Сказание о пальме

Глава двадцать девятая

Перед самым отплытием каким-то чудом удалось собрать на пристани всех: и семьи арестованных, и Сурена с его группой. Амиров помог им подняться на пароход и устроил в кают-компании и на верхней палубе. Увидев мужа, Варвара Джапаридзе вдруг начала уговаривать его не уезжать из города. Сказала, что знает одного человека, который согласен спрятать его у себя, если Алеша захочет остаться в Баку. Все принялись горячо обсуждать этот вопрос, хотя большинство не верило, что Джапаридзе, которого знал в лицо каждый бакинец, удастся скрыться в городе.

Но Прокофий Апрасионович ответил на это:

— Ну как же я расстанусь с остальными, Варо? Как были вместе до сих пор, так и останемся.

Пароход наконец тронулся, и многие пассажиры после всех волнений этого дня сразу легли, где попало, и тут же уснули.

Но скоро пароход остановился, и те, кто бодрствовали, вышли на палубу узнать, в чем дело. Оказалось, что они стоят у острова Жилой. У того самого, где месяц назад пережидали шторм и затем попали в беду. И, как тогда, теперь тоже в бухте стояли освещенные огнями суда с беженцами, а на рейде маячили военные корабли.

— Пытаются навести порядок, — объяснил Амиров. — На пароходах тысячи людей — без провизии, без одежды, многие без денег. Куда их направить, чтобы можно было разместить и прокормить?

И тогда перед пассажирами тоже встал вопрос — самый важный, самый главный: куда пойдет «Туркмен»? В Энзели, где англичане? В Петровск, где Бичерахов? В Красноводск, где опять-таки англичане да еще эсеровская власть? Или в Астрахань — единственный, но самый дальний порт, где Советская власть?

— Я понимаю, что вас устраивает только Астрахань, — задумчиво сказал Амиров. — Но на пароходе восемьсот человек: мой отряд, солдаты и офицеры из других частей, беженцы, больные и раненые. После вас на борт поднялись даже какие-то англичане. И я не уверен, захотят ли они туда, в Астрахань?

— Англичане? — встревожился Микоян. — Откуда они взялись?

— Говорят, отстали от своих, не попали на «Крюгер».

— При всех случаях, думаю, решающее слово будет принадлежать твоему отряду, Татевос, — сказал Корганов. — Куда прикажешь, туда и пойдет «Туркмен».

— Да, хватит уж интеллигентничать и цацкаться со всеми! — поддержал его Петров.

Амиров, глядя на них, усмехнулся:

— Конечно, мой отряд — главная сила на пароходе. Но почему вы думаете, что ему захочется в Астрахань, в лапы к вашим? После всего того, что произошло в Баку!

Шаумян на это твердо заявил:

— Если кто-либо на пароходе боится, что власти в Астрахани задержат их, то я даю гарантию, что, как только нас доставят в порт, «Туркмен» может пополнить запасы воды и топлива и уйти куда захочет!

— Я не сомневаюсь, что вы это сделаете, Степан Георгиевич, — мягко сказал Амиров. — Но им покажется куда безопаснее, если мы вообще не зайдем в Астрахань!

— Татевос! — с возмущением воскликнул Арсен. — Ты же понимаешь, что будет с нами, если мы опять попадем им в лапы!

— Нет, я жду, пока ты мне это объяснишь! — рассердился Амиров. — А вот ты понимаешь ли, что в моем отряде не у каждого брат — большевик? Да и в команде парохода тоже! А я не думаю, что ее можно заставить идти туда, куда я захочу!

— Так что же будем делать? — спокойно спросил Шаумян.

— Вы поймите меня правильно, Степан Георгиевич. — Голос Амирова сразу становился мягче, как только он начинал говорить с Шаумяном. — Я буду делать все, что в моих силах, чтобы пароход пошел в Астрахань. Да и сам, наверно, останусь там, будь что будет. Я лишь хочу сказать, что это нелегко сделать. Я ведь уже прощупывал настроение команды и офицеров отряда.

— На пароходе знают, что мы здесь?

— А разве такое скроешь? Знают, и уже идут разные толки: что вы будто бежали из тюрьмы, что тут что-то не чисто...

— Где разрешение Далина? — обернулся Шаумян к Микояну.

— Начальник тюрьмы оставил у себя, — сказал тот. — Но все это ерунда. Как будто можно убежать из Баилова!

— Убегали и не из таких тюрем... — пожал плечами Амиров. — Но главное в том, что если они так думают, то уж с ними ничего не поделаешь. — Он встал. — Ну, я пойду еще раз поговорю с ними...

Вслед за ним вышел и Микоян. Вернулся он страшно возбужденный. Собрал руководителей в сторонку и прошептал:

— А ведь, кажется, есть выход куда проще! Я узнал, что капитан этого парохода латыш, семья его живет в Риге, и он давно рвется в Астрахань, надеясь оттуда добраться к семье...

— Ну и что? — не понял Фиолетов.

— А то, что можно уговорить его под покровом ночи незаметно удалиться от остальных судов и взять курс на Астрахань!

Все молча переглянулись. Потом Полухин спросил:

— Ну, а если за нами погонятся военные корабли?

— В этой суматохе-то? До нас ли им сейчас?

— Пошли-ка, Анастас, к этому твоему капитану, — произнес решительно Шаумян.

Они вернулись довольно скоро.

— Все в порядке! — радостно сообщил Шаумян. — Капитан оказался сговорчивым человеком и сразу согласился на паше предложение. Только попросил, чтобы я ему помог потом эвакуироваться в Латвию. Я, конечно, дал полную гарантию.

В это время вернулся Татевос. Ему рассказали о случившемся, и он тоже воскликнул обрадованно:

— Если это удастся — очень хорошо! А то те, внизу, и слышать не хотят ни о какой Астрахани. Говорят, Центрокаспий приказал идти в Петровск...

— Кто это «те»? — спросил Джапаридзе.

— Представители судового комитета — сплошь эсеры. Да и офицеры моего отряда говорят примерно то же самое. — Амиров вдруг произнес задумчиво: — Сдается мне, что кто-то уже основательно подготовил их: как по одной шпаргалке чешут!

Скоро по сигналу военных судов пароходы начали выходить из бухты Жилого. Море было спокойное, и в темноте можно было увидеть далеко растянувшуюся цепочку корабельных огней. Комиссары, стоя на верхней палубе, следили за тем, как эта цепочка удаляется от них куда-то влево.

Прошло еще немного времени, и огни совсем скрылись за невидимой чертой горизонта. «Туркмен» теперь шел один, держа курс на север.

— Интересно, кто-нибудь на пароходе кроме рулевого и капитана знает, куда мы идем? — раздался в темноте чей-то тихий голос.

— Наверное, нет... — так же тихо ответил другой. — Люди устали, многие заснули. Для них сейчас главное то, что вырвались из Баку, спаслись от турок.

— Но к утру все же узнают.

— К утру уже будет поздно что-либо изменить.

Но они ошибались. На пароходе были глаза, которые видели все.

Только, успокоившись, комиссары уснули, как в кают-компанию вошел капитан «Туркмена» — плечистый блондин с серыми глазами. Шаумян сразу поднялся и выжидательно посмотрел на него.

Капитан сказал с акцентом:

— Они не хотят идти Астрахан, понимаете?

— Кто?

— Ну кто же еще... Это раньше капитан был хозяин на корабль, — в голосе капитана появился оттенок упрека. — А сейчас революция. Сейчас есть судовой комитет, который может отменить приказ капитана.

Капитан подошел к висевшей на стене карте Каспийского моря и показал точку, лежащую восточнее от дуги, протянутой от Баку до Петровска.

— Я довел «Туркмен» сюда. Это курс на Астрахан. Но судовой комитет узнал об этом и говорит, что не хочет туда. Я ничего не могу поделать.

Шаумян посмотрел на карту и спросил:

— А можем ли мы переговорить с судовым комитетом?

— Они уже ушли, — сказал капитан. — Но у меня сидят двое: механик и еще один член комитета.

— Что ж, пошли к ним.

Шаумян двинулся к выходу. За ним Петров, Корганов, Полухин и Микоян.

Те двое были еще в каюте капитана. Один из них, невысокий, с круглым лицом и пухлыми губами, не дал вошедшим даже поздороваться.

— Ага, пришли, господа комиссары? — В голосе его были злость и затаенный страх. — Пришли, чтобы уговорить нас? Так я вам заранее скажу: ничего не выйдет. Не выйдет!

Комиссары переглянулись: все это ничего хорошего не предвещало. Потом Полухин спросил:

— А почему так воинственно, товарищ?

— Потому что это черт знает что! Кучка арестантов, бежавших из тюрьмы, хочет, чтобы восемьсот человек из-за них поплыли в Астрахань. А никому на этом судне не хочется туда.

— Видимо, в Баку в последнее время стало традицией выносить приговоры, даже не выслушав обвиняемых, — спокойно произнес Корганов.

— Какие такие приговоры? — Это заговорил другой член судового комитета. Он был высокого роста, смуглый, с угольными глазами и произносил букву «г» на украинский манер, с мягким выдохом.

— Да насчет того, что мы бежали из тюрьмы. Откуда вы это взяли?

— А как же еще? — снова визгливо заговорил первый. Видимо, он и был механик корабля. — Всем известно, что вы были арестованы за государственную измену и преданы военно-полевому суду. — Он вдруг обернулся к Шаумяну: — Каким образом вы очутились здесь, если не бежали?

Шаумян пристально посмотрел в его сузившиеся продолговатые глаза, но ничего не ответил. Снова заговорил Корганов:

— Мы были арестованы и преданы суду, это правда. Но ведь этот суд не состоялся и приговора нам не вынес!

— Ну и что? — запальчиво спросил механик.

— А то, что у всех цивилизованных народов существует закон: пока суд не признал вину обвиняемых, они не подлежат наказанию, — рассудительно объяснил Григорий. — А оставить нас в тюрьме — означало бы осудить на смерть без суда и следствия, понимаете? Видно, даже «Диктатура Центрокаспия» не решилась на такое беззаконие и отпустила нас на волю!..

Капитан понял, что переговоры уже начались и что они продлятся долго, поэтому сказал:

— Да вы садитесь. Садитесь...

Когда все сели, заговорил Микоян:

— Так вот, слушайте, товарищи... — Он держался с необыкновенным спокойствием и выдержкой. — Товарищей комиссаров из-под ареста освободил я. Вы знаете, что я оставался на свободе и возглавлял большевистскую фракцию в Бакинском Совете последнего созыва. Весь вчерашний день я вел переговоры с членом «Диктатуры» Велунцем и заместителем председателя следственной комиссии Далиным и получил у них официальное разрешение на освобождение арестованных. Причем им было известно, что из Астрахани прибыл пароход «Севан» и что комиссары поедут на нем именно в Астрахань. К сожалению, в той обстановке, которая ночью царила в порту, «Севан», видимо, был захвачен одним из отрядов и не пришел в Баиловский порт, где мы его ждали. Поэтому мы вынуждены были направиться в город и с разрешения начальника отряда Амирова сесть на ваш пароход. Так что, как видите, и освобождение, и эвакуация арестованных произошли с разрешения властей.

— А где это разрешение? — спросил смуглый.

— Его оставил у себя начальник тюрьмы. Да оно и не нужно было нам, так как ни на «Севане», ни в Астрахани, как вы понимаете, его у нас никто не стал бы спрашивать.

— Ну вот, видите... — начал было круглолицый, но смуглый прервал его:

— Да погоди ты!.. — И обернулся к Шаумяну: — Возможно, что все сказанное товарищами — правда. Но вы же понимаете, что все это лишь слова. Вы бы хоть чем-нибудь подтвердили, хоть бы свидетелей каких привели.

— А я думаю, что вы все здесь говорите вовсе не о том, о чем нужно говорить, — наконец заговорил Шаумян. — Не о документах и свидетелях мы должны сейчас думать, а о том, что же произошло там, в Баку! — В его голосе чувствовался сдержанный, но тем более страшный гнев. — Вы знаете, что мы, члены правительства, добровольно ушли в отставку, потому что не хотели согласиться с предательской политикой отрыва Баку от матери-родины, от Советской России... Вы знаете, как много раз и во всеуслышание мы предупреждали, что политика соглашения с англичанами приведет только к неисчислимым бедствиям, что это будет предательством по отношению к России и населению города... Теперь вы сами видите, кто был прав. Сами видите, что сделали англичане с Баку! Выйдите и посмотрите на тех несчастных, что толпятся на палубах, под открытым небом. Подумайте о том горе, которое обрушилось на них. Подумайте о тех страданиях, которые ждут их, когда они окажутся в чужих краях, без крова и средств к существованию!.. Подумайте о тех десятках и десятках тысяч людей, что остались там, в Баку, во власти кровожадного врага, об их трагической судьбе! Подумайте об этом, а не о том, есть или нет у нас оправдательных документов! Подумайте о политике, говорю я. О политике предательства, которая привела ко всему этому! И решайте, будете вы продолжать ее или нет... Да, именно вы, каждый из вас обязан наконец дать отчет перед своей собственной совестью: была ли правильна эта политика, должны ли вы продолжать поддерживать ее или раз и навсегда от нее отрешиться?! Решайте это — самое важное и самое главное, — и тогда все остальное будет просто решить. Тогда будет ясно и то, в какой порт надо плыть, к какому берегу пристать!..

Круглолицый уже совсем неуверенным тоном сказал:

— Ну вот, опять политика, опять агитация!..

И снова его прервал смуглый.

— Ша!.. — крикнул он, сверкнув угольными глазами. — Заткнись ты! — Потом перевел взгляд на Шаумяна: — До Астрахани отсюда почти трое суток ходу, судно-то у нас тихоходное. А провизии, чтобы кормить столько народу, нет. Боюсь, что пассажиры не согласятся на такие лишения, несмотря ни на какие политические рассуждения...

— Я уже сообщал через Амирова и теперь повторяю лично вам: как Чрезвычайный комиссар Кавказа и член узкого состава Центрального Комитета Всероссийской Коммунистической партии я даю твердое обещание, что власти в Астрахани не будут чинить никаких препятствий ни команде парохода, ни тем из пассажиров, которые не захотят остаться там, а предпочтут направиться в другие порты. Обещаю, что судно получит возможность пополнить запасы воды и топлива, а пассажиры будут снабжены провизией на долгий срок...

— Я тоже как военный представитель Центрального Всероссийского правительства и левый эсер гарантирую неприкосновенность и полную свободу «Туркмена» и его пассажиров направиться в любой другой порт после того, как он доставит нас в Астрахань! — сказал свое слово и Григорий Петров.

Смуглый матрос встал с места.

— Как я мыслю, все тут ясно, товарищи, — сказал он. — Мы сейчас снова созовем комитет и обсудим этот вопрос, но от своего имени я скажу, что, конечно, мы должны идти в Астрахань.

Уже совсем рассвело, когда комиссары и члены судового комитета вышли из прокуренной каюты капитана. Анна, с волнением ждавшая их поблизости, кинулась к Корганову:

— Ну, как там у вас?

— Все, все! — радостно улыбнулся Григорий. — Пароход пойдет в Астрахань.

— А мы тут с пассажирами говорили и с бойцами Амирова, — сообщила Анна. — И многие тоже согласились идти туда. Лишь группа офицеров и часть пассажиров недовольна. И все они вертятся вокруг английских офицеров и Бойля.

— А это кто такой? — не понял Корганов.

— Ну, вице-консул из Баку! Помнишь, он приходил с Мак-Донеллом к нам. Молодой такой.

— А!.. Так он тоже здесь?

— Ага. И странно как-то ведет себя: когда я увидела его, он словно испугался и юркнул в толпу.

— Значит, у него есть основания не желать встречи с тобой. Ведь основными виновниками всей заварухи являются они, англичане!

— Но здесь-то им нечего бояться нас! Разве что когда мы прибудем в Астрахань!

Корганов махнул рукой:

— И там им нечего бояться. Мы дали твердое обещание, что никого не тронем и отпустим на четыре стороны всех, кто не пожелает там остаться. — Он снова улыбнулся и обнял ее за плечи. — Ну всех к черту! Почему ты не выругаешь меня за то, что все это время после нашей встречи я ни разу не поцеловал тебя?!

Он привлек ее к себе и поцеловал в губы, нисколько не смущаясь того, что вокруг полно народу.

— Эй, эй, что это?! — раздалось рядом.

Корганов и Анна обернулись и увидели двух офицеров, прислонившихся к поручням и пристально наблюдавших за ними. Один из них, высокий и плечистый, криво усмехнулся. Другой был небольшого роста, чуть полноватый шатен с крючковатым носом и круглыми, цепкими глазами. На его груди красовался Георгиевский крест.

— Ничего, братцы, — Корганов улыбнулся. — Просто зверства большевиков на борту «Туркмена»!..

Офицер с Георгиевским крестом качнулся и, оттолкнувшись от поручней, направился к Корганову.

— Шутит изволите, господин камиссар? — не сказал, а зашипел он с ярко выраженным акцентом тифлисца. — А вед зверства были!.. Забыли о ваших приказах на фронте насчет расстрелов?..

Улыбка мгновенно сошла с лица Корганова.

— И что же из этого следует, господин поручик? — холодно спросил он.

— А то, что отвечать придется!.. Скоро, господин комиссар!

Корганов дрожал от еле сдерживаемого гнева. Он понимал, что этот тип явно провоцирует его на ссору и что ссоры нельзя допустить.

— А ну, что это?! — вдруг загремело сзади, и над ними нависла огромная фигура Татевоса Амирова. — Ты с кем это разговариваешь, мерзавец? С кем разговариваешь так?!

Кто в Баку не знал, как был скор на расправу этот бывший анархист-террорист, а затем партизан. Забияк словно ветром сдуло с палубы, а Татевос все еще продолжал греметь о «героях», которые бегут пинать смертельно раненного льва.

Дождавшись, пока Амиров успокоится, Корганов спросил:

— Этот тип из твоего отряда?

— Да нет. Набилось тут всякой швали! — отдуваясь, отвечал Амиров. — А что у вас вышло?

— Да пустяки! Дернул меня черт любезничать с невестой при них. — Корганов кивнул на бледную, подавленно молчавшую Анну.

— Гм... Я думаю, что вам лучше сидеть в каютах и не вылезать, — мрачно сказал Амиров. — Добились своего, едем в Астрахань, так лучше, чтобы вы больше не сталкивались с этими. Еще выкинут что-нибудь!

— Что ж, это, пожалуй, тоже верно, — согласился Корганов. — Пошли в каюту, Анна.

Комиссары старались не выходить на палубу. Конечно, понимали, что те, кто был против поездки в Астрахань, не дремлют. Когда время от времени выходили подышать свежим воздухом, видели, как, стоя группами, шепчутся офицеры и некоторые члены команды. В особенности оживленными были офицер с крестом и механик с пухлыми губами. Они так и сновали вверх и вниз по трапам, то спускаясь в машинное отделение, то поднимаясь в каюту к англичанам...

К вечеру снова поднялся норд, и цепи волн, шурша пенистыми гребнями, налетали на пароход. На палубе похолодало, многих мучила морская болезнь. Но «Туркмен» продолжал, бодая волны, двигаться на север...

Еще одну ночь все спали спокойно: кажется, все в порядке. Но, проснувшись, увидели, что все вчерашние старания пошли насмарку.

К Шаумяну снова явились капитан и механик, и последний сухо, официально заявил:

— Норд и волнение усилились, а воды и топлива на пароходе мало. В таких условиях мы до Астрахани не дотянем, поэтому решили не идти против ветра, а повернуть на Красноводск — ближайший отсюда порт...

При этом капитан прятал взор, между тем как в глазах механика светилось явное торжество.

— Кем принято это решение? — спросил Шаумян.

— Судовым комитетом, — поспешно ответил капитан.

— Когда собирался комитет, почему без нас?

— А разве обязательно, чтобы на каждом нашем заседании присутствовали бывшие наркомы? — ощетинился механик. — До сих пор мы обходились без вас, и на этот раз тоже сами приняли решение...

— Да нет, товарищи, тут все честно, — вмешался наконец капитан, посмотрев в глаза Шаумяну. — И норд усилился, и воды с топливом не хватит... Понимаете, мы спешили и не успели заправиться как следует. Да мы тогда и не рассчитывали, что придется идти в Астрахань. Можете проверить сами...

— Обязательно проверим, — сказал Шаумян.

Проверять котлы и запасы топлива пошли Полухин и Берг, моряки, а также Азизбеков и Костандян, инженеры, немного разбирающиеся в этом деле. Вернувшись, они сказали:

— В хорошую погоду обязательно бы дошли, но при таком ветре — черт его знает...

Кинулись разыскивать того смуглого матроса, члена судового комитета. И когда нашли, он с виноватым видом сказал:

— На комитете я остался один, товарищи, а остальных словно вдруг подменили. Настаивал изо всех сил, хотя с водой и топливом в самом деле худо. — Потом осторожно спросил: — А что, думаете, в Красноводске несладко придется вам?

— Очень несладко, товарищ, — серьезно ответил Шаумян.

— Я все же поговорю с командой, чтобы там постояли за вас, не дали в обиду, — с искренней горячностью сказал смуглый. — Вот увидите, уговорю если не всех, то большинство!

Комиссары с печальной улыбкой поблагодарили его и пошли в кают-компанию. Снова и снова обсуждали создавшееся положение: что же делать дальше?

И тут снова заговорил Микоян:

— По-моему, надо силой заставить команду продолжать курс на Астрахань!

— Силой? — удивленно посмотрел на него Азизбеков. — А где ты возьмешь эту силу?

— Думаю, что в отряде Татевоса найдется десяток-другой верных людей. Вызовем по одному сюда, объясним задачу, потом с их помощью разоружим тех типов внизу, их оружие возьмем себе. Когда у нас будет отряд из полсотни хорошо вооруженных людей, мы сможем сказать команде: «Идем в Астрахань!» А если кто попробует сопротивляться, выбросим в море!

— В море? — вытаращил на него глаза Джапаридзе. — Да ты что?!

Микоян обиженно посмотрел на Алешу, потом перевел взгляд на других. Остальные молчали. Молчал Шаумян. Молчал Петров. Молчал Корганов...

Анастас вдруг почувствовал какую-то опустошенность, усталость. От этих бесконечных невезений, от того, что надо все время выкручиваться, искать какой-то выход, кого-то в чем-то убеждать, уговаривать. «Зачем, собственно, я кипячусь? — подумал он. — Ведь они старше, опытнее меня, знают, что делают!»

Через несколько минут в кают-компанию зашел Амиров. Он, видимо, уже знал все. К нему подсел Корганов и, вкратце рассказав о предложении Микояна, спросил, что он думает. Амиров минуту думал, наконец сказал хмуро:

— Ну разоружим, ну заставим команду идти на север. А потом кончится топливо, и пароход будет болтаться в открытом море. Знаете же, как сейчас на Каспии: все пароходы попрятались в портах, боятся высунуться. Можем несколько дней не встретить ни одного судна, и тогда женщины с детьми будут умирать от голода и жажды на наших глазах. На них и сейчас-то смотреть жалко: за ночь на палубе намерзлись от холодного ветра, мучаются от качки. Теперь у всех на уме лишь одно: поскорее бы добраться куда-нибудь, стать на твердую землю, согреться и поесть... — И вдруг крякнул с досадой, даже сердито: — Ну что за невезение такое?.. Ведь который уже раз пытаетесь уйти, добраться до этой вашей Астрахани, и никак не выходит!.. — Потом глянул на обескураженных комиссаров и сказал уже другим тоном: — Ладно, что говорить. В Красноводск, так в Красноводск. Придем туда и посмотрим, что они сделают с вами! Пусть кто-нибудь попробует пальцем тронуть, разнесу их паршивый город к черту!

К полудню, когда до Красноводска осталось часов десять ходу, ветер прекратился, тучи разошлись, и снова показалось солнце. Оно словно подогрело и вернуло надежду, что еще можно избежать злого рока. Повернуть обратно, уйти в Астрахань или хотя бы в Петровск: там все-таки знали их, и они знали всех. Там можно было надеяться, что подействует тот же убедительный довод: «Теперь вы видите, что мы были правы, что англичане не спасли Баку?!» Надеяться на сочувствие масс, на собственной шкуре испытавших политику предателей. Получить помощь от большевистского подполья. Наконец, оттуда было ближе до своих, до Астрахани...

Но и судовой комитет и капитан снова заявили, что на пароходе осталось так мало воды и топлива, что едва ли дотянут даже до Петровска. Да и среди беженцев все громче слышался ропот: «Да хватит метаться туда-сюда по этому проклятому морю! Надо же наконец пристать к какому-то берегу, дать несчастным детям и больным отдохнуть и поесть!..»

И «Туркмен» продолжал плыть на восток, пока к вечеру не вошел в Красноводский залив.

В сумерках послышался стук мотора: к пароходу подходил баркас, вероятно с представителями портового начальства.

С баркаса кто-то крикнул:

— Что за судно и откуда?

— Пароход «Туркмен» с беженцами из Баку!

— Пароходу «Туркмен» — стоп машины!.. — скомандовали с баркаса. — Стать на рейде, в порт заходить воспрещается! Карантин! Спустить трап для начальника порта!

«Туркмен» застопорил машины. Потом раздался скрежет цепи в клюзе, и якорь тяжело шлепнулся в воду. А еще через несколько минут начальник Красноводского порта поднялся по трапу на борт парохода.

Он заявил, что утром на пароход прибудет врач — выяснит, нет ли здесь заразных больных. Но все на пароходе хранили глубокое молчание, словно знали, чувствовали: за этим должно последовать нечто значительное, быть может, страшное.

Закончив с формальностями, начальник порта уже хотел сойти в баркас, когда к нему подошел один из английских офицеров и сказал на ломаном русском языке:

— Я — майор Суттер из экспедиционного отряда английских войск генерала Денстервиля, господин начальник. Я надеюсь, что мне и сопровождающему меня унтер-офицеру Бумеру будет разрешено сейчас же сойти на берег и представиться полковнику английской армии Баттину, в распоряжении которого мы отныне будем находиться.

— О, разумеется, господин майор! — поспешно ответил начальник порта. — Вы — наши гости и можете спуститься на баркас сию минуту.

И тогда из толпы вышел еще один пассажир. Тот, круглоглазый шатен с Георгиевским крестом.

— Гаспадин начальник, я тоже прашу разрешенья сайти на берег, так как имею саабщит красноводским властьям важные сведенья!

— Фамилия? — спросил начальник порта.

— С вашего позваленья, я назаву маю фамилью на берегу...

В это время майор Суттер нагнулся к начальнику порта и шепнул что-то.

— Хорошо, — сказал тот круглоглазому. — Идемте с нами.

Когда все четверо спустились вниз и баркас отплыл в сторону порта, черная наползающая тревога стала окутывать одинокий пароход, медленно покачивающийся на рейде Красноводского залива...

Никому не хотелось спать. Все пассажиры, подчиняясь какой-то внутренней потребности, держались вместе, хотя в этом едином целом и разбились на группы.

Молодежь, в основном военревкомовцы, сели прямо на палубу, прислонившись к стене каюты, и некоторое время молчали. Лишь иногда раздавались короткие реплики:

— Дай прикурить.

— На... Ну что ты бросаешь спичку на палубу!

— А что, боишься — загорится?

— Нет, просто на кораблях это не принято.

— А!.. Так я нарочно буду бросать: с некоторых пор мне не нравятся морские традиции!

Пауза.

— Нет, вы только посмотрите! Вы посмотрите на это небо: чисто, ясно, звезд повысыпало!.. А ведь утром затянулось тучами так, что думали, дождь зарядит, поди, недели на две!

— Правда. Знали бы, что так быстро переменится погода, шли бы себе и шли на север...

— И завтра, наверное, дошли бы...

— Вы бы шли, а вот они...

— Конечно, им просто нужен был повод.

Пауза.

— Погодите, братцы, а где же Большая Медведица?

— А куда ты смотришь? Вон же ковш, смотри где...

— А вон и Полярная звезда.

— Угу... Раньше, когда не было компасов, люди по нему определяли, где север.

Молчание. Затем новое восклицание:

— Странное же это ощущение, а?.. Сидим здесь, нет ни охраны, ничего, вот треплемся... Кажется, заводи машину и плыви, глядя на ту звезду... Ан нет, не поплывешь!

— Да... Все же у техники есть свои крупные недостатки. Раньше вот дрались пращами. Подобрал с земли камень, заложил в пращу, покрутил над головой и — кинул... А теперь кончатся у пулемета патроны — и все, хана! С земли их не подберешь!

— Да... Будь этот «Туркмен» парусником, мы бы сейчас отплыли отсюда...

— Ну, ветра ведь тоже надо ждать... Сейчас ветра нет.

— Как нет, вон тянет с берега, дохлой рыбой несет.

— Фэ!.. Прелестное амбре!

— Это рыбозавод недалеко от берега. Оттуда и вонь.

— Удивительно пахучее это море, а? В Баку оно пахнет нефтью, здесь — дохлой рыбой...

— А чем пахнет Каспий у Астрахани?

— Свободой пахнет оно там, братцы, свободой!..

Снова наступает тишина. Потом раздается очень тихо:

— А что там наши старики делают?

— Тоже, видно, беседуют.

— Интересно о чем?

— Ну, наверное, у них найдется, о чем поговорить... И уж, во всяком случае, не о том, что пароходы без топлива не ходят!..

— О чем думаешь?

— Да вот о словах, которые утром сказал Татевос.

— Насчет нашей невезучести?

— Да. Посмотреть со стороны — как будто так оно и есть: все время какие-то непредвиденные обстоятельства мешали нам: то шторм, который на два дня задержал у Жилого, то нехватка топлива да еще внезапно поднявшийся норд...

— Понимаю твою мысль: а диалектика гласит — «случайность есть неосознанная необходимость». Что же кроется за нашими «случайностями»?

— Вот именно. А дело ведь в том, что мы никогда не рвались по-настоящему уйти из Баку, потому что никогда не чувствовали себя побежденными. Понимаешь, Степан, я иногда думаю: может быть, мы пожадничали, не удовлетворились достижением нашей основной задачи — той, о которой ты говорил Мак-Донеллу, помнишь? — и захотели большего...

— И все же зря ты не отправил Варо с моей Кэто. Да и Ванечка должен был отправить Ольгу. Все же сейчас без них было бы легче.

— Но и у тебя на шее мальчики. Тоже не легко.

— Конечно... Но ведь они уже солдаты.

— В общем, конечно. А мне помешало это самое ощущение нашей силы. Понимаешь, все время думал: «Какого черта, ведь победим же, не можем не победить!» И хоть уговаривал ее ехать, но не очень настойчиво.

Горящий окурок, описав в воздухе петлю, полетел в море и погас.

— А я, знаешь, жадный, Алеша. Мне еще хочется многое сделать!.. Знаешь, через двадцать шесть дней мне исполнится сорок. Сорок! А что я успел?

— Погоди, разве твой день рождения не первого октября?

— Это по старому стилю, а по-новому — тринадцатого.

— Ах, да... Все никак не привыкну.

— Ты бывал когда-нибудь в Красноводске?

— Нет.

— Хотелось бы знать, что теперь делается в этой дыре?

— Не беспокойся: после того как тот кавалер сообщил им свои «важные сведения», они там забегали, как мыши в амбаре!..

— Фу-ты!.. Слышишь, как оттуда запахло?

— Наверное, там рыбозавод какой-то...

— А ты замечаешь: Гриша и Анна весь день ни на шаг друг от друга.

— Сколько я им говорил: «Не тяните, женитесь...»

— Ну, надо знать характер Гриши, его порядочность во всем...

— Давай-ка посчитаем, сколько мы с тобой в общем провели вместе времени?

— С тех пор, как я переехал в Баку?

— Да.

— Да, порядочно... Это было здорово придумано — устроить тебя секретарем у Степана Георгиевича: ведь я в день по нескольку раз бывал у него и каждый раз виделся с тобой.

— Виделся! Зайдешь в приемную, скажешь два слова и — в кабинет!

— А я там все равно постоянно ощущал твою близость. О чем бы там ни говорили, что бы мы ни делали, а внутри где-то сидит это теплое, хорошее чувство: «За дверью — Анна, захочу — выйду и увижу ее»,

— Однако выходил-то мало!

— Нет, не мало. И по вечерам мы с тобой не раз бывали вдвоем у меня. И как-то даже в гости ходили к Сумбатовым, помнишь?

— А потом ты на полтора месяца ушел на фронт. И еще месяц сидел в тюрьме.

— Вот это было с моей стороны нехорошо: целый месяц сидеть в тюрьме, вместо того чтобы встречаться с тобой!

— Ты все шутишь. А я тосковала по тебе, понимаешь? И боялась, страшно боялась. Теперь уже я от тебя ни на шаг. Если тебя когда-нибудь снова посадят, я пойду с тобой!

— Конечно. Потребуем отдельную камеру для семейных...

— Фу!.. Все-таки ты ужасный человек! А как ты думаешь, почему этот Бойль не сошел с теми англичанами на берег? Мог же и он уйти, ведь вице-консул пользуется какими-то правами неприкосновенности!

— Да здесь ему никаких прав не нужно, достаточно, что он англичанин. Но ты уверена, что это был именно он?

— Конечно, я его не спутаю ни с кем. И знаешь еще что: у меня такое ощущение, будто кто-то все время пристально смотрит на нас. С той самой минуты, как мы сели на этот несчастный пароход.

— Брось ты об этом... Давай поговорим о нас с тобой.

— Давай.

— Все-таки ты ужасный чистюля...

— В каком смысле?

— Сам знаешь в каком.

— А-а... Может быть, ты и права, но... как бы тебе это объяснить?.. Может быть, это и мещанство, но мне не хотелось раньше времени таскать из котла куски недоваренного мяса...

— Понимаю, милый. Я и полюбила тебя, наверное, за это твое «мещанство»?.. Да ведь у нас все еще впереди, не так ли?

— Конечно, родная, конечно...

— Сказать тебе правду? Очень хочется покончить со всеми этими героическими делами и заняться чем-нибудь ужасно бабским: стирать тебе белье, штопать носки.

— Потерпи, родная, потерпи еще немного...