Сказание о пальме

Глава двадцать пятая

Как только большевики покинули зал Совета, лидеры правых партий принялись сколачивать новое правительство. Основную силу в нем составляли эсеры, ибо кроме пятерых членов Центрокаспия — Ермакова, Лямлина, Тюшкова, Бушева и Печенкина — туда вошли Уманский и Велунц. От меньшевиков в правительство вошли Садовский и Айолло, а от дашнаков Аракелян и Мелик-Еолчян.

В качестве военного министра в правительство вошел... генерал Багратуни, командующим войсками был назначен генерал Докучаев, некогда командовавший русской армией в Трапезунде. Оказалось, что все это время в городе находился и такой человек. Сидел тихо, скромно в тени, по стоило большевикам уйти, как тотчас выполз на свет, и — «вот он, я, — не нуждаетесь ли вы в моей помощи?».

Эта мешанина приняла несколько пышное название: «Диктатура Центрокаспия и Президиума Временного исполнительного комитета Бакинского Совета рабочих, матросских, солдатских и крестьянских депутатов»! Да, бакинские рабочие, матросы и солдаты могли быть «спокойны» — Советская власть отнюдь не ликвидировалась. Просто из нее удалялись «упрямые» большевики, а на помощь приглашались «товарищи англичане», которые, бескорыстно отстояв Баку от турок, потом должны будут передать его в целости и сохранности России!

За англичанами были посланы «Крюгер» и еще несколько пароходов. А до их прихода все дашнакские части были направлены на фронт: правда, они все еще не были обмундированы, но теперь об этом как-то забыли.

Большевики же готовились к эвакуации своих сил и техники из Баку. К набережной возле Петровской площади были подогнаны девятнадцать пароходов и нефтеналивных судов, на которые грузились орудия и боеприпасы, бронеавтомобили и прочее имущество. Сама площадь, оцепленная отрядом Петрова, моряками Полухина и другими красными подразделениями, напоминала огромный цыганский табор. Здесь собралось до трех тысяч человек — военнослужащие и их семьи, которые не хотели, да и не могли оставаться в Баку. Женщины и дети сидели на узлах и чемоданах, кормились из походных кухонь, спали на голой земле и ждали погрузки на суда.

А руководители большевиков обсуждали порядок эвакуации. Их тревожило, не помешает ли «Диктатура» эвакуации? Она уже потребовала у Шаумяна передать в ее распоряжение вооружение и боеприпасы, а также несколько десятков миллионов рублей, присланных в свое время из Москвы. Но Шаумян категорически отказался.

Примирилась ли «Диктатура» с этим? Пока большевики были на суше, на ощетинившейся пушками и пулеметами Петровской площади, она не решалась применять силу. Но что будет, когда корабли выйдут в море?

— По-моему, надо провести эвакуацию в два приема, — предложил Петров. — Сначала отправим пароходы с женщинами и детьми: нахождение здесь, на открытом воздухе, в антисанитарных условиях такой массы народа грозит вызвать эпидемии. Думаю, что и «Диктатура» не будет возражать против их отъезда. А с ними вместе на разных пароходах отправим и наркомов. Я же со своим отрядом пока буду отвлекать внимание на себя.

— А дальше? — спросил Шаумян. — Как же выберетесь вы отсюда?

— Мое дело проще! — И Петров начал излагать свои доводы воображаемым оппонентам: — «Я прибыл с отрядом на помощь Баку, когда вы просили об этом, господа? Прибыл! Дрался до последней минуты, когда ваши войска покинули фронт и вы намеревались выкинуть белый флаг? Дрался! А после того как я потерял две трети своих людей, вы заявили, что в моей помощи больше не нуждаетесь. В таком случае прощайте, господа! Я возвращаюсь туда, откуда приехал». Кто посмеет задержать меня?

«Ты еще не знаешь их, дружок, все еще не знаешь!» — хотелось возразить ему. Однако у большевиков не было другого выхода, потому Шаумян со вздохом произнес:

— Да, видимо, придется остановиться на этом варианте. К сожалению, ничего лучшего предложить я не могу. Но одновременно нужно сделать так, чтобы они узнали о нашем решении: первым долгом эвакуировать женщин и детей во избежание эпидемий, опасных для населения города.

— А о том, что на этих пароходах будут и наркомы, — никому ни слова! — предупредил Петров.

Корабли вышли в море средь бела дня, на виду у всех, словно большевикам и в голову не приходило, что их могут задержать.

В залитой солнцем бухте ровный и несильный ветер гнал цепи волн на берег. Шаумян, стоя на борту «Ивана Колесникова», смотрел на город, узнавал знакомые улицы и дома и чувствовал, что сердце сжимается от нарастающей боли: он оставляет Баку, город, которому отдал часть своей жизни, столько энергии, мыслей, планов!

Пароходы, выйдя из бухты, прошли между островами Нарген и Песчаный, направляясь к Шаховой косе, откуда должны были повернуть на север и взять курс на Астрахань.

Степан Георгиевич вдруг очнулся от дум, почувствовав, что кто-то тронул его за плечо. Обернулся и увидел Алешу и Григория, стоявших рядом. На его вопросительный взгляд Джапаридзе молча кивнул в сторону.

Из-за низкой и длинной Шаховой косы, дымя трубами, наперерез пароходам шли две канонерки.

— Это «Ардаган» и «Астрабад», — тихо сказал Корганов.

— Думаете, они хотят помешать нашему отъезду? — спросил Шаумян.

— Сейчас станет ясно, чего они хотят, — ответил Корганов, не отрывая взгляда от приближающихся канонерок. Когда военные корабли подошли достаточно близко, с «Астрабада» крикнули в рупор:

— Почему пароходы уходят без разрешения «Диктатуры Центрокаспия»? Предлагаем немедленно вернуться в порт!

Шаумян, Джапаридзе и Корганов переглянулись.

— Будут требовать деньги, вот увидите! — сказал со злой усмешкой Джапаридзе.

К ним подошел капитан «Колесникова», спросил тихо:

— Что отвечать?

— Передайте, что об эвакуации мы заявляли на Бакинском Совете, — сказал Шаумян, — и что на пароходах едут женщины и дети!

На это с «Астрабада» ответили:

— Нужно было получить разрешение! Возвращайтесь обратно!

Капитан «Колесникова» начал убеждать военных моряков, что среди женщин и детей есть случаи заболевания дизентерией и что возвращение их грозит распространением эпидемии в городе.

— В случае неподчинения вынуждены будем открыть огонь! — ответили с лодки.

Капитан снова подошел к Шаумяну.

— Что делать, Степан Георгиевич? Вы слышали, они грозятся открыть огонь!

— Мы сможем прорваться, если не подчинимся? — спросил он капитана.

Тот покачал головой:

— У них ход не больше нашего, но мы безоружны... Если они решатся открыть огонь — вмиг потопят наши корабли!

— Они решатся, не сомневайтесь, — сказал Шаумян. — Дайте сигнал всем повернуть назад.

Джапаридзе и Корганов напряженно смотрели на него, но ничего не говорили.

— Вернемся в город, — сказал им Шаумян. — А потом поговорим!

Когда пароходы снова вошли в бухту, к «Ивану Колесникову» подошел «Астрабад» и потребовал выдачи Степана Шаумяна.

Корганов, выхватив у капитана рупор, крикнул на всю бухту:

— Убирайтесь вы к...!

На канонерках началась какая-то возня, и вскоре орудия обоих судов стали поворачиваться на «Колесникова».

Шаумян, прищурив глаза, следил за всем этим, а в голове проносились обрывки мыслей: «Вон, оказывается, в чем дело!.. Не оружие и даже не деньги их интересовали, а я... За моей головой они погнались..» Он вспомнил тот день на вокзале в Гяндже, когда его хотели убить мусаватисты... Потом — в Тифлисе, когда по городу рыскали вооруженные меньшевики, чтобы расправиться с ним... А теперь — эти!

— В последний раз предлагаем Степану Шаумяну перейти на «Астрабад», иначе пароход будет пущен ко дну! — крикнули с «Астрабада».

Корганов нагнулся под поручнями, стараясь получше рассмотреть кричавшего, проговорил сквозь зубы:

— Ермаков, сволочь!

Шаумян оглянулся и увидел, что вокруг собрались женщины. У многих на руках были дети.

— Я иду! — обернулся он к своим.

— Вы с ума сошли, Степан Георгиевич! — крикнул возмущенно Корганов.

Но тут вмешался самый горячий из всех — Джапаридзе, который в эту минуту оказался самым спокойным.

— Пусть идет, — сказал он. — Нам бы только добраться до города, до своих!

Шаумян посмотрел на него и улыбнулся, Оказывается, он думал о том же.

— Спустите трап! — распорядился он.

Матросы молча спустили трап к подошедшему катеру. Все находящиеся на палубе затаили дыхание, следя за тем, как Шаумян спускается по трапу. На катере он повернулся, помахал рукой.

Джапаридзе, провожая глазами катер, скомандовал капитану:

— Полный к берегу!

Как только «Колесников» причалил к пристани, Джапаридзе без охраны, без сопровождающих побежал в город. Не прошло и получаса, как низко и тревожно заревели гудки ближайших от порта заводов. Их зов подхватили сирены нефтеочистительных заводов Черного города, Балахан и Биби-Эйбата, порта и железнодорожной станции. Это рабочий Баку поднимал голос против ареста своего вождя. А некоторое время спустя к новому правительству явился делегат от комиссара Петрова с ультиматумом: немедленно освободить Шаумяна, иначе отряд откроет боевые действия.

«Диктатура» забила отбой. Она в городе не имела достаточно сил, чтобы противостоять хотя и малочисленному, но отлично вооруженному отряду Петрова.

И на Петровской площади грянуло громкое и ликующее «ура» — рабочие приветствовали своего вождя.

Тысячи рук тянулись к нему, чтобы пожать ему руку. Отовсюду неслись возгласы: «Да здравствует наш Степан, да здравствуют комиссары-большевики!»

— Что они говорили тебе? — спрашивал Степана Джапаридзе. — Требовали деньги и оружие?

— Да... А еще, оказывается, мы с вами хотели предать туркам и немцам Баку!

— Что?.. Это мы-то?.. — не веря своим ушам, спрашивали вокруг.

— Да. Их новая газетенка «Бюллетени Диктатуры», эсеровские и дашнакские газеты сегодня вышли с обвинениями против нас: якобы сюда приезжал германский штаб, который искал в Баку... турецкий штаб. Что с этим германским штабом приехал официальный представитель Ленина с письмом на мое имя о сдаче Баку немцам!.. И представьте, там уже сидела следственная комиссия, которая хотела доказать мне все это!.. И лишь после ваших энергичных действий они извинились, заявив, что все напутали их редакции!

Четвертого августа к пристани «Кавказ и Меркурий» подошел пароход с английскими войсками во главе с полковником Стоксом. Замороченное дашнакской пропагандой население города, которому заранее сообщили, что прибывает отряд из «знаменитого Гентского полка», бросилось на пристань встречать «друзей и освободителей».

По трапу спустились полковник Стокс и четверо офицеров, за ними небольшая группа солдат. К ним поспешили члены «Диктатуры» с рукопожатиями и радостными восклицаниями. Из толпы, наблюдавшей эту сцену, неслись то восторженные, то критические замечания:

— Господа, господа, а где же остальные солдаты, почему не спускаются? — вдруг спросил кто‑то.

— Наверное, ждут команды, ведь у них — дисциплина!

— Посмотрите, господа, они пошли к машинам!.. А команды так и не было.

И вдруг чей-то громкий и насмешливый голос крикнул на всю пристань:

— Фу-ты, заладили, чисто попугаи: «Команда, команда!..» Да не будет никакой команды: сколько прибыло, столько и слезло!

Какая-то дамочка пискнула возмущенно:

— Неправда! У них шестнадцать тысяч человек, и все они должны прибыть сюда!

И тут вдруг всем стало ясно, что «на помощь» Баку прибыли не шестнадцать тысяч солдат и офицеров, не тысяча и даже не сотня, а вот эта кучка людей.

Это было не просто разочарованием. Когда весть об этом достигла фронта, она вызвала среди солдат панику. Ведь им перед отправкой на фронт сулили: «Держитесь, скоро прибудут англичане с отличной техникой, и тогда турки вмиг будут отогнаны от Баку!»

В тот же день многочисленные агенты турок в Баку доложили Назиму-паше о настроениях в Баку в связи с прибытием англичан. И Назим решил, что наступил самый подходящий момент захватить город.

На следующее утро турки начали атаку со стороны Волчьих Ворот. Дашнакские войска в панике отступили. «Диктаторы», растерявшись, опустили руки. И турки в тот же день захватили бы город, если бы в дело не вмешались большевики...

Комиссары стояли на площади, с тревогой прислушиваясь к грохоту, все более отчетливо доносящемуся с запада. Было ясно, что там разгорелся бой. Но почему так близко?..

Петровская площадь, к этому времени получившая название «Шаумяновский лагерь», была освобождена от толпы: женщины и дети переведены на корабли, лишнее оружие и боеприпасы, бронеавтомобили и прочая техника погружены в трюмы или крепко принайтованы на палубах судов. На площади оставались дежурные подразделения, охраняющие баррикады, да женщины и девушки, добровольные медицинские сестры и подносчицы пищи для дежурных отрядов.

Вдруг от одной из баррикад к комиссарам кинулись несколько человек и послышался звонкий крик:

— Папа! Турки в городе!

Это были Сурен и Левон, прибежавшие сюда в сопровождении Николая Полухина, командира морской роты, несущей дежурство на баррикадах.

У мальчиков были черные от загара лица, облупленные носы: видно, они успевали за день несколько раз окунуться в воду, покрытую радужными нефтяными кругами. Но вместе с тем они наравне со взрослыми несли дежурство на баррикадах, выполняли поручения, а сегодня с утра, переодевшись в форму гимназистов, ходили в город разузнать, что там происходит.

Полухин торопливо сказал:

— Самое время нам уходить отсюда, товарищи. Теперь им не до нас, и никто не помешает эвакуации!..

Шаумян повернулся в его сторону, еле сдерживая возмущение. Бросить в такую минуту бакинцев — рабочих, женщин и детей — на произвол судьбы? Отдать их на растерзание турецким янычарам, лишь бы спасти свою шкуру?

Поймав на себе вопросительные, выжидающие взгляды Корганова и Петрова, он крикнул:

— Ну конечно же надо помочь отстоять город!

Петров зычно скомандовал:

— Отряду — приготовиться к бою!

И оба военачальника кинулись к людям. В то время как артиллеристы выгружали с кораблей гаубицы и ящики со снарядами, Петров давал эскадрону Ильи Тамаркина и конным разведчикам задание на марш в район Волчьих Ворот. Еще через несколько минут на автомашину Вагана, оказавшуюся рядом, были погружены катушки с телефонными проводами, и Корганов, сев в нее вместе с комбатом и двумя телефонистами, скомандовал:

— Скорей на Баиловские высоты, Ваган!

Машина, разматывая за собой провод, поехала в сторону Баиловских высот, откуда можно было наблюдать за полем боя. Вслед за ней, разобрав баррикаду, через весь город к Вольчим Воротам помчались конники и два броневика.

А в это время в городе царила такая паника, что на большевиков действительно никто не обращал внимания. Блокирующие площадь отряды разбежались. Всюду метались в замешательстве люди: бежали с узлами к пристани, кричали, переругивались, звали близких...

Центрокаспий, на кораблях которого были более мощные орудия, чем у большевиков, не предпринимал никаких попыток прийти на помощь отступающим войскам. Видно, в штабе Докучаева и у моряков все до того растерялись, что не думали ни о каком взаимодействии.

Наконец с Баиловских высот на площадь начали поступать по телефону данные для открытия огня. Шесть гаубиц с грохотом выплюнули в небо тяжелые снаряды в сторону противника. А потом батарея открыла шквальный беспрерывный огонь.

Матросы, красноармейцы, рабочие, составив цепочку, передавали снаряды с парохода, стоявшего у пристани, к батарее. Последними в этой цепи были комиссары, в том числе и Шаумян.

Огонь артиллерии, обрушившийся на турок, был настолько внезапным, что они заметались. Цепи наступающих, теряя десятки людей, рассыпались, поредели. Отходящие в панике дашнакские подразделения остановились, с удивлением взирая на происходящее. И вдруг увидели скачущих со стороны города конников с саблями наголо, затем броневики... С криками «За нами, вперед!» конники врезались в ряды турок, рубя направо и палево.

Туркам было известно, что большевики ушли от власти и не только не участвуют в боях, но и сами блокированы. И вдруг откуда ни возьмись появляется эта конница. По свисту и гику кавалеристов, по форме одежды и, главное, по манере неудержимой лавой мчаться в атаку они сразу узнали своего старинного противника — русскую конницу, которой боялись больше всего на свете.

Турецкие части, и без того расстроенные внезапным артиллерийским огнем, повернули и бросились назад.

Отступающая пехота дашнаков, увлеченная примером конников, начала преследовать противника. К вечеру дивизия Назима-паши оказалась отброшенной от Баку гораздо дальше, чем была накануне...

Много лет спустя генерал Денстервиль в своих мемуарах так рассказывал о событиях этого дня:

«Стокс прибыл в Баку 4 августа, накануне турецкой атаки. Хотя горожане были горько разочарованы при виде двух-трех офицеров и горсточки английских солдат, тогда как их необузданная фантазия рисовала им картину бесчисленного множества кораблей, прибывающих в гавань и высаживающих целые армии англичан, но все же вид бодрых и веселых солдат настолько воодушевил их, что, когда на следующий день турки перешли в наступление, каждый обыватель, схватив винтовку, бросился на передовые позиции, и в результате атака была успешно отбита.

Подобный пример воодушевления обывателей города дал нам основание возлагать большие надежды на будущее. Но, к сожалению, этот случай был лишь единичным исключением. Все наши надежды, базировавшиеся на этом единичном эпизоде, оказались обреченными на горькое разочарование».

Но тогда — 5 августа 1918 года — Денстервилю было не до подобных шуток. Поздно вечером он получил от Стокса шифрованную телеграмму, в которой действительно сообщалось о разочаровании бакинцев в связи с английской «помощью» и об атаке турок. А дальше шли тревожные сведения о том, кто на самом деле и при каких обстоятельствах побил турок; о том, что турки понесли такие серьезные потери и настолько ошеломлены, что еще не скоро осмелятся возобновить свое наступление; город охвачен ликованием, так как противник побит именно шаумяновцами, и теперь многие видят в этом факте возможность примирения старых союзников: один из дашнакских лидеров, Аракелян, даже сгоряча отправился к Шаумяну и Петрову и благодарил их; в городе снова возобновились разговоры о том, что Шаумян был прав, когда утверждал, что Баку можно отстоять и своими силами, а помощь англичан весьма сомнительна.

От всего этого у генерала голова шла кругом. А он-то полагал, что с большевиками в Баку покончено и что Шаумян и его коллеги больше никогда не выплывут на поверхность политической жизни Баку. По-видимому, прав был Бойль, когда утверждал, что их недостаточно только свергнуть, — их надо уничтожать физически.

Действительно, после событий 5 августа «Диктатура» в лице Аракеляна выразила благодарность большевикам за спасение города. Более того, когда на следующий день пароход «Африка», на борту которого находились женщины и дети, в том числе Екатерина Сергеевна с Маней и Сережей, средь бела дня поднял якорь и направился в Астрахань, Центрокаспий не посмел задержать его.

Но через день кампания клеветы и разжигания ненависти к большевикам и лично к Шаумяну возобновилась с еще большей силой. Была вновь пущена басня о намерении большевиков сдать Баку туркам, о письме Ленина Шаумяну и т. д.

8 августа в здании исполкома «Диктатуры» была устроена торжественная встреча с английскими представителями, и новые вершители судеб города окончательно раскрыли свою политику.

Приветствуя «высокочтимых» гостей, Садовский и Айолло от имени меньшевиков заявили, что отныне задача новой власти в Баку отнюдь не ограничивается стремлением спасти город от турецкой опасности и сохранить Баку для России.

— Мы понимаем нашу задачу гораздо шире! — говорил Садовский. — Наступило время, когда Россия должна драться против Брест-Литовского мира, наступил момент, когда мы должны координировать наши усилия с нашими союзниками на западном и итальянском фронтах. Для нас война, происходящая на Апшеронском полуострове, стала вопросом международного масштаба...

Ему вторили Мелик-Еолчян и другие.

Шаумян, читая на следующий день на страницах «Бюллетеней Диктатуры» эти речи, с возмущением думал: как рассказать рабочим об этом открытом обмане и предательстве?

Словно угадав его мысли, в это время к нему явились Анастас Микоян, Сурен Осепян и Арсен Амирян.

— Читали, Степан Георгиевич? — Обычно очень спокойный, Арсен теперь был страшно возбужден. — Какой цинизм, а? До чего откровенно, прямо и бесстыдно выложено!.. Неужели мы не разоблачим их предательство, не расскажем рабочим, что за всем этим кроется?

— Конечно, друзья, — согласился Шаумян. — Нужно будет сегодня же послать товарищей в рабочие районы, чтобы провели разъяснительную работу.

— Ну, это разговор с десятками, Степан Георгиевич, — сказал Осепян, бывший редактор «Известий Баксовета». — А нужно говорить с тысячами!

Шаумян уже догадался, куда они клонят, поэтому спросил напрямик:

— Ну-ка, выкладывайте, друзья, каким образом вы думаете выпустить газету, когда у нас нет ни типографии, ни бумаги?

— Ага, угадали? — воскликнул Арсен. — У нашего Анастаса есть предложение. Немного рискованное, правда, но можно попробовать.

— Нужно, нужно! — подтвердил Микоян.

А предложение было на первый взгляд не только рискованным, но прямо фантастическим: захватить ближайшую типографию «Кооперация» и отпечатать там газету. Он, Микоян, уже провел рекогносцировку и знает, что типография по ночам не охраняется.

— Что-то легко у тебя получается, Анастас! — покачал головой Шаумян. — Если бы речь шла о внезапном налете и быстром отходе, еще куда ни шло. Но ведь нужно набрать целую газету, напечатать тираж. Работы на целую ночь, а за это время налетят, арестуют...

— Пусть попробуют!.. Мы направимся туда с броневиком и, если нужно, будем вести всю ночь бой, но не позволим подойти к типографии, пока газета не будет отпечатана! — горячо возразил Микоян.

— А вообще можно организовать дело так, чтобы не затягивать выпуска газеты на всю ночь, — вставил Осепян.

— Нет, в самом деле, Степан Георгиевич, — убеждал рассудительный Амирян. — Наборщики у нас есть, статьи напишем заранее, перепишем начисто, раздадим каждому наборщику для ознакомления. А когда захватим типографию, быстро наберем, сверстаем и — в машину.

Шаумян ознакомил и других руководителей с этим планом, и оказалось, что все загорелись этой идеей. Сам Шаумян взялся написать две статьи. В первой из них, озаглавленной «Физиономия новой власти», он, описав встречу «Диктатуры» с англичанами, говорил:

«Итак, товарищи рабочие, наша «новая власть» в лице меньшевика Садовского и дашнака Мелик-Еолчяна открыто заявляет, что пригласила англичан не для того, чтобы спасти население от дикой расправы со стороны турок, и не для того, чтобы спасти Баку для России, о чем и только о чем наивно думали вы на ваших митингах и в Совете рабочих депутатов, а для того, чтобы втянуть всю Россию в новую войну, вместе с Англией и Францией против Германии и Австрии... Мы спрашиваем товарищей рабочих — этого ли они добивались? Берут ли бакинские рабочие ответственность за шаги господ садовских, еолчянов, желающих во что бы то ни стало втянуть Россию в новую войну?.. Бакинские рабочие вот уже почти 10 месяцев как в своем громадном большинстве, вместе с флотилией, стоят за рабоче-крестьянскую революцию, за Советскую власть. Что же, товарищи рабочие, товарищи матросы, вы теперь открыто идете против рабоче-крестьянской России?..»

Во второй статье под заглавием «Бесчестные клеветники» он давал отповедь правым партиям, пытающимся приписать большевикам свои собственные изменнические действия. Рассказав о том, какие обвинения предъявлялись ему несколько дней назад, после ареста на «Колесникове», он писал:

«Сколько нужно иметь личной подлости руководителям новой политики, чтобы сделать такие выводы! Бакинский Совнарком направился в сторону Кюрдамира в тот момент, когда нам сообщили, что немецкие войска через Тифлис идут против Баку. Мы объявили войну именно гермнпо-туркам. Ленин требовал от нас принять все меры, чтобы в случае занятия немцами Баку они не могли получить здесь нефтяных запасов. Бакинский Совет на одном из своих заседаний вынес по моему предложению резолюцию: уничтожить всю нефтяную промышленность, но не сдавать ее немцам. В связи с этим распространили во флоте слух, будто мы качали по керосинопроводу нефть для немцев. Это в то время, когда именно по моему распоряжению за месяц, если не больше, до событий разобрана керосинопроводная линия, убраны дизеля и сложены уже на пароходы, так что, если противник возьмет город, он в течение шести месяцев (по заявлению специалистов) не сможет пользоваться керосинопроводом и перекачивать себе нефть.

Это все прекрасно известно лидерам правящих сейчас партий, которым я читал собственноручные письма Ленина и Сталина по этому вопросу и которым были поручены ответственные работы по подготовке и проведению в жизнь этих мероприятий. И эти люди теперь бесстыдно клевещут или бесстыдно молчат, когда их товарищи клевещут.

О, дашнакцаканам очень выгодно клеветать на нас! Мы указали на их решение выкинуть белый флаг и сдать город туркам. Они не смеют опровергнуть факты, ибо сотни людей знают это досконально! Но чтобы ввести в заблуждение широкие массы населения, они выдумывают эту наглую ложь про нас, будто мы хотели сдать город. Партия, прибегающая к таким подлым мерам для оправдания себя, — это не революционная партия, а партия бесчестных клеветников...»

А в этот самый день, 9 августа, Ленин послал в Астрахань члену Военного совета Каспийско-Кавказского фронта Анисимову телеграмму:

«Положение в Баку для меня все же неясно.

Кто у власти?

Где Шаумян?

Запросите Сталина и действуйте по соображении всех обстоятельств; Вы знаете, что я доверяю полностью Шаумяну. Отсюда нельзя разобраться в положении и нет возможности помочь быстро».

А положение в России было все еще настолько тяжелым, что Ильич при всем беспокойстве за судьбы Баку и лично Шаумяна не мог пока помочь ему.

В этот же день он писал председателю Нижегородского губсовдепа Г. Ф. Федорову:

«В Нижнем, явно, готовится белогвардейское восстание. Надо напрячь все силы, составить тройку диктаторов (Вас, Маркина и др.), навести тотчас массовый террор, расстрелять, вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, и бывших офицеров и т. д.

Ни минуты промедления...

...Надо действовать вовсю: массовые обыски. Расстрелы за хранение оружия. Массовый вывоз меньшевиков и ненадежных. Смена охраны при складах, поставить надежных».

И — телеграмму в Вологду, предгубисполкома А. Д. Метелеву:

«Ехать в Москву для доклада не надо. Необходимо оставаться в Вологде и напрячь все силы для немедленной, беспощадной расправы с белогвардейцами, явно готовящими измену в Вологде, и для подготовки защиты. Ложь про Архангельск опровергайте письменно».

И — Пензенскому губисполкому:

«Получил Вашу телеграмму. Необходимо организовать усиленную охрану из отборно надежных людей, провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города...»

И снова телеграммы в Петрозаводск, в Вологду, в Пензу: «Напрягите силы, отбивайте атаки контрреволюции, шлите хлеба! Спасите революцию — она на краю гибели!»

К ночи 10 августа материалы для экстренного номера «Бакинского рабочего» были готовы. Амирян собственноручно подготовил макеты полос и заранее раздал статьи наборщикам.

Как только стемнело, отряд Микояна, в который кроме наборщиков и печатников включили самых смелых бойцов, в том числе Анвара, Вагана и Сурена Шаумяна, в сопровождении бронеавтомобиля направился на Меркурьевскую улицу, где находилась типография «Кооперация». На ближайших перекрестках расставили часовых.

Набрали, сверстали, вычитали и выправили полосы очень быстро и пустили в ход машину.

Но едва отпечатали экземпляров двести — случилось неожиданное: погас свет, и машина с усталым вздохом остановилась.

В темноте раздались восклицания:

— Неужели надолго?

— Может, предохранители перегорели?

Проверили предохранители, нашли свечки, и при их колеблющемся свете все собрались группой.

А в соседних кварталах свет горел! Стало ясно: свет выключили специально, чтобы помешать работе.

Это был непредвиденный вариант, и Микоян разразился ругательствами:

— Сволочи! Трусы несчастные!.. Не посмели явиться сюда!.. Но газету мы выпустим, должны выпустить!

Он подбежал и вцепился в колесо машины.

— Ну-ка, подсоби, ребята!

Подошли товарищи, схватились за спицы, поднажали и — машина пошла.

— Пошла, пошла!.. Давай, пошла! — кричали радостно.

Так при свечах и крутили машину руками. По очереди сменяли друг друга, уставшие выходили на улицу, на место их вставали часовые. К утру отпечатали весь тираж.

Когда погрузили газеты на подошедшую с площади грузовую машину, Микоян заметил в углу небольшую «американку» с ножным приводом.

— Грузите и ее, ребята, — приказал он. — Да захватите кассы со шрифтом, краски и бумаги: пригодится еще.