Сказание о пальме

Глава десятая

— Как же вы, господа? Создаете армию, ведете боевые действия — и ни разведки, ни знания намерений противника, ни даже приблизительного плана на случай нападения с севера! — ровным голосом выговаривал военревкомовцам полковник Аветисов.

На его болезненно-желтом лице не было ни высокомерия, ни презрения. Но Шеболдаев, Малыгин, Габышев и другие чувствовали себя растерянно. Да, оказалось, что они из рук вон плохие штабники. Увлеченные боями в городе, они забыли о врагах извне. Дали дагестанскому имаму Гоцинскому возможность подойти с войсками к самому Баку.

Конечно, они понимали, что мусаватисты, вытесненные из города, попытаются собрать силы, чтобы возобновить борьбу и взять реванш. В предвидении этого комитет революционной обороны сразу после изгнания мусаватистов объявил Баку на осадном положении. В городе была запрещена стрельба, введен комендантский час. Военный комендант города Багдасар Авакянц усилил отряды поддержания порядка и грозился расстреливать всех грабителей и мародеров, пойманных на месте преступления. Комитет обороны обложил хозяев нефтепромышленных и торговых компаний, фабрично-заводских и других предприятий налогом на сумму 50 миллионов рублей, которые предназначались для создания и вооружения частей регулярной Красной Армии.

Но беда нагрянула гораздо раньше, чем ее ожидали. 7 апреля бронепоезд комитета обороны, курсирующий за ближайшей станцией Баладжары, обнаружил, что к полустанку Хурдалан, в пятнадцати верстах от Баку, подходит какой-то поезд. Так как сообщение с Петровском было прервано; появление этого поезда вызвало законное удивление. Подъехав поближе к полустанку, комиссар бронепоезда Самсон Канделаки рассмотрел в бинокль выгружающиеся из вагонов пехоту и артиллерию. По шоссе со стороны Сумгаита двигалась многочисленная конница.

Бронепоезд помчался обратно в Баладжары. Как раз р это время туда прискакал один из жителей Хурдалана. Волнуясь и запинаясь, он рассказал, что село и станция заняты войсками Гоцинского. Прибывшие солдаты говорили жителям, что имам, узнав о происходящих в Баку боях, объявил неверным «газават» — священную войну — и двинул на помощь мусаватистам Дагестанский конный полк Дикой дивизии под командованием Тарковского, а также пехоту и артиллерию.

Эти сведения Канделаки немедленно передал по телефону в Баку, в комитет революционной обороны. Бронепоезд снова помчался к Хурдалану, следить за противником.

Это тревожное сообщение и вызвало укоризненное замечание Аветисова. С тех пор как Армянский полк примкнул к большевикам, полковник держал тесный контакт со штабом военревкома и тактично, не навязывая своего мнения, помогал управлять уличными боями. А тут впервые не выдержал, высказался откровенно.

Шеболдаев, недобро глянув на него, буркнул:

— Да, зеленые мы еще штабники, что и говорить... Академиков генерального штаба среди нас нет, все больше прапорщики, а то и нижние чины. Но побили генерала Мехмандарова, побьем и Гоцинского!

И лишь Корганов, выслушав Аветисова, не потерял самообладания:

— Чего же вы хотели, полковник? Все идет нормально. Еще неделю назад мы не были уверены, что удержимся в Баку, поэтому не могли создавать никаких планов борьбы с врагами извне. Но товарищ Шеболдаев правильно сказал — мы побьем Гоцинского.

— Побьем! — стукнув кулаком по столу, повторил Шеболдаев.

— Каким образом, если не секрет? — серьезно спросил Аветисов, обращаясь к Корганову.

— Противник действует весьма несогласованно. Явись Гоцинский неделькой раньше, нам бы пришлось ой как туго! Но теперь, узнав о поражении своих дружков в Баку, банды имама побоятся сунуться в огромный пролетарский город. А после одержанной победы наших охватил новый боевой порыв. И это предрешает исход.

Эта манера большевистских лидеров говорить с такой уверенностью и раздражала и озадачивала Аветисова. Кто этот Корганов? Всего штабс-капитан, командовал в войну батареей, а позволяет себе поучать полковника. Да и рассуждает он больше как политик, чем как военный.

Но вскоре полковник снова убедился, что эти люди умеют действовать хладнокровно и решительно. В городе немедленно была объявлена тревога. Конная сотня Красной гвардии помчалась по шоссе Баку — Хурдалан на разведку. Стрелковые отряды Красной гвардии и Интернационального полка под командованием прапорщика Каграманова, погрузившись в составы, спешно направились в Баладжары, чтобы занять позиции на линии Грязевой вулкан — Хурдалан. Большевистская дружина срочно выступила к станции Насосная, снабжающей Баку водой. Канонерской лодке «Карс» было приказано, обойдя Апшеронский полуостров с севера, приблизиться к этой станции и поддержать своим огнем действия дружины.

— Будьте добры приказать конному отряду Татевоса Амирова быстрым маршем двинуться к Волчьим Воротам и преградить возможное обходное движение вражеской конницы! — спокойно, но тоном, не допускающим возражения, обратился Корганов к полковнику.

Аветисов быстро повернулся к нему. Армянские войска предложили свою помощь большевикам в борьбе против мусаватистов в городе, но соглашения о сотрудничестве против других сил извне не было. С какой же стати от него требуют такого приказа? Но, странное дело, он не решился высказать эту мысль вслух и только переспросил:

— Именно Амирова?

Корганов, конечно, сразу понял его вопрос. В Баку имелись и другие конные отряды, но Татевос Амиров был братом известного большевика Арсена Амиряна, редактора «Бакинского рабочего». Быть может, именно поэтому его отряд первым примкнул к большевикам и дрался в уличных боях наиболее активно. И Корганов ответил:

— Да, вы правильно меня поняли: ему мы доверяем больше всех. Согласитесь, что Волчьи Ворота — слишком важная позиция, и мы должны быть уверены, что ее будут держать до последней возможности.

— Что ж, по-своему вы правы, — вынужден был согласиться Аветисов. И, взяв трубку, вызвал к аппарату Татевоса Амирова. Передав ему приказ о выступлении к Волчьим Воротам, полковник, не дожидаясь новых указаний Корганова, связался со штабом Армянского полка и приказал двинуться вслед за Красной гвардией на Хурдалан.

— Правильно я указал место полка? — спросил он, кладя трубку.

— Совершенно правильно! — кивнул Корганов. — Что касается отрядов Амазаспа, то их следует двинуть на правый фланг, между Хурдаланом и озером Беюк-Шор, с задачей вести наступление в направлении Сумгаит — Насосная... — Корганов карандашом указал на карте место, куда должны направиться отряды Амазаспа.

Аветисову пришлось проглотить и это. После того как он не возразил против участия в боях отряда Амирова и сам направил Армянский полк на передовые, уже нельзя было спорить, можно ли использовать силы Амазаспа, формально даже не подчинявшиеся ему. Он позвонил Амазаспу и приказал немедленно выступить в указанном направлении. Знаменитый партизан только хмыкнул, но возражать не стал. А позиции для его отрядов тактически были выбраны вполне правильно: они закрывали последнюю брешь в обороне Баку и создавали возможность флангового удара по наступающему противнику.

В двенадцать часов дня поступило сообщение о том, что артиллерия дагестанцев открыла огонь по бронепоезду и там уже завязался бой. А часа через два в штаб приехали Шаумян, Джапаридзе, Нанейшвили и Сухарцев. Они полностью одобрили действия Корганова и тоже не высказали удивления, что штаб распоряжается силами дашнаков, как собственными.

— А теперь надо писать воззвание к горожанам и рассказать, как отнесся имам к просьбам мусульман Баку, — сказал Шаумян. — Дайте мне листок бумаги.

Он сел за стол.

— О чем идет речь? — тихо спросил Корганов у Джапаридзе.

— Ха, не знаешь? Ведь я сейчас еду прямо от имама!

— От имама? Ты был в Хурдалане?!

— Ага. Как только узнал, что Гоцинский подошел к Баку, собрал представителей мусульман и поехал к нему на переговоры. Прибывшие со мной горожане слезно умоляли непрошеных «спасителей» оставить город в покое и не начинать военных действий; ведь население Баку и без того настрадалось в результате мятежа мусаватистов.

— И что же он?

— Проклятый старик и слышать ничего но хочет! Только рассвирепел и пообещал расправиться с этими «предателями», когда покончит с гяурами в Баку.

— Другого, конечно, нельзя было и ожидать.

— Само собой. Но мы обязаны были сделать такую попытку. Ведь теперь не мы, а поехавшие со мной «аксакалы» ходят по мусульманским районам и разъясняют, что за опасность нависла над городом...

В воззвании Шаумяна после описания того, как отнесся имам к просьбе граждан, говорилось:

«Возле Баку решается судьба Закавказья. Наше поражение будет означать гибель революции в нашем крае, приведет к созданию средневековых ханств и к турецкому игу.

Наша победа будет победой рабоче-крестьянской революции, станет залогом свободы и культурного процветания Кавказа».

Аветисов, молча следивший за происходящим, поражался всему: и тому, что этот горячий грузин Джапаридзе полез в самое логово врага — фанатичного имама горцев, твердо зная о бесполезности переговоров, но преследуя дальновидную политическую цель — лишить Гоцинского поддержки его единоверцев в городе; и той прямоте, с какой этот спокойный интеллигент Шаумян говорил в воззвании о грозящей Баку опасности и о целях своей партии; и более всего той странной игре судьбы, которая сделала его самого участником борьбы, успешное окончание которой означало бы, как говорилось в воззвании, «победу рабоче-крестьянской революции на Кавказе»...

Сражение у Хурдалана разгоралось. Красные войска едва успели занять позиции в направлении главного удара противника. Отрыть окопы или создать другие оборонительные сооружения уже не было времени. Но оправдалось предсказание Корганова: воодушевленные недавней победой над мусаватистами, красногвардейские отряды и не думали окапываться, а с ходу кинулись в атаку на врага.

И это снова удивило Аветисова. Он понимал, почему наскоро сколоченные и плохо обученные отряды рабочих, совсем недавно не умевших обращаться с пулеметом и винтовкой, так самоотверженно дрались в городе: там они защищали свои дома и семьи. Но теперь, когда началась настоящая полевая война с сильным противником, по его представлениям, эти отряды должны были сдать. А они снова дрались лучше, чем его полк и отряды Амазаспа, состоящие из опытных фронтовиков и руководимые настоящими офицерами.

Между тем комитет революционной обороны издал приказ о мобилизации бывших фронтовиков, имеющих оружие. Сборными пунктами были цирк «Рекорд» и площадь Свободы. Здесь комиссии под руководством специалистов создавали новые батальоны н направляли их в соответствующие помещения. В каждый батальон назначался комиссар, которому давались очень большие полномочия. Лица, уклоняющиеся от явки на мобилизационные пункты, объявлялись врагами народной Советской власти и подлежали суду военного трибунала.

Так за несколько дней было создано с десяток новых батальонов. Но они не успели принять участия в боях. Сражение с войсками Гоцинского длилось всего два дня — 7 и 8 апреля — и кончилось полным поражением дагестанцев. Боевой пыл горцев остыл сразу, как только они узнали, что их единомышленники в Баку разгромлены. Напрасно пытался Гоцинский разжечь в солдатах фанатизм призывами к священной войне, напрасно перед войсками проносил зеленое знамя Ислама, напрасно командиры соблазняли их несметными богатствами этого города миллионеров. Горцы боялись Баку. Опасались сунуться в его каменные улицы-ущелья, где коннице негде было развернуться, а по пешим стали бы стрелять с каждой крыши, из каждого окна. Они боялись рабочих, разноплеменных и разноязычных, но спаянных какой-то непонятной верой. Прокопченных, насквозь пропахших нефтью, мрачных на вид людей, которые не раз поднимались против русского царя, а теперь вот прогнали из города мусульманских ханов и беков.

И чем яростнее дрались отряды бакинских рабочих, тем более нарастало смятение среди горцев. Они повернули и поскакали прочь от этого дьявольского города...

Письмо Совету Народных Комиссаров. Баку. 13 апреля 1918 года.

Я давно не писал вам, так как был отрезан от России. Сейчас открылся путь через Астрахань и буду по меньшей мере раз в неделю посылать курьеров.

Закавказье вступило в полосу активной вооруженной борьбы за Советскую власть. В течение трех дней — 30, 31 марта и 1 апреля — в Баку шел ожесточенный бой. Сражались, с одной стороны, советская Красная гвардия, Красная интернациональная армия, организованная нами, Красный флот, который нам удалось реорганизовать в короткий срок, и армянские национальные части. С другой стороны — Дикая мусульманская дивизия, среди которой немало русских офицеров, и банды вооруженных мусульман, руководимых партией Мусават. С обеих сторон принимали участие в боях более 20 тысяч человек. Нам помогали еще гидроаэропланы авиационной школы. Помощь была небольшая, отчасти из-за дурной погоды, отчасти вследствие несколько сомнительного поведения командного состава школы, от которого мы еще не успели очиститься.

Результаты боев блестящи для нас. Разгром противника — полнейший. Мы продиктовали им условия, которые беспрекословно были подписаны. Убитых более трех тысяч с обеих сторон. Советская власть в Баку все время висела в воздухе из-за сопротивления мусульманских националистических партий. Эти партии во главе с феодальной (бекской и ханской) интеллигенцией, укрепившейся в Елизаветполе и Тифлисе вследствие подлой и трусливой политики меньшевиков, стали в последнее время очень агрессивны и в Баку. Из листков, изданных нами и при сем прилагаемых, вы увидите, что они начали наступление на нас. Решалась судьба Закавказья. Если б они взяли верх в Баку, город был бы объявлен столицей Азербайджана, все немусульманские элементы были бы обезоружены и вырезаны. Мусульманские контрреволюционные элементы оказались бы хозяевами положения во всем Закавказье. Если иметь в виду их политические цели — отделение Закавказья от России и подчинение турецкому протекторату, — ясно, что их победа в Баку привела бы к потере Закавказья для России. Меньшевики в Закавказском сейме пошли уже на уступки Мусавату и согласились на объявление независимости Закавказья. Это не удовлетворило Турцию, она идет сейчас войной против Закавказья. А это наступление Турции должно было быть связано с наступлением мусульман внутри Закавказья, захватом власти в Баку и т. д.

Мы должны были дать отпор, и мы воспользовались поводом — первой попыткой вооруженного нападения на наш конный отряд, и открыли наступление по всему фронту. Благодаря стараниям и местного Совета, и перебравшегося сюда Военно-революционного комитета Кавказской армии (из Тифлиса и Сарыкамыша), у нас были уже вооруженные силы — около 6000 человек.

У «Дашнакцутюн» имелось также около 3—4 тысяч национальных частей, которые были в нашем распоряжении. Участие последних придало отчасти гражданской войне характер национальной резни, но избежать этого не было возможности. Мы шли сознательно на это. Мусульманская беднота сильно пострадала, но она сейчас сплачивается вокруг большевиков и вокруг Совета. В промысловых районах никаких столкновений не было. Красная гвардия, состоявшая из рабочих армян, мусульман и русских, охраняла промыслы от нападения окружных мусульманских сел.

...Мы находимся сейчас в состоянии непрерывной войны. В течение последней недели у нас были бои и в Шемахе... Кольцо сжимается вокруг Баку, и, вероятно, на днях будут иметь место новые большие бои. Мы должны были отправить сегодня силы для завоевания Петровска, который задерживает продовольственные грузы для Баку. Так как нам обещана для этой цели экспедиция из Астрахани, вероятно, мы воздержимся от отправки войск отсюда.

Таково наше положение. Думаем, что выйдем победителями.

...После победы, одержанной нами в Баку, Совет укрепился окончательно, и мы имеем возможность провести серьезные мероприятия. Давно решена национализация нефтяной промышленности, которую собираемся осуществить. Нефть сейчас уже в нашем распоряжении. Первые три шхуны мы уже отправили в Астрахань вместе с нашим представителем Сааком Тер-Габриеляном (Сталин знает его). Он будет жить в Астрахани. С требованиями обращайтесь к нему по адресу Совета.

Одновременно нужно национализировать банки и морской транспорт. Последний также находится в нашем пользовании после событий. Пока что мы обложили капиталистов налогом в 50 миллионов рублей. О положении на Северном Кавказе почти ничего не знаю, так как никакого сообщения нет. Мы оторваны и от Тифлиса. Из телеграммы Жордания знаю, что война с Турцией уже началась. Нам нужно было бы заявить о своем отношении к войне, и накануне событий я собирался сделать официальное заявление, что мы стоим за соблюдение условий Брестского договора и войны с Турцией вести не должны. Но, с одной стороны, события, с другой — наша неосведомленность об общем положении в России заставляют нас выжидать. Практического значения наша декларация и не имела бы...

Через Астрахань теперь и вы могли бы сноситься с нами. Из моих курьеров ни один до сих пор не возвращался. Прошу через Астраханский Совет или нашего представителя в Астрахани Саака Тер-Габриеляна посылать нам письма и литературу.

Для проведения национализации нам необходимы будут деньги. Тридцать тюков с деньгами (по слухам около 30 миллионов) были захвачены на Северном Кавказе чеченцами и не дошли до нас. Кроме 30 миллионов, привезенных Кобозевым, у нас денег нет. Теперь есть путь, может быть, вы придете к нам скоро на помощь.

Мы так оторваны от вас и так не осведомлены о положении вещей, что я пишу и думаю, имеет ли смысл мое обращение...

Партии «Дашнакцутюн», хотя она и поддерживает нас пока во всем, не обещайте и не давайте пока ничего. Усиливать их больше не следует. Если наши делегаты — Колпинский и Тер-Петросов там, передайте, что все ими привезенное должно быть исключительно для нас.

Пишите, дайте указания, шлите литературу.

Ваш С. Шаумян».

Начавшийся одиночными выстрелами 30 марта пожар гражданской войны, разгораясь, вышел за пределы города и начал распространяться дальше.

Ни мусаватисты в Гяндже, ни меньшевики в Тифлисе не могли смириться с поражением своих в Баку. Утверждение власти большевиков в городе таило для них страшную угрозу. Необходимо было ликвидировать ее как можно быстрее. Сразу после разгрома Гоцинского контрреволюционная коалиция начала поход в двух направлениях. Из Шемахи на Баку двинулись отряды под командованием хана Зиатханова, а из Гянджи и Тифлиса — Первый мусульманский корпус Магалова. Корпус состоял из Татарского полка Дикой дивизии, Гянджинского стрелкового полка, Шекинского конного полка принца Каджара, стрелковой роты из бывших турецких военнопленных и многочисленных отрядов мусаватистов. Поддерживал их бронепоезд и учебный батальон грузинских меньшевиков с пулеметной частью.

Этот противник был куда серьезнее, чем Гоцинский. Он занял крупную узловую станцию Аджикабул в 120 верстах от Баку и начал поход против красного города на Каспии. Здесь снова срочно мобилизовали все силы и бросили их на поездах к Аджикабулу. Несколько дней шли напряженные бои. Только 20 апреля, после завершающего четырехчасового сражения, войска Магалова отступили, предварительно разрушив почти всю станцию Аджикабул.

В сторону Шемахи был направлен отряд Татевоса Амирова. Но он оказался слишком слабым против трехтысячного войска Зиатханова и был вынужден отступить, ведя за собой многотысячную толпу беженцев — молокан и армян. Пришлось двинуть туда новые пехотные и артиллерийские части, которые рассеяли банды мусаватистов.

К тому времени полковник Аветисов стал официальным начальником штаба комитета революционной обороны Баку: он был нужен как специалист, да и нельзя было больше, используя войска дашнаков, не включать их представителя в комитет. Корганов вручил ему одобренный комитетом обороны новый военный план. Аветисов, едва пробежав глазами текст, ахнул:

— Что такое?.. Поход на север, против Петровска и Дербента?

— Долг платежом красен: надо же рассчитаться с имамом за его недавнее любезное посещение! — объявил Корганов.

— Но ведь, если не ошибаюсь, было решено, что мы туда не будем посылать войска ввиду готовящейся экспедиции со стороны Астрахани.

— Это решение мы изменили. Комитет революционной обороны считает, что задачу гораздо скорее и легче можно решить нашими силами, в результате совместных действий с суши и моря. Необходимо поскорее расчистить этот путь сообщения.

Аветисов пожал плечами и углубился в чтение плана. Потом снова начал возражать:

— Не скрою, что с точки зрения военной ваш замысел весьма смел: подвести на кораблях войска под самый Петровск, высадить их на берег и затем ударом с суши и моря захватить город. Но именно сложность операции, требующей отличной выучки войск и четкого взаимодействия флотилии и сухопутных сил, и пугает меня. Красная гвардия измотана почти месячными боями в Баку и на его подступах, под Аджикабулом и Шемахой. Новые батальоны еще недостаточно обстреляны, в них не хватает командного состава. Считаю своим долгом заявить, что с такими силами провести столь сложную операцию едва ли удастся.

— Благодарю за откровенность, полковник, — сухо ответил Корганов, — но мы придерживаемся иного мнения. Мы убеждены, что закаленные в прошлых боях красные войска, поддержанные флотилией, сумеют справиться и с этой задачей.

Аветисову пришлось засесть за детальную разработку плана Корганова.

— Как вы чувствуете себя, ваше превосходительство?

— Хорошо, дорогой Вартан, хорошо! Вы поверите, вот уже второй день у меня возникает странное ощущение, будто чешется левая пятка. Так и хочется потянуться и поскрести ее рукой!

На бледном и осунувшемся лице генерала Багратуни впервые за эти недели забрезжила слабая улыбка, и он указал рукой на левую ампутированную по колено ногу.

Несколько дней назад он был перевезен из больницы в этот роскошный особняк, нанятый Национальным советом в одном из тихих переулков в армянском районе. У генерала не было в Баку родственников, поэтому для него был нанят штат сестер, прислуги и специальный повар, а у ворот постоянно дежурила охрана из людей Амазаспа. Вартан еще числился адъютантом генерала и ежедневно докладывал о событиях в городе.

В этот день, рассказав о предстоящем походе на север и прочитав самые важные известия из газет, он помялся и наконец решился:

— Разрешите обратиться к вам с важной просьбой, ваше превосходительство!

— Я слушаю, Вартан.

— Я покорнейше прошу, разрешите мне покинуть вас, ваше превосходительство... в связи с походом на Петровск и Дербент.

— Что такое? — Генерал с удивлением посмотрел на него. — Разве полк участвует в этом походе?

— Полк — нет, ваше превосходительство. Но я хочу записаться добровольцем в экспедицию.

После минутной паузы генерал наконец сказал хмуро:

— Понимаю... Ведь вы, кажется, почти что родственник штабс-капитана Корганова?

Эти слова и в особенности тон генерала привели Вартана в замешательство. А Багратуни, по-своему поняв его молчание, тяжело вздохнул и продолжал, не глядя на адъютанта:

— Да, поручик, это — расплата за наши прежние ошибки... Знаете, в последний период войны мы часто беседовали на эту тему с моим шефом, Алексеем Алексеевичем Брусиловым, — о том глупом и преступном отношении, которое проявляли мы, русские офицеры, к политике. Презрительно фыркали на «политиканов» и считали, что наш долг — не задумываясь ни о чем, служить царю и отечеству. Не желали вдаваться в суть международных и внутренних событий, в думы и психологию солдата... И наступил день, когда «политиканы», лучше нас разбирающиеся во всем этом, сумели отнять у нас армию, повернуть ее против нас. А теперь, когда мы волей-неволей ввязались в политику, оказалось, что мы, военные, не имеем ни своей доктрины, ни организации, ни кадров, и поэтому должны приспосабливаться к тем, у кого все это создавалось в течение десятилетий... Вот как вы, например...

— Да нет же, Яков Карпович! — с отчаянием воскликнул Вартан. — Я вовсе не стал большевиком, как вы полагаете... Вы же знаете, что если у меня и есть политические убеждения, то они сводятся к одному: мы должны направить все силы на защиту Армении.

Генерал с недоверием покосился на него.

— В таком случае вы очень непоследовательны, поручик, ибо поход против Гоцинского не имеет ничего общего с защитой Армении.

Вартан оглянулся на дверь и понизил голос:

— Вам, как моему непосредственному начальнику, я обязан сказать, в чем дело, Яков Карпович. Я отправляюсь в этот поход только с одной целью: чтобы из Петровска или Дербента пробраться с севера в Тифлис и в Армению. Ведь путь через Гянджу закрыт...

Генерал продолжал внимательно вглядываться в его лицо.

— Вот оно что!.. Надеюсь, вы понимаете, с какими это связано опасностями?

— Вполне, ваше превосходительство! Меня могут расстрелять большевики, как изменника, или их противники, приняв за большевистского шпиона. Но я решил пренебречь этими опасностями.

Во второй раз за этот день на лице Багратуни появилась скупая улыбка.

— Что ж, это — решение солдата. В наше бурное время каждый должен иметь путеводную звезду, Вартан, чтобы суметь доплыть до поставленной цели, не давая различным течениям и ветрам относить себя в сторону. У большевиков, например, такая путеводная звезда имеется... Да, мы должны признать, что эти господа имеют свои идеалы и знают, как их достичь. А для нас, офицеров армянского происхождения, сейчас может быть только один идеал, одна цель — спасение маленького челна нашей несчастной нации в этом всемирном потопе, в этом всесокрушающем тайфуне. Поэтому я благословляю вас, дорогой Вартан... Вы знаете, что моим искренним намерением было тоже отправиться туда и служить делу защиты родины. Увы, провидению не было угодно, чтобы я сделал это. Так выполните хоть вы свой долг!

И генерал широко, по-армянски — слева направо — перекрестил Вартана сложенными в щепотку пальцами.

Через несколько дней отряды Красной гвардии с песнями направлялись на Петровскую пристань. Там их ожидали канонерская лодка «Ардаган» и пять пароходов. На пристани собрались рабочие, солдаты и горожане, пришедшие проводить своих товарищей и родных в первый наступательный поход.

Командовал войсками секретарь комитета революционной обороны Сухарцев, комиссаром был секретарь Бакинского комитета партии большевиков Виктор Нанейшвили. На следующее утро, еще в предрассветных сумерках, пароходы подошли к берегу южнее Петровска. Над морем висели тяжелые свинцовые тучи. Сильный норд поднял волны, которые заливали шлюпки десанта. Но войска и артиллерия благополучно достигли берега. Корабли снова ушли в море, чтобы не привлекать внимания противника и дать возможность войскам скрытно подойти к городу...

В условленный час «Ардаган» подошел к порту Петровска и открыл огонь по казармам Дагестанского полка и другим важным объектам. В городе началась паника.

Несколько часов на окраине Петровска шел ожесточенный бой. Сопротивление горцев было сломлено, и красные войска ворвались в город. Гоцинский с частью сил бежал в Дербент. Остальные его войска сдались или, побросав оружие, разбежались по горным аулам...

Сообщая в Баку о победе, Сухарцев писал: «Большая часть сознательной туземной демократии Дагестана и Чечни откололась от контрреволюционных главарей и с ликованием встретила советские войска».

Вскоре пришла поздравительная телеграмма от Шаумяна, Джапаридзе и Корганова. В конце ее приказ: не задерживаясь, продолжать наступление на Дербент. Для этого решено было выделить экспедиционный отряд под командованием энергичного Виктора Нанейшвили. Отряд, пополненный портовыми и железнодорожными рабочими, моряками и солдатами из Петровска, двинулся на юг. Через два дня Нанейшвили телеграфировал о взятии Дербента.

В это же время другой отряд красных войск, под командованием Георгия Стуруа, занял Хачмас и Кубу, установив и в этих районах Советскую власть.

Теперь уже не только в Тифлисе, Гяндже и Хамадане, но и в Лондоне, Берлине и Константинополе с пристальным вниманием следили за ходом событий в Баку и его окрестностях...

Как ни важны были события на фронте, Шаумян и другие руководители большевиков уже не могли посвящать все свое время им. Жизнь выдвигала столько важных проблем, что голова шла кругом — какой из них отдать предпочтение?

Главным, конечно, был вопрос о власти. Дашнаки, эсеры и меньшевики надеялись, что, приняв участие в подавлении мусаватистского мятежа, они разделят с победителями и власть. Несколько дней в Бакинском комитете шли споры: как быть с этими новыми «союзниками»?

Все были согласны, что о полной монополии власти пока рано думать. Слишком много рабочих, солдат и матросов шли еще за соглашательскими и националистическими партиями. Да и войска дашнаков нужны были для борьбы с наступавшими на город силами.

— Не лишая эти силы права участия в Совете, мы должны занять в нем такие позиции, чтобы все время держать правые партии под своим контролем и не дать им развернуться. Это будет очень трудно, но у нас нет другого пути, — говорил Степан Георгиевич.

19 апреля, после длительного перерыва, вызванного мятежом и другими военными событиями, было назначено расширенное заседание Бакинского Совета.

С утра зал «бакинского Смольного» гудел, как растревоженный улей. На заседание пришли даже больные и раненые депутаты, а в коридорах и на лестницах столпились представители заводов, кораблей, воинских частей и просто любопытные.

В двенадцать часов дня Джапаридзе открыл заседание Совета и предоставил слово для доклада о текущем моменте и организации власти Чрезвычайному комиссару Кавказа и почетному председателю Бакинского Совета Степану Шаумяну. И когда тот, как всегда, спокойно и уверенно поднялся на трибуну, в зале раздался шквал аплодисментов.

Шаумян дождался, пока наступила тишина.

— Работа нашего Совета и его исполнительного комитета до сих пор ограничивалась функциями прежнего градоначальства и полиции. Мы лишь выносили резолюции, но для укрепления Советской власти реальной борьбы не вели... — начал он. — Наша власть была буржуазной властью. Мы не вмешивались в хозяйственную жизнь, не работали по линии улучшения положения рабочих и беднейшего крестьянства. Мы даже не ограничивали господства эксплуататоров, и все это потому, что мы не имели реальной силы. Каждая власть должна иметь свои силы принуждения, иначе она становится фикцией. И вот в последнее время, благодаря стараниям Военно-революционного комитета Кавказской армии, мы обладаем военной силой.

Рассказав о попытках мусаватистов свергнуть Советскую власть в Баку, Шаумян подробно остановился на националистических эксцессах, когда в борьбу вступили дашнаки.

— Ради победы интернационализма мы не должны давать возможность национальным советам и полкам укрепиться, — продолжал он. — Армянский национальный совет, например, проводит самочинные аресты, обыски и конфискации. Мы этого терпеть более не намерены. Политическими функциями должен обладать только один орган — Совет Рабочих, солдатских и матросских депутатов... — Шаумян повысил голос: — Теперь мы стоим перед необходимостью создания нового органа власти — Совета Народных Комиссаров. И необходимо, чтобы в этом органе были представлены только фракции господствующих секторов Совета. Иначе говоря, новый орган должен состоять только из большевиков и левых эсеров!..

Минуту в зале стояла мертвая тишина. Все словно вдумывались в эти слова. Затем разразилась буря. Дашнаки, правые эсеры и меньшевики вскочили с мест. Они потрясали кулаками, вопили и оглушительно свистели. Вспомнили Денежкина и Атабекяна, павших на улицах Баку. Угрожали уходом из Совета. Пусть тогда большевики попробуют одни управлять делами. Пусть попробуют!..

Шаумян слушал эти угрозы и думал: «Никуда вы не уйдете, потому что своим уходом вы лишите себя последней возможности участвовать в работе Совета, ставить нам палки в колеса...» Он поднял руку и, стараясь перекричать шум, крикнул:

— Да, социалисты-революционеры показали, что они могут, подобно большевикам, умирать за Советскую власть! Но думать последовательно и правильно они не умеют... — И когда в зале немного притихли, привел последний довод: — Представителям партий, именующих себя «демократическими», я укажу на пример английского парламента. Там, как известно, господствующей партии предоставляется право на составление кабинета. Поскольку наш Совет имеет многопартийный состав, принцип английского парламентаризма необходим и в данном случае. Такова точка зрения нашей партии...

Это была лишь своего рода артиллерийская подготовка. А затем большевики развернули наступление по всему фронту. 20 апреля пришло известие о победе над Магаловым у Аджикабула. И тогда комитет революционной обороны взял за горло дашнаков. Он предложил им распустить армянские национальные части, слив их с существующими и вновь организуемыми интернациональными советскими войсками. Создавать новые национальные части, как и расширять существующие, строжайше запрещалось. Пользоваться запасами оружия, боеприпасов, продовольствия и обмундирования могли только советские интернациональные войска. Национальные советы как органы власти прекращали свое существование. Право на конфискацию, обложение налогами, аресты, обыски и другие функции правительственной власти оставались только за Советом рабочих, солдатских и матросских депутатов или выделенными центральной Советской властью организациями.

Дашнаки были взбешены. Их войска не участвовали в походе против Магалова, и у некоторых лидеров возникла мысль: не поднять ли отряды Амазаспа и Армянский полк против Совета? Но они тут же смекнули: ничего из этого не выйдет. Победоносная Красная гвардия возвращалась в Баку. А самое главное было то, что у многоликого и разношерстного города, более года раздираемого политическими распрями, наконец появился становой хребет. И теперь свободно вздохнули не только рабочие, но и ремесленники, и мелкие торговцы, истосковавшиеся по твердой власти, порядку и определенности. Дашнаки понимали: никто сейчас не пойдет против большевиков, давших городу эту стабильность. Как бы не оказаться в положении Мусавата!..

Абрам Гюльханданян, прибывший из Тифлиса полковник Тер-Газарян и полковник Тер-Оганов, выделенные Армянским национальным советом для переговоров, отчаянно торговались, стараясь урвать какие-то крохи прав и привилегий. Но Корганов, ведущий переговоры от имени большевиков, был непреклонен, отметал все их домогательства и вынудил подписать соглашение, по которому Армянский полк расформировался: часть его должна была войти в состав батальонов Амазаспа, а другая часть вливалась в формируемые советские батальоны. 16‑й и 17‑й батальоны Амазаспа реорганизовались в Третью бригаду Красной Армии и всецело подчинялись Советской власти. Общее командование бригадой осуществлял Амазасп, комиссаром был назначен большевик Анастас Микоян. Бригада Амазаспа предназначалась для действий в западном направлении.

Эсеры и контрреволюционные офицеры были отстранены от руководства Центрокаспием. Новый состав его возглавил Аркадий Кузьминский. Он же был назначен и комиссаром флотилии.

Так новая власть большевиков взяла под свой контроль всю военную силу своих нынешних «союзников» и потенциальных противников.