Сказание о пальме

Глава двадцать третья

Генерал Денстервиль со своим штабом все еще находился в Казвине. В Энзели оставался небольшой отряд Красной Армии во главе с Челяпиным, Лазаревым и Бабухом, н англичане могли бы без труда захватить этот порт. Однако Денстервиль продолжал придерживаться старого плана, по которому большевики сами должны были пригласить их в Энзели и в Баку и выполнения которого с поразительной настойчивостью добивался консул Мак-Донелл. 17 июля тот сообщил генералу о важном заседании Бакинского Совета, где обсуждался вопрос о приглашении англичан. «А 25‑го они будут поставлены на колени, ибо накануне я собираюсь открыть перед ними мои карты...» — высокопарно сообщал консул.

В ожидании этого Денстервиль укреплял свои позиции в северной Персии, а для Баку готовил лишь небольшой экспедиционный отряд. По его требованию из Багдада в Казвин на автомобилях срочно была переброшена 39‑я бригада под командованием полковника Фавнеля в составе 7‑го сводного батальона из Глочестерского и Северо-Стаффордского полков и 9‑го сводного батальона из Уорчестерского и Варвикского полков. Затем прибыл отряд королевской морской пехоты под командованием коммодора Норриса, вооруженный несколькими четырехдюймовыми орудиями. Этот отряд должен был дать англичанам возможность «господствовать над водами», как только они сумеют завладеть несколькими торговыми судами и вооружить их.

С Норрисом прибыл полковник Баттин, назначенный командовать английским отрядом в Красноводске. Но этот отряд подчинялся не Денстервилю, а генералу Малессону, начальнику военной миссии в Туркестане и руководителю борьбы против Советской власти в этом крае. В Красноводске было организовано местное эсеровское «правительство» во главе с инженером Куном, яро ненавидевшим большевиков и придерживавшимся твердой англофильской позиции. Куну и должен был помогать Баттин.

И вот, когда Денстервиль ожидал приглашения в Баку, оттуда неожиданно прибыл белобрысый молодой человек, вице-консул Бойль, о существовании которого генерал до сих пор и не знал, и поставил все старые представления о вещах, творящихся в этом крае, вверх ногами. Он начал с того, что план своего шефа по захвату Баку англичанами назвал бездарным, хотя отлично знал, что генерал полностью поддерживал этот план. Денстервиль был взбешен, пригрозил, что немедленно напишет в Форин-оффис об отзыве бакинского вице-консула и отстранении его от дальнейшей дипломатической работы. Но Бойль, смело глядя ему в глаза, только пожал плечами:

— Генерал, я ничего иного не ожидал услышать, направляясь сюда... Я и без вас решил отказаться от той позорной деятельности, которую вы называете «дипломатической работой» и которая губит Англию! Но прежде чем уйти, я должен рассказать то, о чем сэр Мак-Донелл пока не решается вам поведать.

И Бойль рассказал о последней встрече с Шаумяном. Об отказе комиссаров подчиняться англичанам. Об их оценке английской политики в Баку. О том, что они использовали позицию, занятую англичанами, чтобы удержать Баку для Советской России. И о требовании либо дать команду дашнакам, Бичерахову и эсерам начать настоящую войну с турками, либо примириться с тем, что придется бороться за Баку без большевиков.

— И нам придется выполнить это требование, сэр! — с горечью сказал Бойль. — Мы сами подготовили это всей нашей предыдущей политикой. Мы дали возможность Шаумяну разобщить силы своих противников и руками одних бить других! Где должны находиться сейчас офицеры, которые сегодня служат Шаумяну? Конечно, в армиях Деникина, Краснова, Алексеева и других врагов Ленина. Где должен был находиться отряд Бичерахова? Конечно, рядом со своим братом Георгием Бичераховым, который поднял восстание на Тереке, но не может взять Моздока, ибо его брат Лазарь в это время помогает Шаумяну удерживать Баку.

— Ну, не так уж он помогает! — проворчал Денстервиль.

— Нет, он очень помогает, сэр! Помогает хотя бы тем, что не дерется против него. Помогает тем, что своим присутствием на фронте отпугивает турок. Вы должны были слышать рассуждения Шаумяна насчет того, где «варится сталь революции» и как он «не позволил нам примешать к этой стали нашу серу».

И тут до сознания Денстервиля вдруг дошел весь ужас назревшей катастрофы. «Кажется, мы допустили страшный, непоправимый просчет, — думал он. — Увлеклись идеей захватить Баку и забыли о главной опасности там, в России! Хотя там было сделано очень много: и интервенция на севере, и восстание чехословаков, и мятеж левых эсеров, и поддержка Деникина, Алексеева, Бичерахова... И все же этого оказалось недостаточно! Выяснилось, что нельзя было одновременно преследовать две цели — большевики использовали это обстоятельство. Они оказались способными видеть события шире и дальше, чем мы!.. Но откуда у них эта прозорливость? Ну, предположим, на это способен их вождь в Москве: в последнее время о нем все больше говорят как о гении. Но этот — в Баку? Сидел в окружении, не имел ни собственных сил, ни помощи извне, глотал все наши наживки и, когда, казалось, уже должен был беспомощно биться на нашем крючке, вдруг обернулся зубастой щукой, откусил леску и увильнул в сторону!..»

Денстервиль почувствовал, как его охватывает бешенство от бессилия что-либо изменить сейчас.

— Что же нам теперь делать? — вырвалось у него.

И тут выяснилось, что этот Бойль знает, что надо делать. Он рассказал о первом совещании в консульстве после приезда в Баку Голдсмита. О простой и ясной постановке вопроса Гукасовым: если главный враг — большевики и если англичане не имеют сил, чтобы справиться с ними, то нужно обратиться к тем, у кого есть такая сила!

— Это были единственно разумные слова, которые мне довелось слышать за эти месяцы, сэр, — сказал Бойль. — Но мы не послушались этого мудрого и многоопытного бизнесмена, высмеяли и запугали его. Теперь же у нас нет другого выхода, генерал.

— И что же это даст нам?

— Ликвидацию Советской власти в Баку, сэр! Концентрацию сил на севере, сэр! Спокойный тыл для Деникина, Алексеева, Краснова и прочих, сэр! Быстрое и мощное наступление всеми силами на Москву!

— А Баку останется у турок?

— Вы не верите в нашу победу, генерал? Если верите, то какая разница, когда мы отберем у турок этот город?

Денстервиль с удивлением и восхищением смотрел на Бойля и думал: «Еще один тигр-людоед, неожиданно выскочивший из тайного логова. Сколько ненависти должно было накопиться в его кровожадном сердце, чтобы он мог додуматься до такого хода — уступить вожделенную добычу другому хищнику! Слава богу, что в Англии всегда находится достаточно таких людей, когда в них ощущается нужда! Хотя, конечно, его план ломает все, что делали мы до сих пор. Во всяком случае, он означает конец моей личной карьеры. В Лондоне не простят ошибок, допущенных здесь».

— Но мы не можем пойти на такой шаг открыто, — попытался выдвинуть он последнее возражение. — Вы понимаете, как это будет выглядеть в глазах всего мира? Мы же обещали населению этого города, что защитим его от турок. Увидев такое вероломство, оно снова может кинуться в объятья большевиков.

— А кто же предлагает делать это открыто, сэр? — спокойно возразил Бойль. — Речь идет о принципиальном решении, сэр. О том, чтобы там было покончено с властью Шаумяна, и какой бы то ни было ценой!

И Денстервиль наконец сдался.

— Хорошо, мистер Бойль, идите отдыхайте. А вечером мы снова все обдумаем, и вы поможете мне написать доклад в Лондон об изменении ситуации в Баку и необходимости проведения новой политики.

Девять дней, отпущенные историей большевикам для того, чтобы повернуть ход событий в свою пользу, прошли, так и не принеся изменений.

Во время последней встречи с Мак-Донеллом обе стороны выстрелили друг в друга из самых своих больших пушек. И так как Шаумян знал, что его выстрел был страшнее, то надеялся, что теперь англичане отступят. Или хотя бы поколеблются и тем самым дадут время собраться с силами... Но так это или нет — должно было выясниться уже на заседании 25 июля. Только там станет ясно, получили ли правые партии от своих хозяев сигнал отбоя... Впрочем, что бы там ни было, комиссары решили бороться до конца, испробовать все средства.

В этот день на заседаний Совета присутствовали также и депутаты районных советов, судовые комитеты флота и Военревком Красной Армин — больше пятисот человек. Несмотря на открытые настежь окна, в зале было не продохнуть от жары, табачного дыма и мазутно-потного духа. Все сидели с расстегнутыми воротами, обмахиваясь газетами и платками, но с твердым намерением высидеть до конца, если даже здесь станет жарче, чем в преисподней.

Наконец Джапаридзе открыл заседание и сразу дал слово Шаумяну для важного сообщения. Шаумян твердым шагом прошел к трибуне и поднял над головой лист бумаги так, чтобы все его видели.

— Я получил от Центрального правительства телеграмму, которую должен огласить на этом заседании, — сказал он и начал читать: — «По последним сведениям, народнические фракции Бакинского Совдепа добиваются призвания варягов-англичан якобы на помощь против турецких захватчиков. Принимая во внимание опыт такой помощи со стороны англо-французов на Мурмане и Дальнем Востоке, можно с уверенностью сказать, что народнические фракции, сами того не сознавая, подготовляют почву для оккупации Баку и его районов. Вместе с тем несомненно, что попытка народнических партий кустарным образом разрешить вопрос международной политики (в то время как V Всероссийский съезд Советов определенно высказался за независимую политику Российской Советской республики — независимую как от немцев, так и от англичан) является грубым нарушением организованной воли России в угоду кучке англо-французских империалистов. Именем Всероссийского ЦИК и Совета Народных Комиссаров я требую от всего Бакинского Совета, от армии и Флота полного подчинения воле рабочих и крестьян всей России. Во исполнение решения V съезда Советов я требую от Бакинского Совнаркома безоговорочного проведения в жизнь независимой международной политики и решительной борьбы с агентами иноземного капитала, вплоть до ареста членов соответствующих комиссий. По поручению Совета Народных Комисаров

Народный комиссар И. Сталин».

Далее Шаумян продолжал:

— В этой телеграмме имеется ссылка на решения V Всероссийского съезда Советов, в котором принимали участие и представители Бакинского Совета. На этом съезде принята следующая резолюция: «Пятый Всероссийский съезд Советов одобрил подавляющим большинством политику ВЦИК и Совнаркома. Резко осудил попытки каких-либо групп сорвать насильственно волю трудящихся России к миру. Всякое выступление, расходящееся с решением верховного органа Советской Республики, будет в интересах только империалистов и контрреволюционеров. Подтверждаем телеграмму Сталина, категорически требуем безусловного подчинения Бакинского Совета, всех рабочих, армии, флота решениям съезда и указаниям ВЦИК и Совнаркома». — Шаумян спрятал оба документа и обратился к залу: — Сообщая об этом категорическом постановлении съезда Советов и заявлении нашего Центрального правительства, которое мы до сих пор признавали, я заявляю, что если мы признаем Советскую власть на местах и в центре, если мы признаем обязательным решение V съезда Советов и заявление нашего Центрального правительства, то этот вопрос мы должны считать для себя решенным, снять с обсуждения Совета и обсудить меры по защите фронта общими Усилиями вместе с Советской Россией!

Эти слова были встречены бурей протеста справа: кричали, что Баку находится в исключительных условиях, что должно быть учтено Центральным правительством. Недаром же здесь создано свое правительство и наркоминдел, чтобы самим решать местные проблемы!

Предложение Шаумяна было поставлено на голосование и... отклонено 257 голосами против 208. После этого Совет перешел к обсуждению доклада комиссии, побывавшей на фронте. Она доложила, что, по мнению Аветисова и Бичерахова, имеющимися силами фронт не удержать, так как армия деморализована. И тогда снова встал вопрос о приглашении англичан.

— В чем дело, друзья? — гудел с трибуны Мелик-Еолчян. — Почему товарищ Шаумян выставляет нас врагами Советской власти и Центрального правительства? Это правительство, вместо того чтобы давать нам категорические указания, должно было прислать войска. Войска, способные защищать город! А оно не делает этого и возражает против приглашения англичан. Англичане же торжественно заявляют, что ничего против Советской власти в Баку не имеют и захватывать город не намерены.

И напрасно Шаумян заявлял протест от имени центральной власти. Напрасно Джапаридзе, Зевин, Азизбеков и другие вновь и вновь убеждали, разъясняли. Было ясно: агенты англичан твердо решили добиться своего. Выступая напоследок, Мешади-бек с горечью сказал:

— Мы не понимаем друг друга, так как говорим на разных языках: на языке Федеративной Советской Республики и на языке учредительного собрания!

После споров до хрипоты на голосование были представлены две резолюции. Большевики предлагали поручить исполкому Совета и Совнаркому принять меры к восстановлению боеспособности вернувшихся с фронта частей, объявить новую мобилизацию и, отказавшись от приглашения англичан, продолжать своими силами войну против приблизившегося к городу врага. Правые эсеры предложили резолюцию о приглашении англичан и передаче власти в Баку новому коалиционному правительству.

Поздно ночью Алеша Джапаридзе огласил результаты голосования. За резолюцию эсеров было подано 259 голосов, большевиков — 236.

Около часу ночи заседание Совета возобновилось. На улице у подъезда собралась огромная молчаливая толпа, ожидавшая, чем все кончится. А в зале стоял негромкий, но безумолчный гул. А потом наступила тишина. На трибуну снова вышел Шаумян. От имени фракции большевиков и примкнувших к ней левых эсеров и левых дашнаков он заявил:

— В принятой резолюции три пункта. Один пункт о приглашении англичан, другой пункт о составлении коалиционного правительства и третий — об отказе Бакинского Совета от признания Центральной Советской власти. По этому поводу я от имени трех фракций заявляю:

Во-первых, приглашение англичан мы считаем предательством по отношению к революционной России. В этом предательстве нам с вами не по пути, мы поддерживать вашу политику не можем! Во-вторых, нам предлагают коалиционное правительство из всех партий, входящих в Совет. Мы говорим: правительство — это есть технический орган, который может работать только тогда, когда он однородный... Имея однородное правительство как технический аппарат, мы призываем к работе все партии во имя защиты фронта и объединения пролетариата... В‑третьих, поскольку большинство Совета высказалось за признание Советской власти только на месте и отказывается от признания Советской власти в России, мы считаем, что если товарищи из флота голосовали за это, то они не понимали, за что голосовали. Я говорю это потому, что флот всегда высказывался единодушно за признание Российской Советской власти... Что касается правых эсеров и меньшевиков, то они всегда были врагами Советской власти! Воспользовавшись неудачей на фронте, враги наши сделали свое преступное дело. Ввиду всего указанного... мы снимаем ответственность за преступную политику, которую вы начинаете, и отказываемся от постов народных комиссаров!..

Но на следующий день выяснилось, что и эта угроза — уйти от власти — не возымела действия. Ни дашнаки, ни другие правые партии не хотели отказаться от решения пригласить в Баку англичан. Англичане решили любой ценой прорваться в Баку, если бы даже это означало сдачу города туркам и немцам.

Большевики в свою очередь решили, что в таком случае они будут продолжать бороться за власть. Но теперь они не могли опираться на Бакинский Совет, где их оказалось меньшинство. Оставались исполком Совета, Совет Народных Комиссаров и военревком. Нужно было попытаться через эти органы сорвать планы англичан и их агентов в Баку.

27 июля была созвана общебакинская партийная конференция, которая постановила: власти без борьбы не сдавать, спешно организовать оборону Баку под руководством Совнаркома, объявить мобилизацию и призвать рабочих на защиту Советской власти.

Совет Народных Комиссаров начал мобилизацию граждан десяти возрастов и объявил в городе военное положение.

Чтобы воодушевить народ и обеспечить мобилизацию, Шаумян предложил провести в городе демонстрацию и военный парад.

— Надо показать бакинскому пролетариату, что у Красной Армии есть еще сила, что она не только существует, но и способна драться...

28 июля с утра с фронта в город были подтянуты отряд Петрова, некоторые пехотные подразделения и курсанты инструкторской школы, а из флотилии пришли моряки с «Карса» — все, кто поддерживал большевиков.

Корганов, обращаясь к воинам с короткой речью, снова указал, что силы турок настолько незначительны, что не представляло никакой трудности разбить их и прогнать, если бы бакинцы решительно поднялись на защиту своего города. И призывал всех, кто может держать винтовку, немедленно идти на фронт.

Войска и демонстранты прошли по улицам города, неся плакаты и лозунги: «Позор трусам, уклоняющимся от мобилизации!», «Все для фронта!», «Баку только для Советской Росси и!», «Долой предателей, которые хотят отдать Баку англичанам!», «Долой германо-турецких и англо-французских империалистов!»

А вечером в Маиловском театре состоялось собрание частей бакинского гарнизона.

— Я приветствую солдат Кавказской Красной Армии, борющихся за спасение Баку, — обращаясь к собравшимся, говорил Шаумян. — Бакинские рабочие дерутся не только за свой город и дом, но и за всю Россию. Эта историческая миссия должна наполнять гордостью бакинских рабочих и призвать их к славной борьбе до конца — победить или умереть с честью!

Затем на трибуну поднялся Григорий Петров.

— Сейчас перед вами выступил один из крупнейших большевиков России, соратник великого вождя революции Ленина, человек, который вот уже полтора года каждый час, каждую минуту делом доказывает свою преданность революции, который возглавлял борьбу бакинских рабочих и вел их от победы к победе! — говорил он. — Вы все отлично знаете, что он поставил на службу революции не только свою жизнь, но отдал ей и жизнь своих детей... Вот они стоят здесь, шестнадцатилетний Сурен и четырнадцатилетний Левон. С первого дня гражданской войны они с оружием в руках участвуют в боях за Советскую власть рядом с отцом, рядом с вами, товарищи, участвуют в борьбе за победу революции в пролетарском Баку. Я благодарю товарища Шаумяна от имени всей революционной России за то, что он воспитал таких сыновей, и призываю всех последовать примеру этих юношей, примеру их отца, отдающего за наше дело все самое дорогое!

В этот день Бойль из Казвина вернулся в Баку. Вид у него был усталый, одежда запыленная, но на лице играла довольная улыбка.

От порта он добирался пешком и, когда вышел в центр, остановился пораженный: по улице с музыкой и песнями шли толпы демонстрантов. Они несли плакаты с антианглийскими лозунгами и кричали стоящим на тротуарах горожанам:

— Давайте с нами, люди!

— Ведь турки же идут, турки!

Довольная улыбка исчезла с лица Бойля.

Он поспешил в консульство к Мак-Донеллу. Ему показалось, что бравый шотландец постарел за эти дни лет на десять.

— Как там у вас с генералом, Патрик? — спросил тот, едва кивнув в ответ на приветствие своего помощника.

— Все в порядке, сэр. — Бойлю даже не хотелось говорить о подробностях, так как он считал консула политическим трупом. — Но что здесь происходит? Мне в Энзели сообщили, что большевики подали в отставку. Что же означают эти парады и демонстрации?

— Они раздумали, Патрик, и намерены продолжать войну, несмотря ни на что...

— Надеюсь, никто не уговаривал их оставаться у власти? — подозрительно глядя на своего шефа, спросил Бойль.

— Н-нет... — нерешительно ответил Мак-Донелл. Но затем признался: — Кажется, дашнаки вели переговоры с ними о вхождении в коалиционное правительство. Однако Шаумян снова категорически отверг это предложение. А я тут ни при чем, Патрик!

Бойль задумался. Ну и упорство же у них, ну и живучесть! Никакая неудача не способна сломить их волю!

— Будьте добры, Джеральд, вызовите сюда представителей Бичерахова, — повернулся он к молча стоящему юноше. — А я должен пойти в город и повидать кое-кого.

Он переоделся в костюм приказчика бакалейного магазина и ушел. А вернулся еще более встревоженным. Настроение горожан изменилось, нужно было идти на крайние меры.

В это время Джеральд доложил:

— Пришел тот араб, сэр!

— Пригласите его сюда, Джеральд, — сказал Бойль.

Через минуту в кабинет Мак-Донелла вошел Альхави.

— Здравствуйте, господин консул, — поздоровался он, затем кивнул Бойлю.

Мак-Донелл продолжал безучастно сидеть в кресле, а вместо него ответил вице-консул:

— Здравствуйте, есаул. Как поживает мистер Бичерахов?

— Благодарю вас, мистер Бойль. — Альхави вновь повернулся к консулу. — Полковнику стало известно о новой мобилизации в армию, которую проводят большевики, господин консул. И он хотел бы знать...

— Когда должна переполниться чаша его собственного терпения? — насмешливо прервал его Бойль. — Не так ли, есаул? А нам казалось, что полковник, как человек, обладающий чувством благодарности, должен был давно сам, не дожидаясь наших указаний, ударить рукой по столу и крикнуть: «Довольно оскорблять наших друзей!»

В печальных глазах Альхави появилась растерянность. Он сделал последнюю попытку втянуть консула в разговор:

— Но, господин консул, ведь полковник уже делал подобные заявления...

— И каковы их результаты? Эти демонстрации и антибританские плакаты, которые выставляются на обозрение всего города? Нет, нет, пусть ваш полковник не пытается убеждать нас, что по-прежнему является союзником Англии, на деньги которой его отряд существовал столько времени! — вместо консула ответил опять Бойль. — Однако, если мистер Бичерахов так быстро забыл союзные обязательства, то хотя бы оставался настоящим казаком и патриотом! Сейчас, когда мы с вами мило беседуем, большевики убивают казаков, восставших на Тереке под руководством его родного брата. Неужели Бичерахов не понимает, что пора идти на помощь ему? До каких пор он намерен таскать здесь каштаны из огня для Шаумяна?!

— Я понимаю вас, мистер Бойль, — почтительно сказал Альхави. — Я передам все это господину Бичерахову.

— Идите, есаул. Идите и скажите мистеру Бичерахову, что мы освобождаем его от всех обязательств перед нами!

— Слушаюсь, мистер Бойль. — Еще раз с недоумением взглянув на молчавшего Мак-Донелла, Альхави отдал честь. — До свидания, господа!

После его ухода Мак-Донелл сидел, откинувшись на спинку кресла. Его бледное лицо выделялось на темной коже обшивки, словно вылепленное из воска.

— Ответьте мне на один вопрос, Патрик, — тихо проговорил он.

— Я слушаю вас, сэр.

— Вы приказали открыть фронт. Да, вы сделали именно это... Но ведь от этого выиграют только турки и немцы, Патрик!

Бойль посмотрел на консула с безнадежностью и ответил со вздохом:

— Вы все еще ничего не поняли, сэр? Да какое это имеет значение теперь?! Сейчас главное, чтобы у бакинцев не осталось никаких надежд, что большевики смогут спасти город.

— Возможно, вы и правы, — расслабленным голосом произнес Мак-Донелл. — Но отдать другим Баку, жемчужину Востока! Если в этом заключается смысл новой политики... Бедная Англия!..

Мак-Донелл снова откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

29 июля в Москве состоялось объединенное заседание ВЦИК, Московского Совета, фабрично-заводских комитетов и профессиональных союзов Москвы в связи с тяжелым военным и экономическим положением Советской республики, вследствие иностранной интервенции и белогвардейских мятежей отрезанной от продовольственных, сырьевых и топливных баз.

В зале заседания, где собралось более двух тысяч человек, царило напряженное ожидание. Ждали Ленина, который должен был делать доклад.

В его приемной в Кремле то и дело раздавались звонки, и Лидия Александровна Фотиева, секретарь Владимира Ильича, осторожно подходя к двери кабинета, видела, что Владимир Ильич погружен в чтение какой-то бумаги. Лидия Александровна знала, что это сообщение о положении дел в Баку...

Все эти недели, полные всевозможных забот, Ленин ни на минуту не забывал о Баку, о положении, в котором находился Шаумян, о том, что ему необходима помощь. Они были сдержанные, деловые, без паники, эти письма Шаумяна, но Ленин, зная Шаумяна, понимал, что ему там действительно очень трудно, если он просит помощи. И его сердце сдавливало чувство досады от сознания того, что он не смог оказать помощи Шаумяну в трудный час...

И вот теперь пришло сообщение, что правые партии в Бакинском Совете провели решение о приглашении англичан и что в связи с этим большевистское правительство подало в отставку. Значит, Советская власть в Баку пала. Там тоже! Никто не мог до такой степени полно представить все значение этой потери, как Ленин, хотя даже он, Ленин, порой удивлялся, как удается Шаумяну н его товарищам так долго держаться там в столь тяжелых условиях.

Он снова подвинул к себе сообщение пресс-бюро Бакинского Совдепа. Это поражение имело место, так как в последнюю минуту дашнаки перешли на сторону меньшевиков и эсеров, вопреки интересам армянского народа, вопреки своим же недавним решениям оставаться лояльными по отношению к России. И это уже не первый случай, когда решения этой партии грозят самыми страшными последствиями для армянского народа.

Ленин взял бумагу и быстро набросал текст телеграммы в Баку:

29.VII.

Астрахань.

Для Шаумяна в Баку

Всякие действия дашнаков против решения V съезда Советов и центральной Советской власти будут рассматриваться как восстание и как измена. Насчет посылки войск примем меры, но обещать наверное не можем.

Ленин».

Это было все, что он мог написать Шаумяну, хотя отлично понимал, что только реальная военная сила могла привести там к коренному изменению положения. Он как раз сегодня собирался рассказать на заседании, как трудно сейчас приходится Советской власти в России и какое напряжение нужно, чтобы спасти ее.

Ленин взял другой лист бумаги, на котором были набросаны тезисы его доклада на сегодняшнем заседаний ВЦИК, и прибавил:

«Военное положение» определилось:

чехословаки (15 миллионов) + белогвардейцы

помещики

капиталисты

Мурман

Алексеев в Тихорецкой.

Баку (дашнаки + англичане).

Туркестан (англичане) ».

Затем торопливо собрал бумаги и вышел в приемную.

— Лидия Александровна, попрошу немедленно передать эту телеграмму в Астрахань, Совдепу, для дальнейшей передачи в Баку, Шаумяну. И затем закажите разговор по прямому проводу с кем-нибудь из Астрахани, знающим военное положение в Баку. Буду говорить после заседания.

— Хорошо, Владимир Ильич. Полагаю, что лучше всего вызвать к прямому проводу кого-либо из Военного совета.

— Правильно, Лидия Александровна. — Ленин посмотрел на часы. — Батюшки, да я же опаздываю!

...Когда он вошел в зал заседания, его встретил шквал оваций. Аплодисменты не утихали до тех пор, пока он не поднялся на трибуну и движением руки не попросил тишины.

— Товарищи! — начал он, по обыкновению чуть картавя. — Не раз нам приходилось указывать и в партийной печати, и в советских учреждениях, и в агитации перед массами, что время перед новым урожаем является самой трудной, тяжелой и критической полосой для начавшейся в России социалистической революции. Теперь, я думаю, мы должны сказать, что высший пункт этого критического положения достигнут. Так произошло в силу того, что сторонники империалистического мира, империалистических стран, с одной стороны, и сторонники Советской Социалистической Республики — с другой, теперь определились полностью и окончательно. Прежде всего надо сказать, что в военном отношении только теперь положение Советской республики окончательно определилось. На чехословацкое восстание многие сначала смотрели, как на один из эпизодов контрреволюционных бунтов. Мы недостаточно оценивали сведения из газет об участии англо-французского капитала, об участии англо-французских империалистов в этом восстании. Теперь следует припомнить, как развернулись события на Мурмане, в сибирских войсках, на Кубани, как англо-французы в союзе с чехословаками, при ближайшем участии английской буржуазии, стремились свергнуть Советы. Все эти факты показывают теперь, что чехословацкое движение было одним из звеньев, давно рассчитанных на удушение Советской России систематической политикой англо-французских империалистов, с целью втягивания России снова в кольцо империалистических войн. Теперь этот кризис должен быть разрешен широкими массами Советской России, так как он встал перед нами теперь как борьба за сохранение Советской Социалистической Республики не только от чехословаков, как от контрреволюционного покушения, не только от контрреволюционных покушений вообще, но как борьба против натиска всего империалистического мира...

...конечно, мы не сомневались никогда, что империалисты и финансовые дельцы Англии и Франции постараются сделать все возможное и невозможное для свержения Советской власти, для причинения ей всяческого рода трудностей. Но тогда еще не развернулась вся цепь событий, показывающих, что мы имеем здесь дело с систематическим, неуклонным, очевидно, давно обдуманным, месяцами подготовлявшимся всеми представителями англо-французского империализма, военным и финансовым контрреволюционным походом на Советскую республику. Теперь, когда мы берем события в целом, сопоставляем чехословацкое контрреволюционное движение с мурманским десантом, знаем, что англичане высадили там свыше 10 000 солдат, что они, под предлогом защиты Мурмана, на самом деле стали продвигаться вперед и заняли Кемь и Сороки и пошли к востоку от Сорок, перешли к расстрелам наших советских деятелей; читаем в газетах, что многие тысячи железнодорожных рабочих и вообще рабочих дальнего Севера бегут от этих спасителей и избавителей, то есть, говоря правду, от этих новых империалистических насильников, рвущих Россию с другого конца, — когда мы сопоставляем все эти факты, нам становится ясной общая связь событий. А между тем в последнее время получились новые подтверждения, показывающие характер англо-французского наступления на Россию.

Уже по причинам географическим понятно, что форма этого наступления империализма на Россию не может быть такая, как в Германии. Границы, смежной с Россией, такой, как у Германии, нет; такого количества войск нет. Преимущественно колониальный и морской характер военной силы Англии давно уже, в течение многих десятилетий, заставлял англичан в их завоевательных походах наступать иначе, стараться главным образом отрезывать источники снабжения от страны, на которую они нападали, и предпочитать метод удушения, под предлогом помощи, методу прямого, непосредственного, крутого, резкого военного насилия. В последнее время из сообщений, которые мы имеем, выяснилось, что несомненно помощью англо-французского империализма воспользовался Алексеев, давно известный русским солдатам и рабочим, захвативший в последнее время станицу Тихорецкую. Там восстание приняло более определенные формы, и опять-таки, очевидно, потому, что англо-французский империализм наложил свою руку.

Наконец, вчера получены известия, что в Баку англо-французскому империализму удался очень эффектный ход. Им удалось получить в Бакинском Совете большинство, около 30 голосов, против нашей партии, против большевиков, и тех левых эсеров, к сожалению, очень немногих, которые не пошли за гнусной авантюрой и предательской изменой московских левых эсеров, а остались с Советской властью против империализма и войны. Вот против этого, верного Советской власти, до сих пор бывшего большинством в Бакинском Совете ядра англо-французский империализм получил на этот раз перевес в 30 голосов, благодаря перешедшей против нас на их сторону громадной части партии Дашнакцутюн, армян-полусоциалистов...

Затем Ленин зачитал телеграмму о заседании Бакинского Совдепа по вопросу о политическом и военном положении, состоявшемся 25 июля, о результатах голосования и о заявлении Совнаркома об отставке.

— Как это вы постоянно наблюдаете и в наших фракциях, которые, называя себя социалистами, никогда не порывали связи с буржуазией, и там на этот раз высказались за приглашение английских войск для защиты Баку, — продолжал Ленин. — Мы уже знаем слишком хорошо, что значит такое приглашение на защиту Советской республики империалистических войск. Мы знаем, каково было это приглашение, произведенное буржуазией, частью эсеров и меньшевиками. Мы знаем, каково было это приглашение, произведенное вождями меньшевиков в Тифлисе, в Грузии.

Мы можем теперь сказать, что единственной партией, которая империалистов не приглашала и в грабительский союз с ними не вступала, а лишь отступала от них тогда, когда насильники наступали, единственной партией была партия большевиков-коммунистов. Мы знаем, что на Кавказе положение наших товарищей-коммунистов было особенно трудное, потому что кругом их предавали меньшевики, вступавшие в прямой союз с германскими империалистами под предлогом, конечно, защиты независимости Грузии.

Вы все хорошо знаете, что эта независимость Грузии превратилась в чистейший обман, — на самом деле есть оккупация и полный захват Грузии германскими империалистами, союз немецких штыков с меньшевистским правительством против большевистских рабочих и крестьян, и поэтому тысячу раз правы были наши бакинские товарищи, которые, нисколько не закрывая глаз на опасность положения, сказали себе: мы никогда не были бы против мира с империалистической державой на условиях уступки им части нашей территории, если бы это не наносило удара нам, не связывало бы наши войска союзом со штыками насильников и не лишало бы нас возможности продолжать нашу преобразовательную социалистическую деятельность.

Если же вопрос стоит так, что, приглашая англичан якобы для защиты Баку, пригласить державу, которая теперь скушала всю Персию и давно подбирается своими военными силами для захвата юга Кавказа, т. е. отдаться англо-французскому империализму, то в этом случае у нас не может быть ни минуты сомнения и колебания, что, как ни трудно положение наших бакинских товарищей, они, отказываясь от такого заключения мира, сделали шаг, единственно достойный социалистов не на словах, а на деле. Решительный отказ от какого бы то ни было соглашения с англо-французскими империалистами — единственно правильный шаг бакинских товарищей, так как нельзя приглашать их, не превращая самостоятельной социалистической власти, будь то на отрезанной территории, в раба империалистической войны...

Вернувшись в Кремль, Владимир Ильич узнал, что на прямом проводе его ждет представитель Астраханского Военного совета Элиович. Аппарат начал выстукивать текст, и Ленин прямо с ленты прочитал:

«У аппарата Элиович. Баку просит ответа на вчерашнюю телеграмму, переданную мною вам сегодня. Буду говорить по беспроволочному телеграфу с Шаумяном лично».

— Передайте, что я считаю своим ответом ту телеграмму, которая сегодня передана мной в Астрахань для Шаумяна. Есть ли у товарища Элиовича вопросы, на которые я не ответил? — продиктовал Ленин.

Он подождал, пока был передан его ответ, затем снова начал читать с ленты:

«Сегодня в двенадцать часов по Питеру по радиотелеграфу с Баку будут переговоры лично с Шаумяном, — порторил Элиович. — Есть ли что передать ему у Вас, кроме телеграммы?»

— Сообщите: нет, больше ничего нет, — сказал Ленин. Затем прибавил: — Прошу только сообщить, верно ли, что в Баку Совнарком подал в отставку? Еще вопрос: если это не верно, то сколько времени рассчитывает продержаться власть большевиков в Баку?

Из Астрахани Элиович продолжал спрашивать:

«Когда ожидать Астрахани помощи для Баку, в каком размере, чтобы заготовить шхуны и продовольствие?»

Минуту Ленин молчал. Как ему хотелось бы сейчас сказать: «Передайте Шаумяну, чтобы держался. Передайте, что сегодня же я отправлю в Баку столько-то войск и они прибудут туда не позднее такого-то числа!» Он знал, что именно этого ждут там от него, в это верят... Но он не считал себя вправе давать такие обещания в столь тяжелый для бакинцев час, так как знал, что не сможет выполнить их.

— Не можем обещать наверное, — продиктовал он телеграфисту, — ибо здесь тоже недостаток в войске.

Он подождал еще минуту, но Астрахань больше не спрашивала ничего. В комнате царила тишина. Телеграфист смотрел на Ленина, но он не замечал этого. Он думал о России, о революции, о том, как же ее спасти. И о заседании Совнаркома, куда он должен был пойти сейчас. Надо было рассмотреть вопрос о борьбе с мятежом бело-чехов и англо-французской интервенцией и много других вопросов.

Начинался новый, несравненно более трудный и тяжелый этап борьбы за спасение революции.