Сказание о пальме

Глава двадцать вторая

После долгих споров и прений резолюция большевиков об отказе от приглашения англичан получила такое незначительное большинство, что правые фракции потребовали переголосования. Им удалось добиться, что голоса разделились поровну. Тогда Совет предложил перенести решение вопроса на 25 июля, а пока создать комиссию для ознакомления с положением на фронте.

Это был первый случай, начиная с марта, когда большевики не смогли одолеть своих противников в Совете. Они понимали: если за оставшиеся девять дней положение коренным образом не изменится, значит, борьба проиграна!

На следующий день, 17 июля, собрался Совнарком, чтобы обсудить меры по предотвращению назревающей катастрофы. На заседании Шаумян подробно рассказал о перехваченном письме Тифлисского национального совета и о требовании дашнакской делегации пропустить ее в Баку.

— Простите, друзья, но я не понимаю! — воскликнул Григорий Петров. — Ну, предположим, что им не дорога Советская власть в Баку, что им наплевать на русских и азербайджанцев... На то они и дашнаки, националисты... Но неужели они не понимают, что́ будет с бакинскими армянами, если турки придут сюда?!

Шаумян предвидел, что по мере знакомства с обстановкой в Баку Петров все чаще будет произносить слова: «я не понимаю...».

— Григорий Константинович, вы еще многого не знаете, — с досадой произнес Корганов. Он прибыл с фронта, узнав о вчерашнем решении Совета. — Нужны не дни, а недели, чтобы рассказать вам о всех предательствах дашнаков в отношении своего народа. О том, как они почти два десятилетия кричали об освобождении «турецкой» Армении, посылали туда ораторов, отряды «федаев», оружие, толкали народ на восстание, а затем неожиданно заключили «союз» с младотурками. Как затем, когда Энвер, Талаат и Джемаль организовали резню армян в Турции, они бросили народ на произвол судьбы. Как после Октября, получив от Советской России помощь и разрешение на создание Армянской демократической республики и ее вооруженных сил, заключили союз с грузинскими меньшевиками и мусаватистами, которые на каждом шагу обманывали их и постепенно привели к разгрому армянских войск — единственной силы на Кавказе, способной противостоять нашествию турок. И как теперь стали причиной того, что успешно начатый поход Кавказской Красной Армии вдруг превратился в позорное отступление...

— Чего же вы хотите? — добавил Шаумян. — На примере дашнаков еще раз подтверждается, что буржуазия готова принести самые насущные интересы, даже само существование нации в жертву своим классовым целям. В начале войны, когда мы выступали против нее, дашнаки чуть ли не оружием угрожали нам, называли «предателями нации» и утверждали, что Россия ведет войну ради спасения Армении из-под турецкого ига. Но стоило в России прийти к власти партии пролетариата, как дашнаки сразу изменили свою «русскую» ориентацию и бросились в объятия турок, нисколько не считаясь с тем, каких неисчислимых жертв это будет стоить армянскому народу...

— Недаром же такой человек, как Андраник, еще в 1908 году отвернулся от дашнаков. И я начинаю понимать, почему во время Караклисского боя он занял столь пассивную позицию: после всех предательств дашнаков он стал рассматривать их как главных врагов армянского народа! — горячо сказал Корганов.

Шаумян взглянул на него и улыбнулся.

— Ты о его радио?.. А я как раз собирался доложить об этом.

— О каком радио? — не понял Корганов.

— Значит, не знаешь?.. — И Шаумян обернулся к остальным: — Друзья, на днях я получил от Андраника радио из Нахичевани, но так как все эти дни мы были заняты другими делами, то не имел возможности познакомить вас с содержанием его.

Шаумян достал из папки листок и громко прочитал:

— «Безусловно подчиняясь Брест-Литовскому договору, Нахичеванский уезд, где в настоящее время нахожусь я со своим отрядом, объявил себя неотделимой частью Российской республики. Прошу передать кому следует, что я со своим отрядом с сего дня нахожусь в распоряжении и подчинении Центрального Российского правительства. Вступлению турецких войск в пределы Нахичеванского уезда постараюсь воспрепятствовать. Жду ответа и распоряжения.

Генерал-майор Андраник.

Село Абракунис, Нахичевань, 14 июля».

— Вот это здорово! — вскочил с места Корганов. Он весь сиял, покрасневшие от бессонницы глаза его смеялись. — У него ведь, говорят, пять тысяч бойцов!

Пять тысяч! Эта цифра, после того что случилось на Волге, после мечты собрать здесь хотя бы две тысячи штыков, чтобы укрепить фронт, показалась присутствующим фантастической, невероятной. У всех глаза светились надеждой, все взоры обратились к Шаумяну и Корганову.

— Думаешь, они смогут прийти нам на помощь? — спросил Фиолетов.

Корганов подошел к стене и отвернул занавес.

Достаточно было даже беглого взгляда на карту, чтобы луч надежды снова померк... Присутствующие не знали еще, что Энвер разослал приказ всем турецким военачальникам на Кавказе, предписывая «закрыть все пути перед Андраником, чтобы он не мог пробиться со своим отрядом на помощь Шаумяну... Ибо если эти две силы объединятся, то занять Баку станет невозможным». Не знали они и того, что задолго до этого правительство Армении тоже направило бакинским дашнакам письмо с советом «со всей осторожностью постараться помешать Андранику проникнуть в Карабах и совместно с карабахскими армянами объединиться с красными чертями, во главе которых стоит Шаумян». Но комиссары видели, что Андраник слишком далеко, в самом юго-западном уголке Закавказья, и между ним и Баку пятьсот верст — целые области, занятые турецкими и мусаватистскими войсками.

— Трудновато, конечно, — неуверенно сказал Корганов. — Если бы мы сразу после Караклисского боя предложили ему двинуться из Лори сюда, он еще мог бы пробиться.

— Но все же вы подумайте, подумайте, как с ним связаться! — настойчиво повторял Азизбеков. — Представьте только — пять тысяч...

Но трезвая оценка обстановки убеждала, что на быстрый подход отряда Андраника рассчитывать нельзя. Единственная помощь его могла заключаться в том, чтобы он отвлек на себя часть сил турок.

Здесь же, на заседании Совнаркома, Шаумян набросал ответную телеграмму:

«Народному вождю Андранику.

Вашу телеграмму получил. Полный текст сообщил в Москву, Центральному правительству. Со своей стороны в Вашем лице приветствую подлинного народного героя. Если бы господа Качазнуни и прочие были похожи на Вас, то армянское крестьянство не переживало бы теперь такой трагедии. Передайте привет всем храбрым солдатам, сражающимся под Вашим знаменем, и всему трудовому населению, которое вдвойне страдает и от турецкого штыка, и от предательства национальных вождей. Несмотря ни на какие трудности, призываю Вас ни в коем случае не опускать революционного знамени. Бакинский пролетариат при сильнейшем содействии Российских властей ведет героическую войну против турецко-бекских банд в направлении Кюрдамир и Ахсу. Когда мы победим турок, ханов и беков, грузинских князей и армянскую буржуазию, тогда объединенные крестьяне и рабочие всего Закавказья на своем общем съезде утвердят Советскую власть и снова свяжутся с Великой Российской республикой. Был бы рад оказать Вам необходимое содействие. Быть может, Вы найдете пути связи.

Чрезвычайный комиссар Кавказа и Председатель Совета Народных Комиссаров Баку

С. Шаумян».

Сообщение это тем не менее несколько подняло настроение присутствующих. Поэтому, когда снова вернулись к тому, как поступить с делегацией Тифлисского национального совета, сразу послышались восклицания:

— Конечно, не пропускать!

— Тоже мне «дипломаты»!

Было решено: делегацию в Баку не пропускать и при первой же возможности распустить Бакинский армянский национальный совет.

19 июля по городу пронесся слух, что к пристани подходит пароход «Электерия» с советскими войсками, и тысячи людей бросились туда. И каково было разочарование всех, когда они увидели, что с корабля спускается только горстка людей...

Через царицынское «сито» прошел один конный эскадрон в составе 120 сабель под командованием Ильи Тамаркнна, батарея 6‑орудийного состава, одна рота матросов Черноморского и Балтийского флотов и команда конных разведчиков в составе 30 сабель. Вместе с ранее прибывшим штабом Петрова общая численность войск составляла около 500 человек.

Шаумян и Петров, приехавшие в порт, чтобы встретить войска, избегали смотреть в глаза друг друту. С горечью думал Шаумян о том, что теперь его заявления о подходе значительных сил из России могут обернуться против него самого. Сейчас по городу поползут зловещие слухи о бессилии или нежелании России помочь Баку. Снова начнутся разговоры о неизбежности приглашения англичан.

— Пожалуй, я завтра же двинусь с этим отрядом на фронт, Степан Георгиевич, — сказал Петров.

Шаумян посмотрел на него и подумал: «Видимо, угадывает мои мысли и почему-то считает себя виноватым, что не сумел доставить сюда более значительную подмогу...

— Что ж, Григорий Константинович, пожалуй, вы правы. Может быть, нам удастся хоть немного поднять настроение бойцов там, на фронте...

Он оставил Петрова в порту распоряжаться выгрузкой и отправкой войск в отведенные казармы, а сам вернулся к себе, чтобы срочно направить Ленину новую телеграмму:

«Положение становится серьезным. Отправка воинских сил для Баку должна быть усилена и ускорена. Отправляйте скорей, сделайте распоряжение, чтобы местные Советы по дороге не останавливали частей, направляющихся в Баку. Сообщите, можем ли ждать помощи и в какой срок. Повторяю, помощь войсками необходима срочная и солидная».

А положение на фронте становилось все тяжелее. Развал в армянских частях усиливался с каждым днем. Дезертирство становилось массовым. 20 июля комиссар 3‑й бригады Микоян сообщил, что бригада без боя оставила Шемаху. «Вопреки моим усилиям, — писал он в рапорте, — по приказу Амазаспа отошел обоз, а за ним постепенно двинулась пехота. Виновники должны быть преданы суду».

В это время начальник связи армии Эйжен Берг с отрядом связистов прокладывал телеграфную линию между Шемахой и селением Маразы. Он уже почти заканчивал работы, когда началось отступление бригады Амазаспа. Жители села Маразы и Воронцовки организовали отряды и выступили навстречу туркам. Они послали Амазаспу сообщение, что им удалось остановить турок, и попросили прислать подкрепление. Но Амазасп, оставив их просьбу без ответа, продолжал отступать. Берг, узнав об этом, сам бросился с кучкой связистов к крестьянам Маразы и стал пулеметным огнем рассеивать наступающие цепи турок...

В конце этого дня в Баку поступило еще два тревожных сообщения. В первом из них Бичерахов извещал, что деморализация армии и отсутствие помощи заставляют его снять с себя ответственность, он временно передает командование армией Аветисову и просит назначить нового командующего. Одновременно Бичерахов требовал прекратить выступления против приглашения англичан, ибо это «дезорганизует фронтовые части».

— Ну и черт с ним! — кричал Фиолетов. — Теперь у нас есть свой полковник! Назначим командующим Григория Константиновича!..

Шаумян вопросительно посмотрел на Петрова.

— Я не боюсь ответственности, но... Уж если Григорий Николаевич, зная этих амазаспов и бичераховых как облупленных, не сумел заставить их воевать...

А Корганов сказал:

— Я думаю, что дашнакские части так стремительно отступают сюда не только потому, что устали. Их командиры хотят быть поближе к Баку, где в эти дни решается вопрос о власти. Поэтому, если менять, то уж весь командный состав...

— Правильно! — согласился Шаумян. — Как это ни печально, но придется оставить Аветисова командующим. Григория же Константиновича лучше назначить военным комиссаром Бакинского района, чтобы он организовал вместе с вами оборону Апшерона.

— А насчет командного состава все же надо еще раз напомнить Москве, — сказал Петров. — Раз нет войск, пусть хоть пришлют командиров, которыми можно заменить здешних сволочей!

— Что ж, попробуем, хотя я не верю, что это поможет, — сказал Шаумян и тут же набросал новую телеграмму:

«Обещанный оперативным отделом дивизионный комсостав прошу направить незамедлительно. Кроме того, необходимы войска. Главный контингент наших войск — вначале храбро сражающиеся армянские части — деморализован в результате трусости командного состава и английской агитации. Необходимы свежие силы из России и политически надежный комсостав. Особо прошу поторопиться! Шаумян».

Второе же сообщение было частное: в бою с турками убит Илья Игнатов, кинувшийся первым в штыковую атаку. В приемной Шаумяна трое — Анна, Ваган и Анвар — сидели, сраженные горем, не тая слез...

В то время как фронт разваливался в результате предательских действий дашнаков и Бичерахова, правые партии усилили агитацию за приглашение английских войск. Они распускали слухи, что у Денстервиля в Персии 16 тысяч войск, тысячи автомашин и огромное количество продовольствия, уверяли обывателей, будто в индийских частях есть обезьяны, обученные стрельбе из пулеметов...

Григорий Петров на фронте, пытаясь поднять боевой дух деморализованных частей, провел несколько отчаянно храбрых атак против турок. Но сил у него было слишком мало, и изменить положение к лучшему, конечно, не удалось.

А в Баку военревком готовился провести чистку флотилии. Открыто сделать это сейчас было невозможно: большевики-каспийцы были все на фронте, хозяевами положения на флотилии остались эсеры, которые опирались на мародеров, мешочников и прочую шваль.

Эсеры внимательно следили за каждым шагом военревкома и решили сами перейти в наступление. 23 июля перед гостиницей «Астория» завизжали тормоза автомашины, из нее вышли эсеры: лейтенант Ермаков с канонерской лодки «Астрабад», мичман Лямлин из штаба флотилии и матрос Тюшков из береговой радиостанции флотилии. Они ворвались к Шеболдаеву.

— Почему прибывшую морскую роту не отправляете на фронт? — без всякого предисловия начал Тюшков.

Шеболдаев ответил спокойно:

— Вы, братцы, не бузите тут: кого и куда направлять — это наше дело!

— Вот как?.. — орал Тюшков. — Наши братишки, цвет Каспийской флотилии, погибают за дело революции, а ваши балтийцы будут прохлаждаться здесь?

Шеболдаев медленно встал и, опираясь на сжатые кулаки так, что захрустели кости, задышал ему в лицо:

— Слушай, браток! Ты не на корабельном митинге и демагогию не разводи. «Наши... ваши»!.. Почему же ты и твои дружки не на фронте, где «братишки» проливают кровь за дело революции?..

— А-а... Вот чего вы хотите! — истерически завизжал Тюшков. — Мы на фронт, а вы тут захватите корабли — и делай с нами, что хочешь?! Не выйдет, господа большевики! Не выйдет, говорю я вам! Не выйдет!..

Шеболдаев, все еще сдерживая себя, обернулся к молчавшим Ермакову и Лямлину:

— Послушайте, товарищи, если вы пришли сюда за делом, зачем было брать с собой этого припадочного! Выкладывайте, что у вас, да только спокойно, по-деловому.

Лямлин положил руку на плечо Тюшкову, и тот сразу остыл.

— Дело у нас вот какое: ввиду тяжелого положения на фронте мы требуем, чтобы прибывший отряд моряков Полухина немедленно был направлен на передовые позиции. Предупреждаем, что в противном случае мы будем рассматривать пребывание этого отряда в Баку как заговор против Каспийской флотилии!

— Требуете? — спросил Шеболдаев.

— Именно! — подтвердил Ермаков.

— В самой ультимативной форме! — прибавил Лямлин.

И тут Шеболдаев не выдержал.

— Убирайтесь к черту! — закричал он и хватил кулаком по столу. — Вон отсюда, пока я вас не арестовал!

Казалось, эсеры только этого и ждали. Они пулей вылетели из кабинета Шеболдаева. Вскоре на кораблях флотилии засвистели боцманские дудки, созывая всех наверх.

Представители эсеровской партии, разъехавшись по экипажам, надрывали глотки, рассказывая о кознях большевиков против флотилии. Вспоминали все обиды, в мрачных красках описывали неудачи на фронте, обвиняя во всем шаумяновское руководство.

На кораблях были приняты резолюции, требующие приглашения англичан. Кроме того, было решено: пока морская рота не уйдет на фронт, никого с кораблей на берег не отпускать, поставить везде усиленную охрану и не спускать глаз с «гадов из военревкома».

Эти резолюции поступили в Бакинский Совет 24 июля. И в тот же день английский консул попросил у Шаумяна аудиенции.

Эта просьба не удивила Шаумяна: он давно понял, что выступление правых партий на заседании Совета 16 июля было артиллерийской подготовкой Мак-Донелла перед атакой.

Первой реакцией комиссаров было: к черту англичан, теперь с ними не о чем разговаривать!.. Но потом, поразмыслив, они решили: а почему, собственно? Ведь все нити дергают они, англичане, и если выложить перед ними главные козыри, то, — кто знает? — может быть, те сами дадут отбой своим подручным в Баку. А нет — так все равно, хуже не станет!

Было решено, что на этот раз переговоры поведут Шаумян и Джапаридзе.

В назначенный час Мак-Донелл и вице-консул Бойль вошли в кабинет Шаумяна.

Шаумян и Джапаридзе поздоровались с гостями вежливо, но сдержанно.

Консул начал радушным тоном:

— Вот снова мы встретились! Кажется, прошло немного времени с тех пор, а сколько воды утекло...

— Да, времена нынче бурные, — согласился Шаумян.

— Именно в такие времена проверяется жизнестойкость теорий, правильность взглядов и способность руководителей предвидеть. Не так ли, мистер премьер?

— С вами нельзя не согласиться, господин консул, — кивнул Шаумян.

— Прежде всего я хотел бы знать, остается ли в силе наш старый уговор?

— Какой, господин консул?

— Говорить прямо и открыто.

— Я пока не вижу оснований изменять этому принципу.

— Вот и отлично. А теперь я хочу задать вам один вопрос, мистер премьер. Разве вас не удивляет, что в самые критические минуты вы совершенно неожиданно получали помощь от своих ярых противников?

— Вы имеете в виду дашнаков? — поднял брови Шаумян.

— И эсеров, и Бичерахова, о котором вы сами говорили, что он едва ли симпатизирует Советам.

— Вы хотите сказать...

— Вот именно, мистер премьер... Вы отвергли нашу помощь, но мы тем не менее постоянно предлагали ее, направляли в ваше распоряжение силы, которые в иных условиях, безусловно, стояли бы против вас!

Теперь уже не осталось никакого сомнения: консул шел в открытое наступление. Шаумян бросил взгляд в сторону Джапаридзе, потом спросил:

— Допустим. Но тогда прошу объяснить, господин консул, почему именно теперь вы решили напомнить об этих ваших «услугах»?

— Нам хочется, чтобы вы наконец оценили по достоинству нашу искреннюю дружбу, мистер премьер, — любезно улыбнулся Мак-Донелл.

Не тая усмешки, Джапаридзе спросил:

— И на этом основании пригласили генерала Денстервиля в Баку?

— Мы бы не настаивали на этом, мистер Джапаридзе, — обернулся к нему консул, — если бы союзники, которых мы вам одолжили, не проявляли признаков крайней усталости... Поверьте, они совершенно выдохлись. Прибытие же англичан вселит в них необходимую стойкость и мужество.

Шаумян и Джапаридзе снова обменялись взглядами. Делая вид, что весьма озабочен заявлением консула, Шаумян произнес:

— Да, да, их представители в Бакинском Совете тоже все время твердят, что дашнакские войска очень устали.

— Вот видите, мистер премьер! — подхватил обрадованно Мак-Донелл.

— Ну, а если мы вдруг не пожелаем считаться с этим? — так же задумчиво спросил Шаумян.

— Это было бы совершенно напрасно и — простите уж за резкое слово! — неумно, мистер премьер! — внушительно заявил консул. — Вы просто доказали бы, что являетесь не только плохим дипломатом, но и неважным химиком.

— И химиком тоже? — усмехнулся Шаумян. — Понимаю... Вы хотите сказать, что все же примешали вашу серу к пашей стали?

— Если вы продолжаете считать нас недругами, то это так!.. — Мак-Донелл уже не улыбался. — Другое дело, если вы признаете нас друзьями. Тогда эта примесь не вредна.

— Иначе говоря, у нас другого выхода нет, и мы должны подчиниться вашему диктату?

— Мы лишь предлагаем стать союзниками, мистер премьер! — развел руками Мак-Донелл и добавил вкрадчиво: — А какое это емкое слово — «премьер»!..

От этого грубого намека передернуло даже Бойля. Он отлично понимал, что можно подкупить многих, играя на их честолюбии, на желании быть важной персоной. Но думать так об этом человеке?! Он ожидал, что Шаумян сейчас взорвется, но тот лишь с усмешкой произнес:

— Ценное напоминание!

Потом снова вопросительно посмотрел на Джапаридзе. Тот незаметно кивнул. Тогда Шаумян повернулся к Мак-Донеллу.

— Что ж, господин консул, мы очень обязаны вам за столь откровенное освещение вопроса.

— Это ведь в вашем стиле, мистер премьер! — откликнулся тот.

— Вполне, господин консул. Так вот, разрешите с такой же откровенностью высказать и наши взгляды... Нам кажется, что вы и ваши шефы, задумавшие эту сложную дипломатическую игру, мягко выражаясь, недальновидные люди!

— Неужели?! — насмешливо воскликнул Мак-Донелл.

— Представьте себе, господин консул! Вы не разобрались, что происходит на нашей маленькой планете. Признайтесь, ведь вы думаете, что революция в России — это какой-то стихийный бунт уставшей от войны черни?.. И, будучи уверены в неизбежной гибели революции, вы бросились поскорей урвать куски пожирнее? В частности, вы, господин консул, загипнотизированный запахом нефти, не хотите видеть происходящего за пределами нашего тесного уголка. Вы ликуете, что примешали вашу серу к стали, которая будто бы варится здесь. Но варится-то она в другом месте! В Москве, Петрограде — в России... Именно там решаются вопросы нашего окончательного торжества! А Баку, как бы важно ни было его политическое и экономическое значение, всего лишь форпост, боевое охранение, которое на дальних подступах прикрывает развертывание основных сил для решающего сражения! Да, господа, сталь революции варилась не здесь, и мы не позволили примешать к ней вашу серу. Не позволили, господа «опытные дипломаты»!

Минуту Мак-Донелл сидел неподвижно, устремив взор на Шаумяна. Потом медленно встал и, пытаясь скрыть растерянность, произнес:

— Это весьма любопытные рассуждения, мистер премьер... Но вы же не можете без нас защитить город от турок, не забывайте этого!

— Ну, а вы, господа англичане, разве можете без нас удержать Баку? Мы же отлично понимаем, почему вы так упорно добиваетесь, чтобы именно мы, большевики, пригласили вас в Баку! Почему вы так любезно «соглашаетесь» оставить меня на посту премьера! Потому что вы понимаете, что любая политическая комбинация здесь без большевиков равна нулю. А я уже заявлял на Бакинском Совете и повторяю здесь, что большевики никогда не согласятся стать для вас ширмой и прикрывать своим именем и авторитетом английскую колонизацию Баку. Без нас город попадет в руки немцев и турок, господин консул. А вам, вероятно, известно, как им нужна бакинская нефть!

Мак-Донелл молчал, во взгляде его было изумление. И еще — страх. Шаумян продолжал:

— Так что подумайте, господа... Может быть, у ваших подопечных еще хватит мужества и стойкости продержаться до прихода сюда советских войск?

Все поднялись. Шаумян выжидательно смотрел на консула. Джапаридзе не сводил с Шаумяна восхищенного взгляда.

Мак-Донелл повернулся и, не прощаясь, зашагал к выходу.

По дороге в консульство они не проронили ни слова. Войдя в кабинет, Мак-Донелл молча направился было к карте Баку, потом спохватился и подошел к карте России. Бойль холодно следил за ним. Консул долго рассматривал карту, пока Бойлю это не надоело. Он посмотрел на часы и спросил:

— На который час вы назначили этим джентльменам явиться сюда, сэр?

Мак-Донелл продолжал изучать карту. Не оборачиваясь, прошипел:

— Проклятие!..

— Когда они придут, чтобы узнать о результатах ваших переговоров с мистером Шаумяном, я расскажу им маленькую сказку, которую слышал от одного мудреца, — зло начал Бойль. — Сказку о пальме и о том, кто был ее настоящим хозяином...

— Что это значит, Бойль? — резко повернулся к нему Мак-Донелл.

— Ничего, сэр. Просто я вспомнил, как глубокомысленно подавалась эта история.

— Послушайте, молодой человек, это уже...

— Слишком, хотите сказать? Но ведь я представляю нашу славную оппозицию, которая имеет право ругать правительство его величества, когда оно дает для этого достаточно оснований. А в более идиотском положении, чем теперь, правительство Англии не было за всю свою историю, сэр. Какой жалкий вид имеем мы перед Шаумяном! В его распоряжении было всего несколько тысяч плохо обученных войск, а он начал смелую игру с Англией, Германией, Турцией и вот уже несколько месяцев удерживает Баку, снабжает большевистскую Россию нефтью и хлопком, оттягивает на себя силы противников от центра революции!

— Игра еще не окончена! — крикнул Мак-Донелл.

— Здесь игра окончена, — презрительно отпарировал Бойль. — Если вашей целью является не допустить немцев и турок в Баку, вы должны плясать под дудку Шаумяна!

Это была страшная правда. Мак-Донелл опустился в кресло. А Бойль, шагая по кабинету, остановился перед картой России.

— Ленин... Вот кто воспитал этих дальновидных и трезвых политиков! И они в Петрограде, Баку, Царицыне, Астрахани и в других форпостах водят за нос ослов с толстыми челюстями и длинными ушами, пока он укрепляет свое молодое и страшное государство! И он достиг своей цели: в Красной Армии в начале этого года было 150 тысяч штыков, а теперь 800 тысяч! Она остановила наступление немцев на западе, продвижение англичан на севере и чехословаков на востоке, поход Краснова на юге. Она стала почти несокрушимой силой! — Бойль обернулся к консулу: — Да понимаете ли вы, какой страшный зверь появился в мире?! Такого еще не было в ваших колониальных джунглях, сэр. А вы идете на него со своими старомодными и примитивными капканами и ловушками! Вместо того чтобы сразу прыгнуть на грудь и разорвать сердце, вы хватаете вашими старыми клыками за ноги! Обидно, сэр, обидно и страшно сознавать, сколько было допущено ошибок!

Мак-Донелл подавленно спросил:

— Что же делать, Патрик? Скажите, что нам делать?

— Если речь идет о дальнейших действиях здесь, сэр, то предоставьте вести игру мне.

— Вы... Вы хотите взять на себя полномочия? — вытаращил глаза консул.

— Сейчас важно действовать, сэр, действовать решительно и быстро. И неважно, кто при этом будет командовать. Ведь на нашем старом и добром корабле давно существует традиция: забывать все ссоры, как только на горизонте появляется судно, которое можно ограбить! — Он ждал ответа, но консул молчал. — С вашего позволения, я сегодня же отправлюсь к генералу, чтобы рассказать ему об истинном положении вещей и согласовать новую политику, которую мы должны вести здесь!

После долго паузы Мак-Донелл слабо махнул рукой:

— Езжайте, Патрик. Делайте, что хотите.