Росток

1

Выкатившись из-за конической шапки Высокого Замка, солнце взобралось на вершину неба, начало спускаться вниз и словно застыло на месте, очарованное красотой подстриженных топольков на Академической улице, ажурными пролетами железнодорожного моста, разноцветьем газонов. Старинная брусчатка улиц, уложенная еще в средние века и почти не тронутая временем, дышала зноем, ежеминутно меняя цвет — от темно-коричневого до светло-розового. Город был окутан маревом. И казалось, что он не стоит на месте, а куда-то плывет, вернее, движется — передвигаются деревья и клумбы, дома и улицы, заполненные прохожими, усеянные цветастыми пятнами неповоротливых угловатых грузовиков, стремительных, вертких легковых автомобилей и велосипедов.

Кто сказал, что города не ходят? Ходят! Но их шаг замедленный, степенный, соразмерный с веками. Чтобы заметить этот шаг, надо смотреть не поверхностно, не под крыши, а проникать взглядом глубже, в земную твердь, куда погружены ноги строений — фундаменты, сваи, бетонные подпоры.

Видите срезанный склон холма на Княжьей горе? Несколько обломков каменных глыб, скрепленных цементным раствором и покрытых местами мхом? Это оттуда мелкими шажочками город начал продвигаться вниз, заполняя прилегающие склоны, поляны и заросшие разнотравьем лощины.

Прошли столетия. Город взобрался на соседние холмы и взгорья, разросся так, что окраины теперь и не увидишь с того места, откуда началось его продвижение.

Это князь Лев, сын Данилы Галицкого, облюбовавший себе для посада срезанный склон холма, хорошо изучив окрестность, дал городу возможность двигаться, наливать мускулы силой, возводить храмы и крепости, большие и маленькие строения для жилья, промысла, взлета духа.

Видите сложенные из кирпича и колчедана серовато-черные стены с галереей под самой крышей? Там ходили когда-то «вои с мечами харалужными», с острыми пиками, охраняя город от набегов чужестранцев. Но они же, эти воины, открывали тяжелые кованые брамы-ворота и опускали крепостные мосты перед братьями по вере и крови, хотя те и являлись в кольчугах, островерхих шеломах и с мечом на боку.

Неподалеку блестящее, неудержимое в движении вверх чудо не чудо, здание не здание — сказочное сооружение. Это Вычислительный центр. Заглянем? Но только в один из залов. Чтобы осмотреть все, что есть в доме возле Княжьей горы, надо слишком много времени.

Здесь, в зале Вычислительного центра, будто ничего особенного и не происходит. Кто-то испещряет бумагу кривыми линиями, ставя возле них буквенные или числовые обозначения. Кто-то, нажимая на блестящие пластмассовые клавиши, внимательно всматривается в телевизионный экран, где зелено вспыхивают дрожащие строчки чисел и значков. Три молодых человека с погасшими сигаретами в уголках губ склонились над тонкими, похожими на затемненное стекло пленками; перебрасываясь репликами, что-то подчеркивают карандашами. Вряд ли поймут непосвященные. У них свой язык. Профессиональный. Научный. Но они хорошо понимают друг друга. И поймут их гости — ученые из далеких городов и стран. Язык науки един для всех.

Как же нам достичь взаимопонимания с ними? А может, попробуем объединить их научный язык и наш обычный? Почему бы и нет!

Теперь войдем в здание, расположенное у самого склона Княжьей горы, на котором рядом с массивными дверями сияет надпись — «Проблемная лаборатория». Или в другое — оно неподалеку, скрыто деревьями, — «Институт матери и ребенка». А может, сядем в трамвай и поедем в новый район, где живут люди, переселившиеся из переполненной старинной части города? Там улицы широкие, много зелени, там дома не стоят вплотную друг к другу.

Так куда же отправимся?

Печет немилосердно солнце. Плавится асфальт. Накалилась брусчатка. Стекает огненными плашками черепица с крутых склонов Арсенала. Пороховая башня и Цитадель. Будто ракеты на космодроме, застыли стремительные башни Ратуши и Ставропигии. А дальше взбежал на взгорье, поднял ввысь зеленые купола Святоюрский собор. Обойдя его, вырвался вперед костел Елизаветы, чтобы первым броситься в глаза приезжим.

Старина... Далекое прошлое. Склонимся с почтением перед ним...

Прошлое всегда с нами. Его передали нам в наследие и двадцать миллионов погибших в годы второй мировой войны. Еще — раненые, покалеченные, контуженые. Они до сих пор живут среди нас.

Присмотритесь — вот один из них. Он поднимается из-за полированного дубового стола, надвинув на глаза снопики бровей, выходит из кабинета, в дверь которого врезана медная пластинка с чеканной надписью — «Петр Яковлевич Цвях, начальник Проблемной лаборатории». Сходит по ступенькам во двор, где его ждет машина. Отпустив шофера, минует проходную, спускается вниз, к старому Арсеналу. О чем он думает? О работе? О сыне Ярославе, который служит в армии? Кто знает. Шагает немного чудно. Левую руку неподвижно прижал к боку, правой размахивает. Сейчас он дойдет до Центрального проспекта и вольется в людскую реку, ежевечерне выплескиваемую городом в русло, образованное отвесными стенами домов.

Через несколько минут из той же лаборатории выходит заведующий отделом Григорий Васильевич Савич. Его машина не ждет. У постриженной зеленой стены кустарника с утопленной в него оранжевой скамеечкой останавливается, достает из кармана сигареты, закуривает. Смотрит круглыми совиными глазами на дверь лаборатории. Может, выйдет кто-нибудь из попутчиков? Скучно одному добираться через весь город в новый микрорайон, где расположено их с Аидой семейное гнездышко — двухкомнатная кооперативная квартира. Нет, попутчиков не видно. Ну что ж, отправится один. Но сначала заскочит в подшефную школу, а потом уж — домой.

В это время белокурая, с выразительными черными глазами Аида Николаевна, одетая в клетчатый сарафан, мягко облегающий ее красивую статную фигуру, выбирается из шумного Галицкого рынка, неся завернутый в бумагу кусок мяса, свежую зелень, молодой картофель: «Гриша покушает. Проголодался» . Она тоже направляется к Центральному проспекту.

Молоденькие сотрудницы Научно-исследовательского института защиты растений, недавние выпускницы средней школы, почтительным молчанием провожают до выхода заведующую отделением Майю Львовну Беркович.

В вестибюле Майя на минутку задерживается возле большого, на полстены, зеркала, поправляет прическу, подкрашивает кармином пухленькие губки. Критически осмотрев себя, удовлетворенно прячет в косметичку кармин и расческу. У двери останавливается и еще раз напоминает ночной дежурной:

— Внимательно следите за температурой в оранжерее.

Извилистой асфальтированной тропинкой Майя медленно спускается с пригорка. Она не торопится. Куда? Зачем? С мужем давно разошлась. Разменяли общую квартиру на две отдельные. Ее квартира почти рядом, на площади Рынок. Как раз напротив Ратуши, где в старинную брусчатку вгнездились два каменных бассейна. В одном из них лепной морской бог Нептун, подняв кверху трезубец, уже столько лет жалуется городским властям на то, что ему из водопроводной сети не перепадает ни капельки воды. По привычке Майя сочувственно машет рукой морскому богу и выходит на Центральный проспект, чтобы на какое-то время тоже влиться в густой поток горожан, который начинается у оперного театра и бурлит вдоль гостиниц, магазинов, кафе до мраморного памятника Адаму Мицкевичу. Там поток растекается по боковым улицам.

Вглядитесь в задумчивые лица прохожих. Ученые? Исследователи? Вполне возможно. В городе более десяти институтов, университет, консерватория.

Немного тяжеловато ступает седовласый мужчина, на его груди сверкает Золотая Звезда. Рядом с ним идут подростки в форменной одежде профтехучилища. Тут и гадать нечего: наставник с подопечными.

Четко шагает воинский патруль — прапорщик и два сержанта.

Несут сумки со снедью озабоченные женщины.

Это люди труда — мозолистого, умственного, художнического.

А вот и другие.

«Хе-хе, — ухмыляется просвещенный обыватель. — У тебя есть карманный компьютер, который за секунду, чтобы, не дай бог, не облапошили продавцы, подсчитывает, сколько стоит двести двадцать пять граммов колбасы?»

«Хе-хе... У меня нет! А зачем он? Я и сам посчитаю. Деды мои жили, вертя жернова, я их верчу. Да еще внуки подрастают... И в век энтээровский, инженерный, научный надо ведь кому-то крутить жернова».

Надо ли? В застойном тухлом болоте можно так заякориться этими жерновами прошлого, что тебя не сдвинет с места даже самое сильное течение жизни.

Движется город, рвется на простор проспектами и площадями. Пойдем и мы. Посмотрим, что будет делать Петр Яковлевич Цвях. Поинтересуемся, чем озабочен Григорий Васильевич Савич. Не обойдем вниманием его жену Аиду Николаевну и Майю Львовну Беркович.

Четыре жизни. Четыре судьбы. И все? Нет, познакомимся и с другими жителями города.