Сказание о пальме

Глава первая

Вначале это казалось невероятным.

На фронтах трех континентов дрались десятки армий великих и малых держав. Ни одна из них не могла бы похвалиться, что не испытала горечи поражения. Ни одна, кроме этой, русской Кавказской армии. И поэтому было просто непостижимо, что именно она, армия-победительница, вдруг неожиданно развалилась. Рухнула без всякого давления со стороны противника. Откатилась назад, за несколько недель отдав без боя противнику обширную территорию, завоеванную в течение всей войны.

Катастрофа назревала исподволь, совершенно незаметно. В шестнадцатом году, почти полностью очистив от врага «турецкую» Армению и Северную Персию, армия остановилась, потому что в это время начались неудачи русских на Западном фронте. Там после знаменитого прорыва Брусилова немцы предприняли крупное контрнаступление в поддержку своего австрийского союзника. Все внимание командования было приковано к полям Галиции и Польши. Все резервы и боеприпасы направлялись туда. Кавказский фронт, казалось, был предан забвению.

У непашущего плуга ржавеет лемех. У недействующей армии — дух. Полумиллионную армию постепенно сковывала летаргия.

За ее спиной лежала обширная, но полностью опустошенная горная страна. Даже спустя полтора года после чудовищной резни ее населения над ней носилось, зловеще каркая, ненасытное воронье. Из колодцев, забитых трупами, нельзя было пить воду. На дорогах белели кости людей: тех, кого расстреливали из ружей, резали ятаганами, сбрасывали с обрывов и скал; те, кого угоняли в арабские пустыни, умирали от жажды, усталости, голода. Кости полутора миллионов армян...

Разрушенные и сожженные селения, обезлюдевшие города, мрачные скалистые горы — весь этот ставший неприютным край производил на солдат гнетущее впечатление. По ночам все неотступней снились украшенные березками бескрайние равнины. Чуткий слух ловил всплеск волны на широкой многоводной реке. Тоска по родине все сильнее стискивала сердца.

Из этого забытья армию вывела громовая весть: царь свергнут, в России революция!.. И во фронтовых окопах, в гарнизонах Вана, Трапезунда, Эрзерума, Эрзинджана, Карса, Сарыкамыша начались продолжительные и бурные митинги. На трибунах, столах, кучах камней друг друга сменяли эсеры и меньшевики, кадеты и большевики. Звучали непривычные, возбуждающие, пьянящие слова: «Революция», «Свобода», «Демократия». И конечно наиболее желанные: «Мир и Земля», «Земля и Мир»... Создавались Советы солдатских и офицерских депутатов, военно-революционные комитеты. Созывались съезды и конференции.

Проходили недели, месяцы. Весна сменилась летом, затем подкралась и осень. А армия продолжала оставаться на месте. Переговоров о мире не велось, земельный вопрос не решался. И в сердцах усталых, завшивевших солдат все больше нарастало нетерпение: «Когда же, когда наконец перейдут от слов к делу?»

И когда гнев, накапливаясь, как снег на горных вершинах, готов был обвалиться всесокрушающей лавиной, на далеком севере в Неву вошел крейсер Утренней Зари. Орудийным выстрелом он открыл дорогу на трибуну небольшого роста человеку с рыжеватой бородкой и скуластым лицом, который, чуть картавя, твердо и властно произнес долгожданные слова: Мир, Земля, Власть Советам!

С турками было заключено перемирие, и ожидалось скорое подписание мира. Кавказская армия стала большевистской и превратилась в подлинное пугало для тех, кто еще вчера прославлял ее как свою защитницу и спасительницу, — для русских и армянских промышленников Баку, грузинских дворян и азербайджанских ханов и беков.

Им нужно было поскорее избавиться от нее. Убрать с Кавказа, пока она не наделала бед. И для этого было лишь одно средство. Главнокомандующий войсками Кавказского фронта генерал Пржевальский приказал демобилизовать пять возрастов солдат «ввиду создавшегося крайнего затруднения в вопросах продовольствия фронта». Всего пять возрастов...

Этот приказ превратил армию в разворошенный улей. Солдаты, истомленные более чем трехлетней войной, не могли смириться с тем, что часть их товарищей уйдет домой, начнет делить землю, а они останутся здесь, будут сидеть в этих горах зимой, дожидаясь, пока заключат окончательный мир и объявят общую демобилизацию. Ну нет, к черту!.. И вместе с теми пятью возрастами с фронта самовольно начали уходить остальные.

Туркам только это и нужно было. Они немедленно нарушили перемирие и двинулись вслед за хлынувшей на север русской армией, занимая города и целые области Армении.

И тогда началось. Тогда все и началось...

24 декабря 1917 года генерал-майор Денстервиль, командующий 1‑й пехотной бригадой на северо-западной границе Индии, получил приказ прибыть в главную квартиру армии в Дели.

Здесь ему объяснили создавшееся положение. После ухода русской армии на фланге английского Месопотамского фронта возникла брешь шириной в несколько сот миль. Но главное не в этом: с уходом русских на Кавказе образовался военно-политический вакуум, который рано или поздно будет заполнен со стороны. И если англичане не вмешаются в кавказские дела, то это сделают другие. Ведь там нефть, а она сегодня нужна всем. И турки с немцами уже двигаются туда. У них, правда, мало сил, но они пытаются опереться на местных мусульман.

Но для англичан сейчас страшнее турок большевики, которые хотят повернуть Кавказ в фарватер русской революции. Если Ленин будет иметь в своем распоряжении бакинскую нефть, то справиться с ним будет значительно труднее. А теперь одной из задач Англии и союзников становится именно свержение власти большевиков в России.

Денстервиль не был выдающимся полководцем. В районе расположения своей бригады он поддерживал мир и спокойствие не столько военными средствами, сколько интригами между мелкими воинственными племенами пуштунов. Но оказалось, что Англии и не нужен был полководец. Для осуществления своих честолюбивых целей на Кавказе она не имела никаких войск, но имела план, который считала сложным, но вполне осуществимым.

В русской армии было около ста тысяч армянских солдат и офицеров. Более тридцати тысяч их уже находилось на Кавказе, и из них был создан Армянский корпус. Остальные же с разрешения и при содействии большевистского правительства России направлялись с Западного фронта в Армению, чтобы принять участие в ее защите. Грузины в свою очередь имели более десяти тысяч солдат во главе с многочисленным офицерским составом.

Англичанам нужно было вырвать эти силы из-под влияния большевиков, организовать из них армию, которая дралась бы против турок, а если нужно — и против русских. Для этого и был вызван Денстервиль. В Лондоне полагали, что его опыт, приобретенный в Индии, вполне применим в условиях Кавказа. К тому же генерал владел русским языком.

Отлично сознавая всю серьезность предстоящей миссии, Денстервиль взялся за ее выполнение без колебаний. Будучи незнатного происхождения и имея немало недоброжелателей, в числе которых был и сам лорд Челмфорд, вице-король Индии, Денстервиль, как всякий выходец из низов, должен был каждую минуту быть готовым шпагой и интригами отстоять свое право находиться на той ступени общественного положения, до которой добрался.

Денстервиль выехал из Дели 6 января и прибыл в Багдад 18‑го. Здесь его уже ждали сэр Вальтер-Бартело, офицер Гольдстримской гвардии, и капитан Голдсмит, прибывший из Лондона со специальным поручением, имеющим прямое отношение к миссии Денстервиля. Ввиду того, что план похода на Кавказ был составлен Лондоном в самых общих чертах, генерал решил направить этих двух офицеров в Персию впереди своего отряда для сбора информации о положении дел на Кавказе. Они должны были дождаться его в Хамадане.

С Денстервилем были двенадцать офицеров, два писаря и сорок шоферов, которые везли на грузовиках английское золото и персидское серебро, оружие и боеприпасы, продовольствие и горючее. Замыкал колонну броневик под командованием лейтенанта Сингера.

Чем дальше продвигался отряд в глубь Персии, тем становилось холодней. Страна, не участвующая в войне, но ставшая ареной борьбы между двумя воюющими коалициями, корчилась в когтях нищеты. По пути англичанам не раз встречались умирающие от голода крестьяне. У деревни Сурхадиза колонна сделала привал в лагере частей Гемпширского полка; это был последний форпост английской Месопотамской армии. Дальше лежала обширная часть Персии, некогда занятая русскими войсками, но теперь почти полностью оставленная ими. Туда уже успели просочиться турки, а в Гилянской области действовала партизанская армия Кучук-хана, протурецки настроенного националиста. Но вообще во всем этом районе царило почти полное безвластие.

3 февраля колонна англичан подошла к Керманшаху. В его предместьях она встретилась с двумя казаками из отряда Бичерахова — единственной русской части, не распавшейся после перемирия с турками. С отрядом Бичерахова двигался английский офицер связи Клоттербек, который систематически передавал сведения по русской радиостанции. Поэтому Денстервиль уже знал кое-что об этом отряде и наметил ему определенную роль в будущих своих действиях.

На следующий день в английском консульстве Керманшаха Денстервиль встретился с Бичераховым. Клоттербек некогда учился в России и теперь, сумев добиться популярности среди казаков, способствовал сближению английского генерала с казачьим войсковым старшиной.

Бичерахов назначил одного из своих офицеров, поручика Георгиева, сопровождать англичан до Хамадана. Здесь Денстервиль сделал большой привал, чтобы окончательно уточнить план дальнейших действий. Он беседовал с консулом Мак-Даулом, управляющим банком Мак-Муреем, ожидавшим его капитаном Голдсмитом и, наконец, с прибывшим из Тифлиса генералом Оффлей-Шором, начальником английской миссии на Кавказе, и генералом Баратовым, продолжавшим числиться командующим русской армией, которая знать его не хотела и толпами уходила домой.

После всех совещаний и переговоров наконец был выработан подробный план дальнейших действий. Было решено, что отряд Денстервиля любой ценой должен добраться до Энзели — персидского порта на Каспии, а оттуда перебраться через Баку в Тифлис. Голдсмит двинется в Баку один для разведки обстановки и подготовки тамошнего консула Роналда Мак-Донелла. Голдимит отлично знал русский язык и, смешавшись с солдатами, мог беспрепятственно добраться до Баку.

8 февраля Голдсмит отправился в путь. Но перед отрядом возникло неожиданное препятствие: Кучук-хан в Гиляне заявил, что не пустит англичан дальше на север. В Казвине проходили антибританские митинги. Полагали, что это — дело джангалийцев, людей К учук-хана (его отряды действовали в джунглях — на севере Персии, поэтому назывались джангалийцами). По сведениям, их было более пяти тысяч человек — сила весьма внушительная в сравнении с небольшим отрядом Денстервиля.

Дорога от Казвина до Решта, центра Гиляна, была запружена толпами русских солдат. Они двигались пешком или на лошадях, большими и малыми группами. Русские не проявляли к англичанам никакой враждебности. Однажды на остановке между генералом и русскими солдатами завязалась беседа.

— Куда это вы едете? — спросили солдаты.

— В Россию, — ответил генерал.

— Зачем?

— Мы ваши союзники и хотим помочь, чтобы немцы и турки не заняли территорию России.

Солдаты пожимали плечами.

— Вы нам больше не союзники. Мы заключили перемирие с Германией, а вы хотите затянуть войну.

Эта мысль высказывалась настолько часто, что генерал начинал сердиться: «Вот попугаи! Повторяют слова большевистских агитаторов!» Но так как за словами не следовало никаких враждебных действий, генерал успокаивался: пусть болтают, лишь бы не мешали добраться до Баку!

В Реште кучуковцы, вопреки всем ожиданиям, не предприняли никаких враждебных действий. Возможно, причиной этому было то, что они видели миролюбивое отношение русских к англичанам и что английский консул Макларен усиленно распускал слухи, будто генерал едет в Россию по приглашению самих русских.

Предстояло одолеть последние двадцать миль от Решта до Энзели — самый опасный отрезок пути к морю. Нужно было ехать через леса, в которых засели отряды Кучук-хана.

С величайшими предосторожностями, с оружием наготове, то пуская вперед броневик Сингера, то, наоборот, оставляя его в арьергарде, англичане двигались по шоссе, проложенному русскими войсками в густом лесу. Несколько раз показывались вооруженные конники, угрожающе направляя ружья в сторону колонны. Но выстрелов не последовало.

Наконец леса кончились, дорога пошла петлять среди голых гор, а затем показалась синяя полоса моря. Еще несколько поворотов, и впереди открылся вид на порт Энзели-Казиан.

Две песчаные косы уходили в море, образуя неглубокую лагуну. На западной косе располагался старый персидский город Энзели, на восточной — новый город Казиап, выстроенный русскими после заключения с Персией торговых концессий. Всего несколько сот метров водного расстояния разделяло эти два города. В Казиане находились судоверфи, в Энзели — торговые помещения, банки, гостиницы.

Денстервиль и его спутники с волнением смотрели на море — единственное, в котором никогда не плавали английские суда. Весь флот здесь был русский.

Отсюда недалека была и ближайшая цель — Баку.

В Энзели не было английского консульства, поэтому колонна двинулась к таможне, где начальником был бельгийский подданный Гунин.

Прибытие в городок отряда англичан на машинах во главе с генералом, конечно, не могло остаться незамеченным.

В тот же день во время обеда к начальнику таможни явился мрачного вида солдат и вручил генералу пакет. Вскрыв его, Денстервиль обратил внимание на штамп в левом верхнем углу бланка:

«Председатель Военно-революционного комитета Восточно-Персидского фронта. Энзели (Персия)».

Ниже был машинописный текст:

«Военно-революционный комитет Восточно-Персидского участка Кавказского фронта предлагает Вам явиться на чрезвычайное заседание комитета для объяснения причин прибытия миссии.

Председатель комитета А. Челяпин».

Гунин и его миловидная жена с волнением следили за генералом. А тот спокойно сказал посыльному:

— Хорошо. Передайте господину председателю Челяпину, что я непременно приду.

Солдат вышел, не попрощавшись. Денстервиль протянул бумагу Гунину.

— Это первый случай за время нашего пребывания в Персии, когда кто-то требует от нас объяснения, зачем мы прибыли в эту страну. Насколько я обязан считаться с этим органом?

— Боюсь, что придется считаться, — ответил начальник таможни. — В городе двухтысячный гарнизон, а на рейде стоит канонерская лодка «Карс». И они подчиняются комитету.

— В самом деле? — удивился Денстервиль. — По моим дорожным наблюдениям, дисциплина среди «революционных войск» настолько развалена, что просто не верится, чтоб кто-то кому-то еще подчинялся.

— О нет, здесь все несколько иначе! — поспешно сказал Гунин.

— А кто этот Челяпин? Офицер?

— К сожалению, нет. Он бывший писарь пароходной компании, человек не очень образованный, хотя весьма энергичный.

— Ну, тогда не страшно. — Денстервиль положил в тарелку еще ломтик мяса и продолжал спокойно есть.

— Вы решили не идти к ним? — осторожно спросила жена хозяина.

— Эти джентльмены допустили маленькую ошибку, не указав часа, когда я должен явиться на заседание их комитета. Поэтому я считаю, что могу закончить свой обед, — усмехнулся Денстервиль.

Но к концу обеда вошел слуга и тревожно сообщил, что пришел сам Челяпин. Денстервиль вышел в гостиную. Там его ожидал человек лет тридцати в сопровождении смуглого матроса.

— Вы что, смеетесь над военревкомом? — раздраженно начал Челяпин. — Обещали явиться и заставляете до сих пор ждать вас!..

Генерал, широко улыбаясь, протянул ему руку.

— Здравствуйте, господин председатель. Разве я должен был прибыть немедленно?.. Тогда вам следовало указать это в вашем приглашении, не так ли?

Эти слова несколько сбили с толку Челяпина.

— Да, тут оплошка вышла, — примирительно проговорил он. — Мы забыли указать, что комитет уже собрался и ждет вас... Ну что ж, тогда пойдемте сейчас.

Но как раз это и не устраивало Денстервиля. Ему нужно было выиграть время, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию.

— О, господин председатель, — страдальчески произнес он, — к чему такая спешка? Не забывайте, что мы целый месяц тряслись по ужасным дорогам, занесенным снегом. Мне хотелось бы хоть немного отдохнуть, помыться, прежде чем предстать перед вашим уважаемым комитетом. Надеюсь, ничего страшного не случится, если наше рандеву произойдет не сегодня, а завтра. Как вы думаете?

И снова Челяпин был сбит с толку этим просительным тоном. Никакого высокомерия, никакого там «убирайтесь к черту, я вас знать не знаю!», что он почему-то ожидал услышать. Просто человек устал с дороги и просит отложить встречу на завтра. Голубые глаза на скуластом лице председателя военревкома на минуту подозрительно сузились. Но высказывать недоверие не было причин.

— Что ж, если вы не можете поговорить, не помывшись и не отдохнув, — пожалуйста... — чуть насмешливо произнес Челяпин. — Давайте встретимся завтра, в одиннадцать. Идет?

— Премного благодарен. — Денстервиль поклонился. И, видя, что гости собираются уйти, снова протянул руку: — До свидания, господин председатель, очень рад был познакомиться с вами!

— До свидания. — Челяпин пожал руку и быстро вышел.

Сразу после обеда Денстервиль пошел осматривать порт и город. У причалов стояло несколько маленьких пароходиков. У выхода из лагуны с направленными на берег орудиями стояла канонерская лодка «Карс». На каждом шагу встречались солдаты, с любопытством разглядывавшие английского генерала.

Вечером он совещался с капитаном Саундерсом и другими офицерами. Генерал предчувствовал, что встреча с военревкомом не сулит ничего приятного, и не прочь был бы ехать дальше без переговоров с комитетчиками. Саундерс предлагал просто захватить один из пароходов и двинуться на нем в Баку. Однако других офицеров смущало присутствие канонерской лодки, которая не преминула бы открыть огонь.

— Да нет, дело не в ней. Я знаю одно верное средство, как заставить военное судно не открывать огня... — прихвастнул генерал. — Но беда в том, что эти пароходы слишком малы. На одном из них мы сможем поместить не более десяти грузовиков. Следовательно, нам пришлось бы бросить здесь три четверти наших машин.

Отпустив офицеров, Денстервиль снова вышел на улицу. Недалеко от таможни горел костер, вокруг него сидели русские солдаты, зажав винтовки между коленями. Дальше, у стены, едва проступали в темноте силуэты грузовиков. Денстервиль подошел к шагавшему около машин часовому.

— Кто на часах?

— Шофер Уэйн, сэр! — Часовой стукнул прикладом о землю.

— Давно эти типы зажгли костер?

— Как только начало смеркаться, сэр.

— Подходили ли они к вам, Уэйн? Пытались ли заглянуть в машины?

— Нет, сэр. Сидят себе и курят вонючие самокрутки.

— Гм, черт возьми! — пробурчал генерал и пошел дальше.

За углом горел другой костер, и там тоже сидели солдаты и матросы. Ясно — расставили вокруг часовых, и стоит сделать хоть одно движение, как этот двухтысячный сброд по сигналу кинется сюда!

Он почти вплотную подошел к костру. Сидевшие повернули к нему головы, но никто не поднялся. В их глазах не было ничего враждебного. Разве что чуть заметная усмешка: «Да ты не бойся, генерал, мы тут, тут! И будем сидеть здесь всю ночь!..»

Вот это больше всего и смущало его. Всю дорогу, наблюдая толпы бредущих в беспорядке солдат, генерал втолковывал своим офицерам, что революция способна только разрушать всякий порядок и единство, не создавая ничего взамен. А теперь он видел, что этих солдат соединяет какая-то сила. Они будут сидеть здесь всю ночь. Не плюнут и не уйдут спать, как должны были бы поступить, по его глубокому убеждению, солдаты революционного войска. И это не связано ни с муштрой, ни с присягой: этого в русской армии уже не существует. Но что же это за сила?

Была минута, когда ему хотелось гаркнуть на них: «Какого черта вы тут расселись, убирайтесь вон!» Но он не сделал этого, потому что понимал: хозяева здесь — они. Это было очень неприятно — ощущать, что не ты хозяин положения, а кто-то другой. Да еще кто — какие-то солдаты!

На другой день, 18 февраля, в одиннадцать часов дня Денстервиль и капитан Саундерс явились на заседание военревкома. Члены комитета, все как на подбор молодые солдаты и матросы, встретили англичан с напряженным вниманием. За внешней сдержанностью, несомненно, скрывалось волнение... Хорошо! Значит, все же понимают, что перед ними генерал, да еще английский!

Они не встали при появлении генерала, но, когда Денстервиль подходил, каждый поднимался, пожимал руку и называл фамилию. Генерал охотно давал возможность рассматривать свою тяжелую челюсть, лицо, еще покрытое индийским загаром, и, в особенности, генеральские знаки различия и ордена, нацепленные специально для этой встречи.

Челяпин открыл заседание и сразу повторил вопрос, содержащийся в приглашении: зачем прибыла сюда миссия?

Денстервиль, конечно, не имел намерения раскрывать подлинные цели миссии. Зачем они приехали? О, в этом нет никакого секрета. Ведь Англия — союзница России, а турки и германцы собираются напасть на Россию. Вот они и прибыли, чтобы на месте ознакомиться с положением дел и, если понадобится, оказать помощь.

Но тут его прервал Челяпин:

— Это вы бросьте, господин генерал! — И с торжествующей улыбкой выпалил: — Нам отлично известно, что вы приехали не обстановку выяснять, а связаться в Тифлисе с национальными советами, чтобы организовать из их частей армию для войны с турками и немцами!

Генерал вздрогнул как ужаленный. Откуда это им известно, черт возьми? Он полагал, что цели их миссии знают лишь немногие... И тут же подумал о Челяпине: «Наивный человек! Вот что значит молодость... Ему бы подождать, пока я дам побольше ложных сведений, а уж потом устроить этот фейерверк».

— Ну, раз вы так хорошо знаете, зачем я приехал, остается спросить: что же в этом плохого? — дружески улыбнулся он Челяпину.

— А то, господин генерал, что, если Советская Россия захочет воевать с кем-нибудь, она сделает это без вас.

Это было сказано достаточно решительно, и Денстервиль не нашел, что ответить.

— Придется вам повернуть оглобли и уехать туда, откуда приехали, — заключил Челяпин. — Мы получили радиограмму из Баку — не пропускать вас дальше на Кавказ.

— От кого именно, разрешите узнать?

— От председателя Бакинского Совета рабочих, солдатских и матросских депутатов товарища Джапаридзе и председателя Военно-революционного совета Кавказской армии товарища Корганова. То есть от единственного законного правительства на Кавказе!

Денстервиль решил, что наступило время показать когти.

— Я не признаю за этим самозванным правительством Баку права препятствовать моему продвижению. Я буду пробиваться туда, и для этого у меня есть достаточно пулеметов! — резко сказал он.

Наступила минутная тишина. Денстервиль следил за выражением лиц присутствующих и понял, что его слова никого не испугали. Просто они были ошарашены — слишком уж неожиданно улыбку сменил оскал клыков.

На побагровевших скулах Челяпина заходили тугие желваки. Но раньше чем он успел произнести хоть слово, раздался спокойный и насмешливый голос:

— А что, в английской армии все генералы такие хвастуны?

Это сказал молодой человек, почти юноша, лет девятнадцати, не больше. У него была странная фамилия — Бабух. Гунин, характеризуя членов военревкома, говорил, будто этот юноша еще совсем недавно был горнистом в одном из кавалерийских полков. Сейчас он по-мальчишески озорно усмехался прямо в лицо генералу.

— Так мы и поверили, что захотите полезть в драку с нами! Будто не знаем вас, англичан. Да будь у вас целый полк, и то десять раз почесались бы! А тут — всего двенадцать офицеров и сорок шоферов!..

И эти слова сразу разрядили атмосферу. Кто-то громко захохотал. Челяпин укоризненно покачал головой:

— Неосторожно выражаетесь, господин генерал!..

Денстервиль и сам уже понял, что хватил через край. Еще вчера ночью, глядя на сидевших у костра солдат, он подумал, что для них самым лучшим исходом было бы, если б англичане первыми начали враждебные действия. Тогда русские просто перебили бы отряд — и великие замыслы Лондона лопнули бы как мыльный пузырь. Нет, нет, позиция друга, желающего этим людям и всей России только добра, — вот единственная тактика, которой следует держаться сейчас!

Генерал с достоинством встал:

— Господа, я сожалею, что беседа наша пошла по столь нежелательному руслу. Я снова повторяю, что возглавляемая мной миссия прибыла сюда с самыми дружескими намерениями, и поэтому мне непонятна враждебность, с которой нас встречают. Я надеюсь, что вы еще обдумаете все и перемените отношение к нам. С этой целью я оставляю вас, чтобы дать возможность свободно обменяться мнениями. Если не возражаете, завтра мы еще раз встретимся в угодное вам время. А теперь — желаю всяких благ, джентльмены!

Англичане направились к двери. Они шагали медленно, и все же это было бегство. До последней секунды генерал боялся, что кто-нибудь вскочит и схватит их. Он-то, во всяком случае, не упустил бы такую возможность. Но их никто не остановил.

Подойдя к таможне, возле которой стояла длинная вереница машин, они снова увидели множество русских солдат. Это уже не была толпа любопытных. Правда, строя не было, но солдаты все находились при оружии, готовые к действию. Англичане — офицеры и шоферы — сбились в кучу, встревоженные решительным видом русских, явно ожидавших сигнала воепревкома. Денстервилю снова стало не по себе от мысли о возможной стычке между его жалкой группой и русскими. Он тихо шепнул шагавшему рядом Саундерсу:

— Скажите нашим, чтобы ушли в помещение. Пусть уходят все!

Саундерс с удивлением посмотрел на него:

— А машины, сэр? Оставить без охраны?

— Ничего с ними не случится. — Денстервиль теперь был уверен в этом. — Пусть только не мозолят глаза этим.

Саундерс еще раз посмотрел на него и, отдав честь, пошел к машинам. Денстервиль ускорил шаг.

Он направился прямо к Гунину и рассказал о встрече с комитетом. Начальник таможни озабоченно вздохнул:

— Я же говорил вам, сэр, что дела плохи. Эти молодчики из комитета держат в своих руках весь город и порт.

— А кто такой Джапаридзе, по распоряжению которого они действуют?

— О, это очень опасный грузин, сэр. Старый революционер, хотя не так уж стар по возрасту. Но он еще не самая главная фигура, а лишь заменяет в Баку некоего Шаумяна, который сейчас, по слухам, направился в Тифлис в качестве главного резидента Ленина на Кавказе.

— Шауманн?.. — Денстервиль впервые слышал эту фамилию. — Немец?

— Нет, Шаумян — армянин.

— Вот как!.. Значит, он и будет моим противником помер один?

— Да, генерал. И вокруг него собралась группа решительных деятелей. По сравнению с ними здешние комитетчики — молокососы!

Денстервиль снова с тревогой вспомнил поразившую его осведомленность Челяпина о целях миссии англичан. Едва ли председатель комитета добыл эти сведения сам, сидя здесь, в богом забытом энзелийском захолустье. Конечно, он получил их из Баку. Но неужели Шаумян и его помощники уже успели наладить свою разведку? Еще вчера генерал не ожидал ничего подобного.

Всю ночь и следующее утро он шагал из угла в угол по своей комнате, мысленно ища выход из создавшегося положения. Обидно было признавать, что после полуторамесячного успешного путешествия он потерпел крах у самой цели. Но, по-видимому, это было именно так.

Утром 19 февраля его известили, что новая встреча с комитетом состоится в два часа. Он пошел на эту встречу и, конечно, нисколько не был удивлен, что комитетчики не только не изменили своего решения, но, наоборот, были настроены еще воинственней.

— Из вашей тифлисской затеи ничего не выйдет, генерал, — твердо заявил Челяпин, — так что вы об этом и думать бросьте. Но я могу предложить вам другой план...

— Я весь — внимание, — поклонился Денстервиль.

— Признайте в письменной форме Советскую власть и поезжайте вместе с нашими товарищами прямо к товарищу Ленину.

Даже видавший виды Денстервиль был ошарашен этим предложением.

— То есть вы хотите, чтобы я стал большевиком?

— А почему бы и нет? — просто сказал Челяпин. — Вы же говорите, что приехали сюда, чтобы помочь нашему народу. А большевистская власть и есть самая народная власть.

Денстервиль с трудом подавил улыбку.

— Уверяю вас, господин председатель, что я ничего не имел бы против того, чтоб стать большевиком, но не готов принять большевистскую программу непротивления злу по отношению к противнику...

— Непротивление злу?.. — Челяпин широко раскрыл глава. — Эх и темный же вы человек, даром что генерал!.. Непротивление злу — надо же придумать такое!.. Ну ладно, как вы там хотите, а в Баку мы вас иначе не пропустим, так и знайте!

Денстервиль уже примирился с этой мыслью. Он сказал, что хотел бы наедине побеседовать с уважаемым господином председателем. И когда они уединились в соседней комнате, сообщил, что решил внять советам Челяпина и уехать обратно. Но до Багдада — целый месяц пути, а в его машинах не осталось ни капли бензина, поэтому он просит снабдить его нужным количеством горючего. Челяпин тут же подписал ордер на несколько бочек бензина.