Грузовая машина, поднимая клубы пыли, катила в низовья Теджена. В машине было много людей. Когда она шла по ровной дороге, терпеть еще можно, а вот когда прыгала по ухабистому пути, пассажиров совсем заволакивало пылью.
Таймаз примостился у самой кабины кузова. Поэтому до него пыль почти не доходила. А вот сидящие сзади буквально купались в вырывающейся из-под колес белой пыли и были похожи на мельников.
У Таймаза отличное настроение. Товар размещен. Дней через пять соберет деньги и уедет. Он подсчитал, сколько ему достанется. От радости нетрудно было тут же в кузове встать и заплясать. Можно не работать года два-три и безбедно жить. Почаще выпадали бы такие деловые удачи. Вот так оно и бывает. Вроде бы и дело это противное, торговля из подворотни, вечное дрожание перед всеми. А потом, когда все уже сделано, и настроение другое. Он сам не заметил, как проговорил: «Долгих лет тебе, голубоглазый косе Молла». Но тут же опомнился и посмотрел вокруг. Может из-за шума машины никто и не слышал этих слов. Но несколько пассажиров с недоумением на него посмотрели. А сидевший рядом даже спросил: «Ты мне что-то сказал?».
— Нет, ничего я не говорил, — с трудом выдавил из себя Таймаз.
Ему захотелось подсчитать, сколько же самому Молле перепадет. В самом деле, сколько?
Он снова мысленно подбил итоги будущего сбора и забеспокоился: «Такую уйму заработка придется отдать голубоглазому! Да, подобных денег хватило бы на уплату за кровь семи таких человек, как Молла. Курбанлы тоже продает торбу товара. Он сказал, что за деньгами пошлет Селим-шиха… Если сцапать его по дороге… Кучу денег можно приобрести!..
А может, подождать, когда голубоглазый Молла получит все деньги и направится с ними на ту сторону? Может, тогда удастся и рассчитаться с ним как следует… Это, пожалуй, стоящее дело…»
Как только машина остановилась. Таймаз выпрыгнул. Зашел в магазин, купил рис, масло, мясо, сахар.
Хотя у Акнур и не было детей, он все же прихватил печенья и всяких конфет. Купил цветастый белый платок и завернул в него гостинцы.
Немного в стороне от людских глаз Молла имел небольшой двор с опрятным домиком в две комнаты. Была здесь и веранда. Таймаз до этого бывал в этом доме. В первый раз приходил сюда вместе с хозяином. Был и вторично, когда Моллы не было…
Таймаз снова представил облик Акнур: ее маленькую ладную фигуру, топкие, словно нарисованные брови, пухлые губы, несколько бледноватые нежные щеки.
Таймаз тихо притворил за собой калитку. Направился к домику в глубине двора. Также тихо прошел на веранду, открыл дверь не в гостиную, а в комнату Акнур и встал на пороге. Она отбросила зеленый халат, на котором вышивала какой-то орнамент и, качнувшись, как пугливая верблюдица, резко поднялась.
«Как знать, может и Акнур сейчас мысленно представляла именно мой образ», — подумал он.
Акнур вроде бы растерялась. Не зная, что сказать, лишь смущенно и молча смотрела на Таймаза. И вдруг, будто опомнившись, проговорила дрожащим голосом:
— Живы ли, здоровы ли, Таймаз? Проходите вон туда, в большую комнату.
Увидев Акнур, Таймаз тоже немного обмяк; Не нашелся даже что ответить и машинально повторил ее слова:
— Живы ли, здоровы ли, Акнур? — Хотел было войти прямо в ее комнату, но женщина преградила ему дорогу и повторила:
— Пройдите в другую. — Хозяйка взяла из рук гостя шинель и повесила ее на гвоздь.
— Не стоило беспокоиться, — сказала она вежливо, принимая гостинцы и унося их в свою комнату.
Таймаз снял сапоги и, пройдя в глубь гостиной, сел на ковер. «Удивительно, что. про мужа она совсем не спрашивает», — подумал он. Какая же она гладенькая, чистенькая, как степной джейран. Да и. какой еще может быть женщина, не рожавшая детей? Сколько ей интересно сейчас лет? Двадцать два? Или двадцать четыре? А выглядит она очень молоденькой.
В дверях снова появилась Акнур. Сняла шлепанцы, подошла к сундуку и, выдернув из-под шелкового полосатого одеяла две пуховые подушки, обшитые зеленым бархатом, бросила возле Таймаза.
— Наверно, устали, приляжьте, я поставила чай, — сказала она. — Хотела было позвать соседей, посидеть, поговорить, да вспомнила: у них нет никого дома. Сейчас всем нужно работать. Я тоже кое-чем занимаюсь. Муж соседки Тоушан работает продавцом, — разговорилась Акнур. — Это она, Тоушан, недавно достала мне зеленое сукно для вышивания. Взяла, правда, немного дороже, чем оно стоит в магазине. Но ведь и ей надо что-то заработать. Я вот сама и крою, и вышиваю. Как только заканчиваю работу, Тоушан несет ее на базар. Из вырученных денег возьмет, что ей положено, а на остальное купит сукно или кетени, чтобы я снова могла шить, а оставшееся приносит мне. Так вот и живу.
Таймаз вроде бы сочувственно спросил:
— Кто-нибудь же у тебя, наверное, бывает, иначе было бы тоскливо.
— Из мужчин никто. А из женщин бывает только Тоушан, другие меня здесь и не знают. Калитку всегда закрываю. Вот только сегодня забыла это сделать.
— Ну, может, сама ходишь к соседям?
— Нет, что вы, упаси бог, со двора ни шагу. Даже продуктами меня снабжает Тоушан. Возьмет денег и все принесет: и муку, и мясо… Чай уже, наверно, закипел, — спохватилась она и выбежала из комнаты.
Таймаз поразился тому, что рассказала Акнур. Вспомнил, что его жена постоянно сидит у магазина и продает зеленый лук. Действительно, в этом мире каждый живет по-своему.
Из-за двери донесся запах горелого масла. Потом послышалось громкое шипенье, видимо, Акнур бросила на жаровню мясо. Вот она снова вошла и принесла узелок с сахаром, чайник, пиалу и оставила все это перед гостем.
— А вы что же не присаживаетесь?
— Я в той комнате. Неудобно… — ответила Акнур и вышла.
Таймазу стало скучно одному. Перелив несколько раз чай из пиалы в чайник, он поднялся и посмотрел в приоткрытую дверь. Акнур уже промывала во дворе рис. Потом уселся так, чтобы была видна она, и стал пить чай, не сводя с женщины взгляда. Вот Акнур бросила в казан рис и, словно почувствовав, что на нее смотрят, резко обернулась. Заметив взгляд Таймаза; посмотрела на свое старенькое платье и смущенна пошла в свою комнату.
Таймаз, мечтавший о встрече с Акнур, выслушав еерассказ, совсем было разочаровался в своих надеждах. Но увидел, что она смущается, опускает глаза, и вот сейчас побежала в комнату, возможно, для того, чтобы переодеться, снова воспрянул духом.
Хозяйка вскоре вернулась к очагу. Постояла у казана и, убавив под ним огонь, снова посмотрела в сторону Таймаза. Но, встретившись с его взглядом, еще больше смутилась, покраснела и скорее всего без надобности опять заторопилась в комнату.
Оценивая всю эту суетню, Таймаз подумал: «Она или очень легкого поведения, или уже совсем одичала от одиночества».
Акнур долго не выходила из своей комнаты. Таймаз не удержался и заглянул в замочную скважину ее двери: ого, вымыла волосы и причесывает их. Гость совсем забыл, где он находится, что он здесь делает, все его внимание было приковано сейчас к красавице Акнур. Да, возможно, и она не отдает себе отчета в том, что делает. Забросила черные косы за спину. Опустилась на корточки и открыла сундук. Достала оттуда яркое платье из дараи, осмотрела его со всех сторон, быстро сняла с себя старенькое и также быстро надела новое.
При виде голой спины Акнур у Таймаза бешено заколотилось сердце. Он бессильно опустился на ковер, с трудом добрался до подушек и лёг. Таймаз слышал, как женщина, легко ступая, вышла, а потом снова вернулась к себе.
Открылась дверь, соединяющая обе комнаты. Таймаз поднялся. Держа на дастархане красивую мелкую миску с дымящимся пловом, Акнур шагнула в гостиную. На голове у нее — шерстяной платок с черной бахромой. Теперь она выглядела просто красавицей. Поставила перед гостем плов и сказала:
— Вот кушайте. — А сама тут же ушла в свою комнату.
Обедали каждый у себя. После того, как посуда была убрана, Акнур принесла чай.
— Темнеет, может лампу зажечь?
— Зажги.
Когда она хотела пройти в свою комнату, Таймаз схватил ее за руку. Акнур резко остановилась и застыла как ледяная. Кровь отхлынула от ее лица. Бледная и обессилевшая, она села на ковер. Таймаз тоже растерялся и продолжал сидеть, держа ее руку в своей. Ее начало трясти, словно в лихорадке. Он испугался. Выпустил руку, уложил женщину на подушку и беспокойно сидел у ее изголовья.
— Воды, воды! — тихо попросила она.
Таймаз бегом принес воды. И еще больше испугался, когда стал ее поить, почувствовав, что тело Акнур теперь уже пышет жаром. Она отпила лишь несколько глотков. «Припадочная, что ли?» — растерянно подумал Таймаз. И пожалел о содеянном.
Акнур дрожащей рукой оттолкнула Таймаза. Он совсем опешил. Когда взглянул ей в лицо, увидел, щеки хозяйки красные, как яблоки.
В эту минуту в ворота постучали.
— Иди открой калитку, — с трудом выговорила Акнур. И, еле волоча ослабевшие ноги, ушла в свою комнату.
Открыв калитку и увидев пограничников, он сильна перетрусил:
— Кто ты?
— Я гость.
— Документы!
Таймаз протянул паспорт, удостоверение с места работы. «Узнали, наверно, и арестовали всех моих клиентов в Теджене. Все, теперь я пропал…» Посмотрели документы Таймаза, обыскали, ничего уличающего не нашли.
— Какого черта околачиваешься в доме, где нет мужчины? — сердито спросила какая-то женщина.
«Наверно, председатель сельского Совета», — предположил Таймаз. Потом его тут же у ворот оставили под охраной, пока в доме Моллы производили обыск. Ничего подозрительного не обнаружили.
Акнур от страха съежилась в углу.
— Молла приходит домой?
— Нет, — отвечала она тихим, дрожащим голосом.
— Когда приходил в последний раз?
— Более двух лет назад.
— А это что за человек?
— Таймазом зовут.
— Откуда он?
— Из Ашхабада.
— Может, знакомый Моллы?
— Не знаю. Спросите у него самого.
— А ты чем занимаешься?
— Да почти ничем.
— На что же тогда живешь?
— Вот на что, — показала Акнур расшитый суконный халат. Увидев вышитые на халате узоры, красноармейцы пришли в восхищение.
Таймаз не признался, что знаком с Моллой.
— А что же ты здесь делаешь? — повторила женщина и строго добавила:
— Прочь отсюда, бездельник.
— Уйду, уйду, тетя. А завернул я сюда просто, чтобы попить чаю, побеседовать, — торопливо бормотал Таймаз и, взяв под мышку шинель, поспешно убрался со двора.
— А ты, хозяйка, сразу же с утра приходи в сельский Совет. Устроим на работу. Тебя все хвалят, говорят: такая тихая, никуда из дому не выходит, да, кажется, перехвалили…
— Так сколько говоришь Моллы не было дома? — переспросил человек в военной форме.
— Больше двух лет не заявляется домой.
— Может, у него где-нибудь есть семья?
— Не знаю.
— А знаешь, где он обитает?
— Не знаю.
В доме Моллы не было ни его самого, ни контрабандного товара, ни денег. Если правду говорит жена, то более двух лет он уже находится где-то в бегах.
Красноармейцы и женщина вскоре ушли.