Сказание о пальме

Глава двадцать четвертая

Элиович сообщил о разговоре с Лениным Шаумяну. Но Степан Георгиевич и сам понимал, что при сложившейся обстановке помощь из России прибудет не скоро.

Бакинские войска в это утро отступили из Алята в район Баладжары, неподалеку от Баку, но он еще надеялся, что положение изменится, что сейчас, когда враг угрожает захватить город, дашнаки одумаются. Хотя бы ради спасения своих семей, своих собственных жизней!

После вчерашней вооруженной демонстрации в городе чувствовалось оживление. Увеличился приток добровольцев на призывные пункты. И Шаумян думал: в ближайшие дни можно будет направить на фронт пополнение. А затем, видимо, придется пойти на крайнюю меру: оттянуть войска с севера. Добровольно отдать врагу Петровск и Дербент, даже Кубинский уезд, перебросить обороняющиеся там красные войска на Апшеронский полуостров, заменить разложившиеся, расстроенные части, привести их в порядок, организовать оборону — и снова начать наступление...

Но ночь на 30 июля опрокинула все его расчеты.

Шаумян в эти дни совсем не уходил домой. Ел, пил и спал в своем кабинете. Он был один, когда раздался телефонный звонок.

Звонил Аветисов из Баладжар.

— Фронт оголен! — кричал он. — Бичерахов, открыв фронт, ушел со своим отрядом в Сумгаит и держит путь на север.

— Что?! Что такое?! — закричал Шаумян так громко, что дежуривший в приемной Анвар испуганно приоткрыл дверь.

Но Шаумян, не обращая на него внимания, спросил:

— Повторите, что вы сказали?!

— Бичерахов без предупреждения снял свои войска с фронта и двинулся на север, — повторил Аветисов. — Находящаяся на его участке пехота тоже разбежалась. Из 1600 штыков там осталось всего человек двести от отряда Себастаци Мурада! А сейчас в город ушла и бригада Амазаспа!

— Как?! Почему?! — спросил Шаумян, все еще не веря в происшедшее.

— Говорят, из-за отсутствия обмундирования... — ответил Аветисов. И сразу же добавил: — А какое теперь это имеет значение, почему? Поймите, на фронте длиной в 32 версты осталось двести человек из отряда Петрова да люди Себастаци Мурада! Если турки еще не ворвались в город, то лишь потому, что не знают, что у нас творится. Участь Баку решена, и я требую немедленно выкинуть белый флаг и начать мирные переговоры! В противном случае вы станете виновником того, что 160‑тысячное христианское население города будет уничтожено.

В это время с шумом открылась дверь и на пороге появился Корганов. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: он прибыл с теми же вестями. Шаумян сказал в трубку:

— Успокойтесь, полковник. Сейчас сюда прибыл товарищ Корганов, мы постараемся принять меры и позвоним вам.

— Это правда, Гриша? — тихо спросил Шаумян, положив трубку. — Почему мы узнали об этом так поздно?

— Все, видимо, было подготовлено заранее. Наверное, были разработаны даже маршруты движения каждого подразделения. Ведь Мартынов, их начальник штаба, очень дельный работник. И, как только Бичерахов дал сигнал, весь отряд как один человек снялся и ушел. — И вдруг он вскрикнул: — Поймите, Степан Георгиевич, мы никогда не можем предугадать, на какое преступление они способны! — Голос у Корганова сорвался, и он продолжал уже хрипло: — Бичерахов, уходя, захватил и наш бронепоезд, Степан Георгиевич.

Шаумян резко подался вперед:

— Да?!

— И подумать только, русский полковник, клялся, что примыкает к нам, так как мы не хотим отдать Баку туркам!.. — Корганов говорил уже тихо, все время покачиваясь взад и вперед. — Как же они ненавидят нас, а?..

— Да никакой он не русский, а просто английский холуй!

Шаумян некоторое время молчал.

— Теперь я понимаю их план. Бичерахов не просто открыл фронт туркам, не просто лишил нас бронепоезда. Он пошел громить последние наши верные войска на севере, чтобы они не пришли нам на помощь. Чтобы нам больше не на что было надеяться.

— Теперь и мобилизация в городе сорвется, — подтвердил Корганов. — Все, кто вчера хотели идти в армию, потеряют последнюю веру!

— Ну, ладно, то англичане и Бичерахов! А дашнаки? Бригада Амазаспа ушла с фронта, потому что, видите ли, нет обмундирования! Аветисов, — Шаумян кивнул на телефон, — кричит, что надо выкинуть белый флаг, сдаться на милость туркам!

— Ох, не знаю, не знаю... — застонал Корганов. — А как теперь мне быть с Аней? Как сказать ей об этом?

— О чем?

— А, вы ведь тоже не знаете. Они же убили Вартана, Степан Георгиевич?

— Убили?.. Кто?!

— Кто-то из взводных. Бедный парень. Мечтал воевать с турками. Из-за этого и пришел к нам... Я несколько раз видел его в последние дни. Он хватался за голову, кричал: «Что они делают, Гриша, что они делают?» А когда его батарейцы вместе с другими бросили позиции и начали отходить, он выхватил револьвер, начал угрожать. Ну его и... Мне рассказали очевидцы. Он мне говорил о последнем свидании с Багратуни, своим шефом, — продолжал Корганов. — Тот благословил Вартана идти в бой с врагами Родины. Рассказать бы этому генералу, от чьей пули пал Вартан.

— Багратуни? — Шаумян резко повернулся в сторону Корганова. — Как я забыл о нем? Ведь он до сих пор находится в Баку. Ему ампутировали ногу, он отошел от дел, но еще является авторитетом для дашнаков.

Шаумян быстро подошел к двери приемной и, открыв ее, приказал Анвару и Вагану:

— Вызовите Анну! Нет, сначала позовите сюда Джапаридзе, Петрова, Азизбекова, Фиолетова, Зевина, Везирова, Шеболдаева, Амиряна...

Потом вернулся в кабинет и начал крутить ручку телефона.

— Что вы хотите делать, Степан Георгиевич?

— Хочу устроить с дашнаками встречу у этого генерала.

Корганов недоверчиво покосился, но Шаумян возразил:

— Мы должны испробовать все средства, Гриша. Все до конца!

— Бедный Вартан, он был честный офицер и настоящий патриот. — Генерал казался искренне огорченным. И тут же, не меняя позы, сказал другим тоном: — К сожалению, манеру убивать своих офицеров ввели в нашей армии не мы...

Джапаридзе хмуро заметил:

— В тех случаях убивали изменников-офицеров, а здесь изменники убили своего командира. Надо все-таки разбираться в этом!

Багратуни хотел подняться, но, видимо, вспомнил, что придется пользоваться костылем при этих людях, и снова притих.

— Я сообщил об этом не для того, чтобы начать новые споры на политическую тему, генерал, — спокойно сказал Шаумян. — Просто я знал, что вы его любили так же, как и мы.

Багратуни вздохнул.

В его кабинете кроме Шаумяна и Джапаридзе сидели Гюльханданян, Аракелян, Амазасп и полковник Тер-Казаров.

Шаумян ознакомил их с положением на фронте после измены Бичерахова и ухода бригады Амазаспа. Сказал о нависшей над городом опасности и потребовал, чтобы бригада вернулась на фронт. Учитывая, что всего 400 человек из отрядов Петрова и Себастаци Мурада при поддержке нескольких батарей и аэропланов с самого утра удерживают фронт протяженностью в 32 версты, он выразил уверенность, что возвращение на позиции 3000 штыков, имеющихся в бригаде, даст возможность приостановить продвижение противника и спасти город от необходимости «выкинуть белый флаг».

Амазасп и Тер-Казаров доказывали, что этих сил недостаточно, к тому же солдаты очень устали и действительно нуждаются в обмундировании.

— Скажите, господа, — обратился Багратуни к Шаумяну и Джапаридзе, — неужели вы не сумеете добиться из Астрахани подкрепления?

После вчерашнего разговора с Элиовичем, после того как Бичерахов отрезал пути подхода советских войск из Петровска и Дербента, Шаумян не мог дать на этот вопрос положительного ответа.

— Я надеюсь на это, генерал, но твердо обещать не могу, — заявил он. — Весь вопрос в том, что нужные силы можно почерпнуть и в городе... В Баку около десяти тысяч готовых войск и сколько угодно оружия, и он в состоянии своими силами разгромить врага, но для этого нужно вдохнуть в население веру в победу, а не кричать о непобедимости турок и необходимости приглашать англичан...

— Э, вы опять за старое, Степан Георгиевич! — недовольно возразил Гюльханданян. — Ведь уже сколько раз говорили вам: войска устали и не могут больше драться, поэтому мы вынуждены поднимать вопрос о приглашении англичан!

— Ну, ладно, — вмешался в разговор Джапаридзе. — Предположим, что у нас нет другого выхода и нужно выкинуть белый флаг. Но как вы это представляете себе? Ведь даже для того, чтобы предложить туркам какие-то условия капитуляции, хотя бы взять обещание воздержаться от резни, нужно иметь на фронте какие-то силы. Иначе, войдя в никем не защищенный город, они будут вольны творить все, что им вздумается!

Это был настолько убедительный довод, что даже Багратуни вынужден был заявить Амазаспу и Тер-Казарову:

— Нельзя не согласиться с этим, господа. Наши войска должны возвратиться на позиции.

Амазасп, не поднимая мохнатых насупленных бровей, через силу признался:

— Да что я могу поделать, если солдаты моей бригады больше не слушаются меня?

Вернувшись к себе, Шаумян и Джапаридзе начали звонить во все партийные организации и тыловые красногвардейские отряды, занятые на охране военных объектов, складов, судов и банков, и потребовали, чтобы все годные к строевой службе мужчины были направлены на подкрепление отряда Петрова.

Дашнаки, в свою очередь, созвали совещание с представителями армянской буржуазии. И вынесли решение капитулировать. Была намечена мирная делегация, в которую вошел также шведский консул: как представитель невоюющей страны, он взялся убедить турок, чтобы после сдачи города без боя они не устраивали резни.

Не дремали и эсеры с меньшевиками. В отличие от дашнаков, решивших капитулировать, эти держали курс на приглашение англичан. Весь день на судах флотилии шли митинги и собрания, на которых выбирался новый состав Центрокаспия. К концу дня был создан новый исполком, состоящий из пяти эсеров: председателем стал матрос с береговой радиостанции Тюшков, секретарем — матрос с посыльного судна «Красноводск» Бушев, а членами — шестнадцатилетний трубач из флотской музкоманды Печенкин, командир «Астрабада» лейтенант Ермаков и мичман из штаба Лямлин. Но ни для кого не было секретом, что фактическими заправилами стали Ермаков и Лямлин, полностью подчинявшиеся руководству эсеровской партии.

Поздно вечером к Шаумяну зашел Арсен Амирян — показать воззвание Совнаркома в очередном номере «Бакинского рабочего».

«Пробил час, когда дело спасения Баку не может уже терпеть промедления, — говорилось в воззвании. — Пробил час, когда все честные революционеры должны немедленно стать под ружье, чтобы отстоять революционную честь бакинского пролетариата... Товарищи! Перед кем хотите капитулировать? Тяжело это сказать. Под ружье, все честные пролетарии!..»

— Хорошо, — сказал Шаумян. — Постарайтесь, чтобы номер вышел пораньше и попал на все заводы и промыслы!

И тут вдруг позвонил Гюльханданян.

— Господин Шаумян, — сказал он официально. — Ставлю вас в известность, что Армянский национальный совет, всесторонне обсудив положение города, принял решение направить к противнику мирную делегацию для согласования условий капитуляции.

— Как, через нашу голову?! — закричал в трубку Шаумян. — Вы забываете, что в городе имеется официальная власть — Совет Народных Комиссаров! И я как председатель Совнаркома запрещаю вам вести какие-либо переговоры с врагом!

Гюльханданян положил трубку. Но через полчаса он снова позвонил и уже совсем иным тоном сообщил:

— Знаете, Степан Георгиевич, мы тут обсудили ваше утреннее предложение и согласились, что при всех случаях на фронте нужно иметь войска. Поэтому мы постараемся этой ночью направить на фронт шестнадцатый и восемнадцатый батальоны.

— Сколько штыков это составит? — спросил Шаумян.

— Около тысячи триста.

— Постарайтесь, чтобы они скорее оказались на передовой, там ведь дерется всего четыреста человек!

Но каково было изумление Шаумяна, когда в три часа ночи снова раздался звонок и все тот же Гюльханданян радостным тоном сообщил:

— Шестнадцатый и восемнадцатый батальоны уже направились на фронт, Степан Георгиевич!

— Очень хорошо...

— И я хочу сообщить одну приятную новость, — продолжал Гюльханданян. — Кажется, мы завтра сможем направить на фронт все три тысячи солдат бригады Амазаспа!

Это был действительно подарок! И, судя по тому, как выжидательно дышал в трубку Гюльханданян, там ждали выражения благодарности.

— Спасибо, Абрам Саакович, — сказал Шаумян. — Теперь я уверен, что Баку можно спасти.

Он сообщил об этом Джапаридзе, Корганову и другим товарищам и лишь к пяти часам утра наконец прилег, не раздеваясь, на диван.

...Его разбудил голос Джапаридзе:

— Степан, вставай!

В кабинете собрались все комиссары. И по тревожному голосу Алеши, и по взглядам собравшихся Шаумян понял: стряслась беда.

— К телефону... Аветисов звонит, — отрывисто сказал Алеша.

— Несмотря на ваше обещание, сил на фронте не прибавляется! — истерически кричал Аветисов. — А противник напирает. Сообщаю, что через несколько часов сдача города неминуема!

— Разве шестнадцатый и восемнадцатый батальоны не прибыли на фронт?

— Прибыли только 320 штыков из шестнадцатого батальона, но не хотят принимать участия в бою!

— Почему?

— Потому, что другие не вышли! Если вы не разрешите мне немедленно выкинуть белый флаг, кровь сотен тысяч жертв будет на вашей совести!

— Да перестаньте вы наконец! — прикрикнул Шаумян. — Я и без вас знаю, за что мне отвечать!

Он бросил трубку и повернулся к остальным.

— Звонили Гюльханданяну? Еще нет? Ну, тогда я сам!

По тому, как быстро Гюльханданян взял трубку, Шаумян понял, что там ждали его звонка.

— В чем дело, господин Гюльханданян? Почему обещанные войска не вышли на передовые?

И снова сухой, официальный тон:

— Только что у нас состоялось совещание Армянского национального совета, господин Шаумян. И мы снова пришли к окончательному выводу, что защищать город невозможно, нужно поднять белый флаг.

— Как, опять?! Да вы что, в бирюльки играете? Я требую немедленно явиться в Совнарком и дать объяснение — что происходит?

— Что ж, я скоро прибуду! — почти с угрозой ответил Гюльханданян.

— Новый состав Центрокаспия постановил направить пароходы в Энзели за англичанами, Степан Георгиевич, — доложил Корганов.

— И они требуют сегодня же созвать экстренное заседание Совета «для решения вопроса о власти», — прибавил Джапаридзе. — То есть для свержения Советской власти.

— А Центрокаспий знает о решении дашнаков поднять белый флаг? — спросил Шаумян.

— Я им сообщил, — ответил Корганов. — Ермаков прорычал: «Я им покажу белый флаг!» Ведь эсеры-то за приглашение англичан!

— Противник занял станцию Насосную, Степан Георгиевич, — сообщил Везиров. — Поступление питьевой воды в город прекратилось...

Едва собравшиеся вышли, как прибыли Гюльханданян и полковник Тер-Казаров.

— Что случилось, господа? — стараясь сдерживаться, спросил Шаумян. — Еще ночью вы обещали послать на фронт войска и вдруг утром изменили решение.

— Войска не верят в победу, господин Шаумян. Они не хотят больше проливать напрасно свою кровь, — ответил Тер-Казаров.

— Войска или их руководство? — спросил Шаумян.

— Ну и руководство тоже! — с вызовом ответил Гюльханданян. — Вам не кажется, что руководству тоже может надоесть создавшееся положение?

— Какое именно?

Гюльханданян, придвинувшись к нему, сказал раздельно:

— Если речь идет о защите города нашими войсками, то и командовать ими должны мы!..

— Ах, вот в чем дело! — усмехнулся Шаумян. — Вот, оказывается, почему разыгрывается эта страшная трагикомедия. А Аветисов, — он кивнул на телефон, — еще полчаса тому назад хотел возложить на меня ответственность за кровь сотен тысяч жертв, если турки ворвутся в город!

Шаумян окончательно убедился сейчас, что все переговоры и увещевания напрасны, что для этих людей нет таких преступлений, на которые они не пошли бы, лишь бы захватить в свои руки власть!

Едва он выпроводил их, раздался звонок из Баладжар. Говорил Микоян. Задыхаясь от возмущения, он рассказал о том, как Аветисов только что вызвал к себе его, Габышева и Ганина и потребовал, чтобы они вышли с белым флагом к противнику и предложили ему заключить мир. При этом Аветисов угрожал, что если это требование не будет выполнено, то прикажет расстрелять всех трех комиссаров.

— Что же вы ответили ему?

— Сказал, что никакая угроза расстрела не заставит нас пойти на такой позорный шаг! — ответил Микоян.

— Молодцы, ребята, я от вас иного и не ожидал!

— Но я боюсь, что он найдет других парламентеров и начнет эти переговоры! — сказал Микоян. — Что нам делать в таком случае?

— Постарайтесь всячески воспрепятствовать этому, пока мы здесь решим вопрос в целом.

И наконец раздался еще один звонок, последний и решающий. Звонил Степанов, начальник штаба отряда Петрова.

— Степан Георгиевич, дело плохо. Мы отступили на самую окраину города, так как потеряли две трети состава отряда. Больше держаться не в состоянии, дело проиграно! Часа через три-четыре враг будет в городе!

Шаумян сказал ему то же самое:

— Продержитесь еще немного, товарищ Степанов... Держитесь, сколько возможно! Мы сообщим вам, как быть дальше.

Он быстро направился в приемную.

— Анна, разыщите членов Совнаркома и Бакинского комитета и срочно вызовите сюда!

Через несколько часов на экстренном заседании Бакинского Совета Совнарком огласил следующую декларацию:

«Имея категорическое заявление командующего армией Аветисова и начальника штаба отряда Петрова о том, что сдача города неизбежна и является вопросом нескольких часов, Бакинский Совет Народных Комиссаров поставлен перед выбором: или пойти на соглашение с английскими империалистами, или на мирные переговоры с германо-турецкими империалистами. Ни на то, ни на другое Совнарком пойти не может... Не желая мешать населению в испробовании последнего средства — желания сдаться на милость победителя, — Совнарком решил сложить полномочия и эвакуировать военные силы и государственное имущество Советской России на пароходы. Совнарком не хочет открывать гражданскую войну в минуту вторжения врага в город, а прибегает к парламентскому приему отказа от власти, чтобы те, которые могут мириться с турками или хотят пригласить англичан, взяли на себя ответственность за дальнейшее. Бакинский Совнарком решил спасти имеющиеся революционные войска, верные Советской власти, чтобы, дождавшись идущих из Астрахани войск, вместе с ними объявить войну на два фронта — турецкому и английскому империализму — и отстоять Баку для революционной Советской России.

Да, мы не теряем еще надежды, что бакинские рабочие и матросы отрезвятся. Мы не теряем надежды, что революционная Советская Россия если и вынуждена временно уйти, то еще придет в Баку! Придет не для того, чтобы признать хозяевами Баку германо-турок или англичан, а для того, чтобы изгнать отсюда и тех и других, чтобы восстановить единство Баку с Россией и утвердить вновь и здесь и, быть может, во всем Закавказье Советскую рабоче-крестьянскую власть. Мы не теряем надежды, что это еще будет!»