Сказание о пальме

Глава шестнадцатая

— Господин поручик, господин поручик!..

Вартан открыл глаза, увидел склонившееся над ним обросшее лицо, еще выше — крону дерева, всю пронизанную, как кинжалами, длинными пучками солнечных лучей. Попытался повернуться на бок и застонал от пронзительной боли.

— Что, ломит тело? — спросил его наводчик третьего орудия Саркисян. — Будете знать, как спать на голой земле!

И тут Вартан вспомнил все, что было вчера. Как они израсходовали последние снаряды и как Хачикян, подбежав к нему, крикнул: «Кончено, господин поручик, уходить надо к... трахтарарах!» И, не дожидаясь его согласия и приказа, крикнул батарейцам: «Снимай замки, собирай манатки, — уходим!..»

А потом бегство — сначала по полю, затем по лесу, карабкающемуся куда-то в гору. И все время выстрелы сзади, и визг пуль, и крики людей, и треск ломающихся сучьев, и топот ног... Цепляясь за кусты, за ветки, за камни, хватая ртом воздух, — все вверх и вверх... И чавканье мокрой, глинистой, покрытой гниющими листьями и сучьями почвы под ногами... И барабанная дробь сердца, и глухие удары в висках... Вверх, на вершину холма, где можно хоть на минуту присесть. Отдышаться, избавиться от этого проклятого стука в висках, угомонить готовое выскочить из груди сердце!.. Но снова вокруг свистят пули, и надо снова бежать — уже вниз, куда-то в темно-зеленую пропасть, вслед за топающими и катящимися кубарем солдатами. Порой так и хочется упасть на землю, растянуться — и пусть будет, что будет!.. Но сзади доносятся слова Хачикяна... о матери, и о господе боге, и богородице, и «трепещущих местах души отца»... Из этой «молитвы» понятно лишь одно — надо бежать! Бежать час, день, год, тысячелетия... Кругом становится черно, не поймешь — в глазах потемнело или наступила ночь... И вдруг снова голос Хачикяна: «Хватит! Оторвались, отдыхай!.. И сразу полет в какую-то бездну... О господи, наконец-то!..

— Вы вчера упали, как скошенный, а у нас тоже силенок не было поднять... — бормотал рядом Саркисян. — Подтащили поближе к вам сухих листьев, решили — проснетесь от холода, сами устроитесь... А вы так и пролежали всю ночь на сырой земле... Нехорошо! Ну, ничего, дайте я немного помну вас, погрею тело...

Саркисян начал колотить Вартана по спине и бокам, растирать онемевшее тело. Вначале была такая боль, что Вартан закричал: «Ой, что ты, брось!.. Не надо, слышишь, брось!..» Но солдат, не обращая внимания на его крики, все тер и бил его, пока по всему телу Вартана не пошло сладостное тепло.

— Пошли к костру, покушаете, отогреетесь, — сказал Саркисян, поднимаясь на ноги.

Вартан услышал щекочущий ноздри запах дыма. Оглянулся и увидел костер, вокруг которого сидели солдаты. Над огнем висело несколько солдатских котелков.

Проглотив слюну, Вартан спросил:

— Что вы варите, ребята?

— Картошечку, — ответил один из солдат. — Тут недалеко дом лесника, да хозяин, видно, сбежал. А рядом огород, там и накопали... Совсем еще молодая, с лесной орех, но ничего, есть можно!

— Снимай, снимай, уже готова! — сказал Хачикян, сидевший спиной к Вартану.

А Вартан продолжал смотреть на солдат и думал. Грязные, усталые, обросшие... Но — спокойные, деловитые, будничные. Словно ничего не случилось. Ну, побегали по лесу, исцарапались, разодрали в клочья шинели и ботинки. Но ведь остались живы! И сохранили котелки, разожгли костер, сварили картошку...

— Садитесь, господин поручик, — жестом хозяина пригласил его к костру Саркисян.

Солдаты отодвинулись, дав Вартану место у костра. Кто-то поставил перед ним котелок с горячей картошкой, кто-то положил клочок газеты с отсыревшей солью (просто чудо, что они всегда носят с собой соль!), и Вартан начал жадно глотать прямо с кожурой — благо она совсем нежная — маленькие картофельные шарики. Когда съел всю картошку, сидевший рядом солдат подал ему козью ножку с махоркой. Он выкурил ее до конца, широко раскинул руки, блаженно потянулся, воскликнул:

— Хорошо... Ох, как хорошо!

— Что хорошо?

Это спросил Хачикян. Вартан взглянул на него, хмурого, с покрасневшими то ли от усталости, то ли от злости глазами...

— То, что мы спаслись... Что живы... и вообще...

Хачикян продолжал пристально смотреть на него. Потом произнес простуженным голосом:

— Вообще... Эх, господин поручик, господин поручик! И сколько же вы еще будете жить на свете, ничего не понимая!

— Что случилось, Хачикян? — оторопело спросил Вартан.

— Что случилось? — Хачикян резко поднялся с места. — Еще спрашиваете?.. Пошли со мной, я вам покажу, что случилось!

Хачикян повернулся и широко зашагал в глубь леса. Вартан догнал Хачикяна и пошел молча рядом с ним. Сзади раздавались шаги остальных, и он шел, словно под конвоем.

Они поднялись на маленький холм и остановились. По дну ущелья, рядом с горной речкой, тянулась узкая лента шоссе. По пему, то сокращаясь, то растягиваясь, ползла вереница людей, телег, вьючных и верховых коней... Вартан, подавшись вперед, смотрел вниз.

— Что это, опять беженцы?

— Это турки, господин поручик! — ответил Хачикян.

Турки!.. Все утро Вартан старательно отгонял от себя мысль о поражении, о разгроме. И о том, что должно последовать за ним. Теперь Хачикян напомнил об этом. Он говорил ровным, каким-то деревянным голосом:

— Они идут в Дилижан, господин поручик... Придут и будут резать людей, сжигать дома, грабить. А потом пойдут в Иджеван. И там тоже будут резать людей, сжигать дома, грабить... В Казахе, Гяндже, в Баку — везде будут резать, сжигать, грабить... Вот что вы наделали, господин поручик!..

«Я? — Вартан повернулся к нему как ужаленный. — При чем тут я?..» Потом понял: «Это он не обо мне, а вообще о нас!.. О тех, кто сидит в Тифлисе и позволил без боя отдать Карс, кто был в штабе в Александрополе и не ввел кавбригаду в бой, кто там, в Ильхиаби, кричал «домой!», вместо того чтобы вернуться и драться с турками... И он прав! Это мы были причиной вчерашнего поражения. Это мы наживали народу врагов, подбирали «союзников», путали и мешали, пока не отдали страну на грабеж... И я в том числе. Ведь я тоже не верил в этих людей, не считался с их надеждами и желаниями... Мне об этом говорили много раз — и сестра, и Гриша, и Гурген... А я только отмахивался, сердился. И потом ушел из Баку, чтобы не служить их делу, не помогать им...»

— Что же будем делать? — спросил он едва слышным голосом.

— Вот об этом мы и хотели поговорить с тобой, Вартан! — ответил Хачикян. — Эти, — он кивнул в сторону ущелья, — думают, что с нами кончено. Но неужели мы дадим живьем сожрать себя?.. Драться надо, Вартан-джан... Бить их надо, народ спасать! Мы еще вчера решили, что уйдем в леса, — продолжал Хачикян. — Достанем оружие и будем бить их, пока не прогоним с нашей земли или не умрем... А для этого командиры нужны — знающие, ученые люди... Вот мы и хотим просить тебя, ведь после Гургена лучше тебя командира мы не видели...

Вартан растерянно молчал. «Вот оно как!.. Решили драться и уже наметили план и подбирают себе командиров... И пусть там, наверху, подписывают договора об этой земле, предают и продают ее, все в конце концов будет так, как решат они, хозяева земли, эти солдаты».

— Ну как?.. — нетерпеливо спросил Хачикян.

И тогда пришла очередь Вартана удивить этих людей.

— Нет, Саак, нет, ребята. Придется вам обойтись без меня. Но то, что вы надумали, очень правильно! Нужно бить их, не давать ни минуты покоя!.. Но одних наших сил мало. Да и не в турках только дело. Страшнее те, кто сидят наверху и предают нас!.. Кто называет себя друзьями, спасителями народа... Покойный Гурген говорил мне, что нужно было оставаться в Баку и драться вместе с Шаумяном и Коргановым за союз с русскими и против здешних предателей и турок! Он говорил, что если армия Шаумяна придет сюда, то он вместе с батареей перейдет на его сторону...

— Мы это знали, — кивнул Саркисян.

— А я знаю Корганова, — сказал один из солдат, бородатый гигант, вдруг улыбнувшись. — Когда-то служил в его батарее, в Сарыкамыше...

— Он — жених моей сестры, — обернулся к нему Вартан.

— Ах, что за душа-человек, братцы!.. — начал было гигант, но его прервал Хачикян:

— Погоди-ка ты! — И Вартану: — Так чего ж ты хочешь?

— Я пойду обратно в Баку. Там у них, у Шаумяна и Корганова, есть армия, но офицеров мало... Нужно помочь им усилить эту армию. Держать Баку, дождаться русских и потом вместе с русскими прийти сюда... Теперь наша судьба решается там, ребята! И там я нужней... А то, что решили вы, тоже очень важно! И командиры у вас найдутся, хотя бы вот ты, Саак. Справишься не хуже, чем я!

Он умолк, выжидательно глядя на солдат. Поняли они его? Стоят молча, уставились в землю. Неужели не верят?

Наконец Хачикян поднял голову:

— Ты прав. И насчет Шаумяна, и насчет русских... Не справиться нам без русских... Всем отсюда уходить нельзя, но ты должен идти туда... Ты иди и скажи им, что мы ждем их. Весь народ ждет! И пусть они поторопятся.

— Скажу, — кивнул головой Вартан. — Обязательно скажу!

— Ну, пошли, — Саак повернулся. — Мы тебя проводим...

Из письма в Совет Народных Комиссаров от 7 июня 1918 года.

«Дорогие друзья!

За последнюю неделю одновременно с лихорадочной подготовкой похода на Елизаветполь мы были заняты подготовкой ряда декретов. Мы издали в воскресенье, 2 июня, декрет о национализации нефтяных предприятий. Вчера издали декрет о национализации торгового флота. Издан нами также декрет о реформе судебных учреждений. Приготовлен Декрет об уничтожении нищенства, подготовляются декреты о национализации банков и домов. Внутреннее положение наше таково, что все эти мероприятия мы смогли бы безболезненно и даже блестяще провести в жизнь. Несмотря на тяжелое положение рабочих в отношении продовольствия (более двух месяцев рабочие форменно голодают), мы чувствуем себя очень прочно. Но посмотрим, каково будет наше военное положение в ближайшие дни. Если мы победим, Баку превратится в образцовую трудовую коммуну. Я не буду писать сам о военных делах, так как Корганов обещал написать. Коснусь только больного вопроса о Бичерахове. Этот вопрос несколько озадачивает меня. Вы знаете уже о наших переговорах с ним. В последнем письме он ставит нам условием допущение английской миссии в Баку. После того как я получил ваше решение, я немедленно сообщил ему наши условия. В числе других — условие, чтобы его отряд состоял исключительно из граждан Российской республики. Самое главное, собственно, не то, будет ли с ним некоторое количество англичан, а то, что же он сам представляет из себя со своим отрядом. Все, кого я уполномочил провести с ним переговоры, и лица, многие годы знающие его и знакомые с его отрядом, — все уверяли в его порядочности и в том, что мы без всяких колебаний должны принять его услуги. Но на днях мне передали расшифрованное радио английского генерала в Персии, где он писал между прочим: «Моя цель спасти Кавказ от турок и германцев, и думаю, что все партии мне помогут. Против Советской власти я ничего не имею. Бичерахов в политическом отношении находится в моем распоряжении, и он ничего не будет иметь против бакинской власти». (Это приблизительный текст: подчеркнутые слова воспроизвожу в точности.)

Это обстоятельство в связи со всей объективной обстановкой осложняет положение. Я телеграфировал, чтобы он по прибытии отряда в Энзели приехал в Баку для переговоров, но сомнительно, чтоб он это сделал. Ни я, ни Корганов не сможем также поехать, а доверять в этом отношении больше некому. Вчера я получил от него радио из Казвина, сообщающее, что он выступает. Возможно, что через неделю он будет в Энзелях. Как мы поступим с ним, пока не совсем ясно для меня. В сторону Елизаветполя мы уже выступаем сегодня. Крупные силы будут находиться там, и тем большее значение приобретает отряд Бичерахова.

...Ельцов и Черкасов приехали, привезли твое (Сталина) маленькое письмо, написанное в постели. Сообщили, что вслед идет наш груз. Вчера приехал из Астрахани Ашот Хумарян и сообщил, что там грузится для нас пароход. Габриеляна пока еще нет. Национализацию мы объявили, не дожидаясь инструкций, опасаясь, что нефтепромышленники, узнав о принятом у вас решении, подведут нас, если немедленно не будут нами приняты необходимые меры. А наряду с этой национализацией необходимо было национализировать и флот. Национализация энтузиазма большого не вызвала ввиду слишком обострившегося продовольственного кризиса, ввиду форменного голода. Больше энтузиазма среди моряков. Саботаж инженеров пока что глухой. Союз инженеров принял резолюцию, не одобряющую национализацию, но призывающую технический персонал оставаться на своих постах. Подробнее об этих вопросах напишу в следующий раз...

Я получил телеграмму Карахана с предложением взять на себя его представительство на Кавказе, а затем и телеграмму о вызове Бравина и о назначении другого на его место. К сожалению, сейчас не нахожу подходящего кандидата. Подумаю еще сегодня. Пакет с верительной грамотой на имя Бравина я отобрал и посылаю обратно. А курьера с деньгами я пропустил, согласно телеграмме Карахана.

Одна просьба. Директор здешнего государственного банка вызывает у нас сомнение. Так как ни я, ни другие товарищи не смыслим в банковских делах, необходимо быть осторожными. Я убедительно прошу прислать сюда другого, более надежного человека, а этого возьмите туда, к себе ближе. Здесь у него имеется заместитель по фамилии Марков. Он в октябре месяце ездил в Питер, там работал с вами, называет себя ярым приверженцем Советской власти и пр. Он уже получил, кажется, назначение — управляющего Рыбинского отделения Народного банка. Если его там хорошо знают (прошлое несколько сомнительное), то, может быть, его оставят здесь. Прошу вас сделать необходимое распоряжение по этому вопросу.

При отправке денежных знаков имейте в виду, что мы сильно нуждаемся в мелких денежных знаках. Присылают нам все время 1000‑рублевые, которых имеется около 60 миллионов.

Заканчиваю письмо. Как всегда, приходится писать второпях. Корганова письмо прилагаю, так же как и вырезки из газет.

С горячим приветом всем, ваш

С. Шаумян».

Наступил час Денстервиля. Наконец-то можно выйти из тени на свет, начать действовать в открытую.

Этого часа он ждал долго — три с половиной месяца. С того самого дня, когда был изгнан из Энзели Военно-революционным комитетом. Все это время генерал сидел в Хамадане и копил силы для дальнейших действий. Было нелегко держаться вдали от своих основных баз. Но помогли опыт, хладнокровие и... золото, которое он привез с собой.

Персы в Хамадане — губернатор и бесчисленные раисы-чиновники — были недовольны, что англичане обосновались здесь. Но страна корчилась в когтях голода. То тут, то там возникали волнения. А у персов не было ни средств, чтобы прокормить народ, ни армии, чтобы держать его в повиновении. Приходилось мириться с присутствием англичан: у них была хоть какая-то сила и, кроме того, они старались задабривать голодающих персов мелкими подачками.

После ухода русских войск одна турецкая дивизия снова проникла со стороны Хоя в Северную Персию. Это вначале встревожило Денстервиля. Но дивизия была настолько слаба и обескровлена, что боялась вторгнуться в глубь холодной и голодной Персии. Единственную серьезную опасность представлял турецкий агент — Кучук-хан. Но за пределами Гильяна сепаратистское движение джангалийцев не имело поддержки среди основного персидского населения. Поэтому Кучук не решался покинуть свое логово и двинуться на Хамадан.

К Денстервилю прибывали все новые группы офицеров и отдельные подразделения. Из них он и создал впоследствии свою знаменитую армию «Гуш-Гуш». Приехал бригадный генерал Байрон, ставший его заместителем. Вслед за ним — мистер Мойр, политический советник, отлично знающий язык и нравы страны. Прибыл полковник Стокс — офицер генштаба и знаток разведывательной службы. В Хамадан был переброшен эскадрон 14‑го гусарского полка под командованием капитана Пона. Затем появилась группа русских офицеров — в основном авиаторы, — бежавших из Баку после мартовских событий, или офицеры, задержавшиеся в Персии после ухода русских войск генерала Баратова. Одного из них, капитана Брея, офицера английского происхождения, Денстервиль назначил своим адъютантом, специально занимающимся русскими делами. Откуда-то появились трое французов, один из которых, лейтенант Падебуар, оставался с англичанами до конца...

Но это, конечно, были ничтожно малые силы, которые вряд ли помогли бы Денстервилю удержаться в Персии, если бы судьба не послала ему на помощь отряд полковника Лазаря Бичерахова. Еще в Керманшахе 3 февраля Денстервиль обратил внимание на невысокого коренастого осетина. Старый «индиец», Денстервиль сразу отнес его к типу людей, которых он называл «тигры-людоеды». Тигр — смелый хищник, который вступает в борьбу с любым зверем, но избегает нападать на человека. Но случается, что тигр, получив ранение или занозив лапу ядовитым шипом дикобраза, не в состоянии больше охотиться. Тогда меняются его повадки, и он становится людоедом. Он избегает встреч с вооруженными мужчинами и нападает в основном на женщин и подростков. Подолгу лежит в камышовых зарослях возле родников или бесшумно кружит вокруг маленьких участков земли в джунглях, высматривая подходящую жертву. Бросается на нее сзади и сразу перекусывает горло.

Бичерахов, сумевший сохранить свой отряд из терских и кубанских казаков от развала, беспокойно метался в персидских камышах. Все его мысли были на Северном Кавказе, там, где его брат, Георгий Бичерахов, тайно готовил восстание против Советов и ждал Лазаря с отрядом. Но Лазарь Бичерахов не мог сейчас двинуться туда. Слишком большое расстояние разделяло их, и слишком много опасностей подстерегало на пути.

Он мучительно искал выхода из этого положения. И вот встретился с Денстервилем.

Они сразу нашли общий язык и заключили соглашение, по которому отряд Бичерахова переходил на содержание к англичанам. Этим полковник получал возможность, платя баснословные оклады (по 250 рублей в месяц!) солдатам, удерживать их при себе. А Денстервиль подчинил себе самую организованную и боеспособную во всей Северной Персии воинскую часть.

Но самое главное было, конечно, не это. Денстервиль помнил последний разговор с Челяпиным в Энзели, его странное и наивное предложение — признать Советскую власть и пойти на сотрудничество с ней. Конечно, для генерала это не годилось, но вот для Бичерахова...

И хищники стали обсуждать этот план. Бичерахов, лучше знавший, с кем придется иметь дело, сразу отклонил грубый ход с «записыванием в большевики» и предложил более тонкую и правдоподобную версию: «Ни к власти, ни к ответственным должностям не стремлюсь, ни в политике, ни в социализме ничего не понимаю, к строительству новой жизни не подготовлен. Я казак, умею немного воевать, немного понимаю в военном деле — и только».

Как и Мак-Донелл в Баку, Денстервиль и Бичерахов в Хамадане тоже изрядно поволновались. Они видели, с какой опаской относятся Шаумян, Корганов и другие большевики к их предложению...

Но 15 мая, когда турки внезапным нападением захватили Александрополь и начали продвигаться в сторону Баку, Бичерахов решил, что его присоединение к Красной Армии стало неотвратимым. Он тоже двинул свой отряд на Казвин: надо было быть ближе к месту действия, чтобы вовремя выйти на сцену.

Как раз в это время Денстервиль получил известие, что и остальные подразделения 14‑го гусарского полка подходят к Хамадану, 8 бронеавтомобилей находились уже в Керманшахе, а быстроходная колонна Гентского полка в 1000 штыков на 500 «фордах» и с двумя горными орудиями должна была прибыть в Казвин 12 июня.

Между тем Бичерахов, разбив слабые отряды Кучук-хана, пытавшиеся мешать его продвижению, занял Казвин. 1 июня туда же перенесли свою главную квартиру и англичане. В городе снова начались антибританские митинги, но Бичерахов навел там порядок самыми решительными мерами.

Британцы не скрывали, что подлинными хозяевами здесь являются они. Жители Хамадана, Казвина, Керман-шаха и других городов, проснувшись в одно прекрасное утро, обнаружили, что их улицы получили английские названия: Пикадилли, Оксфорд-стрит, Стренд и т. п. Оказалось, что это было сделано для удобства английских шоферов: ведь им так трудно запомнить персидские названия улиц! Для их же удобства на дорогах и улицах города ввели левостороннее движение, как принято в старой доброй Англии. Время было переведено на два часа вперед...

5 июня от Мак-Донелла пришло сообщение о скором начале похода на Гянджу. Красная Армия уходила из Баку!.. Бичерахов решил, что ему надо быть еще ближе к вожделенной цели, и в тот же день выступил в сторону Решта — центра Гильяна и главной квартиры Кучук-хана.

Его сводные силы состояли из нескольких тысяч конных и пеших казаков с артиллерией, поддерживаемых эскадроном 14‑го гусарского полка под командованием капитана Пона и двумя бронеавтомобилями. Им были приданы два аэроплана. Офицером связи от Денстервиля был назначен полковник Клоттербек, а майор Руландсон, отлично владевший русским языком, осуществлял общее руководство операциями. Капитан Ньюком, офицер канадской армии, был прикомандирован к Бичерахову в качестве финансового советника, а капитан Дербишир — для заведования снабжением.

12 июня два самолета англичан, совершая разведывательный полет в сторону Каспийского моря, были обстреляны над небольшим городом Менджиль, находящимся на полдороге между Казвином и Рештом. Вернувшись с разведки, летчики доложили о сосредоточения сил джангалийцев у этого городка и сильном заслоне противника перед Менджильским мостом. Об этом же докладывал командир передовой сотни казаков поручик Георгиев. Бичерахов в сопровождении полковника Клоттербека и майора Руландсона поскакал к мосту, чтобы на месте разобраться в ситуации.

Подъехав к мосту на расстояние ружейного огня, они остановились. Впереди с востока на запад сплошной стеной тянулся хребет Эльбруса. Как раз в этом месте река Сефильруд пересекала хребет и впадала на севере в Каспийское море, чуть восточнее Энзели. Через это ущелье и был перекинут старинный арочный мост, по которому пролегала единственная дорога из Казвина к морю.

Высокий худощавый полковник Клоттербек, сидящий на своем чистокровном английском скакуне, как в кресле, долго рассматривал в бинокль окопы, вырытые перед мостом, и наконец проворчал:

— Черт бы побрал этого проклятого немца! Отличное выбрал место, чтобы дать нам бой...

Этим немцем был полковник германского генерального штаба фон-Пашен, присланный недавно сюда, чтобы помочь Кучуку вести боевые действия против англичан.

— Ну, конечно, здесь одна рота стойких солдат может задержать целую армию! — подтвердил плотный и застегнутый на все пуговицы майор Руландсон.

Бичерахов молчал. Он тоже был согласен, что позиции, с точки зрения тактической, были выбраны удачно. Но в глубине души Бичерахов был уверен, что этот полковник совершенно не разбирался ни в той войне, которая здесь велась, ни в армии, которой руководил. Если эта «армия», состоявшая из иррегулярных отрядов шахсеванов, курдов и азербайджанских крестьян, и была способна вести борьбу против казаков и англичан, то лишь придерживаясь партизанской тактики и всячески избегая открытого сражения с более опытным и организованным противником. А фон-Пашен, видимо, как истый немецкий генштабист, решил перенести сюда методы позиционной войны Западного фронта.

— А там что такое? — Бичерахов выбросил руку вперед, показывая на утес перед мостом.

— Там у них пулеметная точка, ваше превосходительство, — доложил поручик Георгиев. — Стоит нам сделать еще шаг в сторону моста, как нас начнут поливать огнем с этого утеса!

— Гм, отлично придумано, — снова комментировал Клоттербек. — Какая цепь все более нарастающих по мощи препятствий: утес прикрывает мост, мост — город Менджиль, а Менджиль — Решт и Энзели!

Бичерахов еще немного подумал и вдруг сердито буркнул:

— Дурак ваш фон-Пашен, вот кто!.. — и легко, словно юноша, спрыгнул с коня.

Раненный еще в начале войны, он хромал на левую ногу, поэтому ходил с палкой, служившей ему одновременно и единственным оружием. Опираясь на эту палку, он неторопливо зашагал в сторону утеса.

Окружавшие его казаки и англичане, разинув рты, смотрели на полковника: с ума сошел, что ли?.. Затем несколько казаков, тоже спрыгнув с коней, бросились за начальником. Но Бичерахов крикнул им:

— Брысь на место! И не сметь подходить, пока я не позову!

Находящиеся на утесе джангалийцы увидели направляющегося к ним человека, одинокого, безоружного и хромого. Шел он так спокойно, словно и не догадывался, что здесь идет война и его каждую минуту могут пристрелить. Но на утесе никому и в голову не пришло стрелять в безоружного человека. Он подошел уже так близко, что можно было разглядеть его бекешу, отороченную мехом, каракулевую папаху и начищенные до блеска сапоги. Все говорило о том, что это какой-то важный барин...

Добравшись до пулеметчиков, Бичерахов остановился, достал из кармана платок, вытер пот и на прекрасном фарси обратился к начальнику пикета:

— Кто вы такие и что делаете здесь?

Тот еще раз оглядел этого важного и самоуверенного барина и растерянно ответил:

— Мы поставлены здесь, чтобы охранять мост, ага. Нам приказано никого не пропускать туда...

— Что?! Никого не пропускать?.. Убирайтесь вон отсюда, живо! — вдруг заорал Бичерахов, замахнувшись на него палкой.

И произошло то, чего он и ожидал... Это были крестьяне, забитые, темные, веками привыкшие ломать шапки перед каждым самодуром ханом и беком, раисом и купцом... Вот если бы этот «урус» пришел сюда с обнаженной саблей в руке, тогда они, может быть, сопротивлялись бы, стреляли... Но этот шайтан явился, как настоящий ага, рассерженно размахивая палкой на голытьбу, которая осмелилась преградить ему дорогу. И его палка сделала то, чего не смогло бы сделать никакое оружие... Перепуганные джангалийцы бросили свой пулемет и побежали прочь!

Бичерахов повернулся к отряду и покрутил над головой палкой. Через несколько минут группа казаков поднялась к нему на утес.

— Поверните пулемет и сейчас же откройте огонь по мосту! — приказал им Бичерахов.

Так «цепь все более нарастающих по мощи препятствий» фон-Пашена разорвалась, словно бумажная. Защитники моста, считавшие себя в безопасности, пока на утесе находилась их пулеметная точка, были ошарашены, когда она неожиданно открыла огонь по своим. А когда вслед за тем они увидели конную лаву казаков, мчавшуюся к мосту, сразу обратились в бегство. Сотня поручика Георгиева карьером проскакала мост и, зарубив несколько замешкавшихся джангалийцев, закрепилась на той стороне.

Так почти без боя был взят Менджильский мост — ключевая позиция, обороной которой фон-Пашен надеялся задержать продвижение казаков и англичан к Каспийскому морю. Когда войска Бичерахова прошли по мосту, англичане через парламентера предложили Кучуку и фон-Пашену очистить Менджиль и дорогу на Решт. Те ответили отказом.

Бичерахов перешел в наступление и после короткого боя вышиб Кучука сначала из Менджиля, а затем и из его «столицы» — Решта.

На следующий день из Энзели сюда прибыл секретарь тамошнего военревкомитета Коломийцев. Он привез письмо Шаумяна, приглашавшего Бичерахова в Баку для переговоров, и категорическое предупреждение Челяпина о том, что дальше Решта англичане пропущены не будут.