничего не говоря, они взяли его под руки, усадили в машину и увезли в вытрезвитель.
На следующий день Григорий с трудом добился проведения анализа крови. Получил справку, что никаких признаков алкоголя в его крови не обнаружено. Но что могла дать ему эта справка, если утром состоялось собрание ученых города и Олияр во всеуслышание с трибуны заявил: заведующий отделом Проблемной лаборатории Савич провел эту ночь в вытрезвителе.
Григорий понял: надо снова ехать в Москву или Киев. Лучше в Москву, решил он, так будет надежнее.
Выйдя в Москве из поезда, Григорий сел в такси, назвал шоферу адрес Александра Лавровича Перца.
Он ехал, не воспринимая оживленных улиц и площадей, не чувствуя той праздничной приподнятости, которую всегда вызывает у приезжего свидание со столицей.
Последнее, что он увидел, — краснозвездные шпили Кремля.
И все. Больше он ничего не помнил.
Надувая легкую штору, сквозь распахнутую балконную дверь в комнату врывалась теплая, влажная струя воздуха.
Григорий открыл глаза.
— Аида! Где ты?
Кто-то положил на его лоб холодную руку:
— Наконец-то очнулся.
Голос был знакомым. Кто же это?
— Напугал ты нас.
Григорий приподнял голову и увидел Александра Лавровича Перца.
— Что со мной?
— Лежи, беспутный. Отца и мать благодари! Наделили тебя крепким здоровьем.
— Я благодарю... Но что со мной случилось?
Александр Лаврович сказал, что он может лежать сколько угодно в этой квартире, что все здесь к его услугам, и вышел.
Григорий встал, сделал несколько резких взмахов руками и едва не упал — закружилась голова, в глазах потемнело.
— Что вы, голубчик! Разве можно так, — в комнату вбежала маленькая, будто игрушечная, женщина. — Ложитесь сейчас же!
Это была супруга Перца — Вера Михайловна. Накапав какой-то микстуры в стакан, она дала выпить Григорию, приговаривая ласково, певуче:
— С того света возвратили... На последней черточке остановили... Могло быть кровоизлияние или инфаркт. От вас трое суток не отходили светила медицины... Уберегли... Григорий Васильевич, вы мне в сыновья годитесь... Не дергайтесь, пожалуйста. Вам еще не один день придется лежать у нас...
Последние слова Веры Михайловны Григорий слышал, уже засыпая. Успел подумать: ему дали микстуру с бромом. Это хорошо, что он свалился здесь, а не во Львове. Здесь его не будут дергать, угрожать, сюда не дотянутся щупальца Лысорука и его прихвостней.
Проснулся Савич где-то в полночь. Рассеянный свет падал на стол, за которым, вполголоса переговариваясь, сидели Александр Лаврович и какой-то мужчина в кожанке с расстегнутой «молнией».
Увидев, что он проснулся, Перец подошел, пощупал лоб.
— Думаю, опасность миновала. Знаю, что ты, Григорий Васильевич, очень хотел поговорить с компетентным человеком. Вячеслав Александрович Грот именно тот, кто тебе нужен.
— Уж так и нужен, — улыбнулся Грот. — Что, в самом деле, это... — Он кивнул на постель. — Скажем так, побочный результат.
— Не побочный. Прямой, — возразил Григорий.
— Ну хорошо, пусть прямой. Расскажите, что привело вас в Москву, и вообще обо всем, что вас тревожит, не дает покоя.
Григорий рассказал о работе в Проблемной лаборатории, о кознях Лысорука, Олияра...
— Рад, что не ошибся в вас, — снова улыбнулся Вячеслав Александрович. — Как скоро лаборатория сможет передать промышленности свои разработки для серийного выпуска?
— Если нам не будут ставить палки в колеса, то...
— Палки в колеса? — прервал Савича Грот. — Да, понимаю вас... Болезнь помешала вам... Вы не читаете газет, не слушаете радио. Заверяю вас: мешать не будут.
— Тогда... Если не будут мешать, в полгода управимся.
— Так и договоримся. А теперь скажу вам в пределах своих полномочий вот что. Вашу лабораторию преобразуют в Институт прикладных проблем. Вас хотят назначить директором этого института, а Петр Яковлевич Цвях будет у вас заместителем по научной части. Кстати, это он рекомендовал вас на эту должность. По дороге сделаете остановку в Киеве, зайдете в республиканскую академию. Там узнаете подробности... Ваша работа войдет крепким и надежным ростком в стремительное ускорение... Его набирает страна... — Вячеслав Александрович вдруг засмеялся открыто, заразительно. — Значит, бывший заместитель начальника позировал скульптору? Грудной портрет князя Льва Галицкого! Есть такие у нас... Вообразили себя удельными князьками. Все! Время их кончилось! — Он помолчал, о чем-то раздумывая. — За то, что позаботились о подготовке новых кадров, хвалю! Распространяйте свой опыт. Вскоре классы, подобные вашему, будут в каждой школе, в каждом техникуме. Откроются технические училища, где будут готовить программистов, операторов, техников...
— Перспективы! — воскликнул Григорий. — Даже голова кружится...
Грот нахмурился.
— Если голова действительно закружится, то... мы не погладим такой головушки.