Следопыт

СДЕЛКА

Таймаз возвращался из Тязе-Кала в приподнятом настроении. Хорошие мысли обгоняли одна другую: «В Москву увозят лучших пограничников, да вдобавок прихватывают и этого всевидящего Баллы. Конечно же, нам здорово повезло. Туда ехать дней шесть и оттуда столько же. Дня три-четыре проболтаются в Москве. Вот тебе и полмесяца. А за пол месяца мы спокойненько обернемся».

И вдруг он вспомнил о Барате. «Значит и он теперь помогает пограничникам? Одного уже поймали. Ходят слухи, что и жена, и сам он хорошо работают в колхозе, как бы совсем не сбились с пути и не стали нашими врагами. Сколько времени жили у нашего порога, сколько нашей соли съели, одежды износили, а теперь вдруг выходит по пословице: «Пожирнеет ишак, начнет хозяина лягать».

Настроение у Таймаза начало портиться. Чем ближе подъезжал к дому, тем хуже становилось на душе.

«Как начать разговор с Курбанлы? Его старшему сыну, рабочему, тоже нет доверия. Совсем несчастным стал отец, если от собственного сына приходится скрывать свои дела. Придешь к Курбанлы, а там соберутся его сыновья и будут сидеть с разинутыми ртами, мол, о чем они собираются говорить? Звать Курбанлы домой тоже неудобно. Он старше, к нему полагается идти.

А, впрочем, взрослый его сын с семьей, наверно, уже переехал в новый дом. Давно ведь собирался. А младший — совсем непутевый, ходит вечно с разинутым ртом. Хорошо что ни жена, ни он не имеют привычки вмешиваться в дела Курбанлы…

Но идти по такому важному делу с сомнениями и колебаниями тоже нельзя, может и отругать, и прогнать».

Терзаемый горькими раздумьями, Таймаз, наконец, подошел к дому Курбанлы. Тихонько постучал в калитку. Со двора к воротам, покачиваясь, как бурдюк с жидким кислым молоком, направилась жена Курбанлы, грузная Дуиьягозель.

— Кто там? А?

— Это я, гельнедже! Я.

Дуньягозель услышала знакомый голос и открыла.

— Здоров ли, Таймаз?

— Да, слава аллаху. А Курбанлы дома?

— Дома, один сидит, заходи.

В ноздри ударил противный запах. В комнате полумрак. Ссутулившийся Курбанлы походил на приставленный к стене хомут. Услышав приветствие, он отставил пиалу.

— А, Таймаз-джан, заходи. Жив, здоров ли?

Потому как Курбанлы назвал его «джан», Таймаз понял: хозяин принял изрядную порцию терьяка и пребывает теперь в отличном настроении. Гость обрадовался и подумал: «Мне, кажется, здорово повезло».

— Слава богу, Курбанлы-ага, живы-здоровы и я, и мои дети.

— Очень хорошо. А ты по делу ко мне или просто? На-ка, выпей! — протянул он брату пиалу.

— Я только что вернулся из села, — ответил Таймаз и рассказал обо всем, что он там узнал. В конце рассказа добавил:

— Баллы и лучшие пограничники уехали в Москву. Пришел, чтобы посоветоваться с вами, хочу вот съездить в Гошхана к Керим-хану. Как бы на это смотрите? Ведь один раз туда сходишь, а будешь жить в достатке много лет.

Курбанлы помолчал, подумал.

— А с кем собираешься идти? Спутники-то надежные есть у тебя?

Таймаз обрадовался этому вопросу Курбанлы. Да и как не обрадоваться, не стал ругать, не отрезал сразу: «Не ходи, нечего тебе там делать!».

— Вчера у меня до ночи были Селим-ших и Мяткерим. Все мы обговорили, где переходить, каким путем возвращаться.

— Спутники неплохие. Только вот, с чем вы пойдете? Нужны ведь и деньги, и оружие?

— Мы решили то и другое просить у вас, Курбанлы-ага.

— Ты, видно, считаешь, что у меня куча денег? Ну, допустим, я соберу все, что у меня есть, а вы оплошаете да и попадетесь, что мне тогда делать? Идти по миру с сумой? Ведь семью-то нужно кормить?

— Нет, Курбанлы-ага, мы не допустим, чтобы ваши деньги пропадали, напротив, мы постараемся возвратить их вам в удесятеренном размере.

— Как это? Ну-ка, объясни мне.

— Нас три равных партнера. Если вы дадите нам деньги и оружие, мы сделаем вас четвертым. Скажем, каждый из нас троих принесет по пуду товара. Мы же все это разделим на четыре равные доли: каждому по тридцать фунтов. А это для любого из нас огромное богатство. Верно?

— Верно. Только во всем этом есть и существенное «но». Если вы окажетесь в мышеловке, то, опасаясь, вынуждены будете все побросать, а это значит — мое пропадет, а вы останетесь при своих.

— За нас аллах. Такого не случится.

— На аллаха надейся, а осла своего покрепче вяжи.

Таймаз глубоко вздохнул:

— Мы берем оружие, чтобы защищаться в случаечего, значит, мы втроем ставим на карту свои жизни. Но все, что принесем, поделим на четверых.

— Это само собой разумеется, — перебил он Тай-маза. — Если вы съездите благополучно, я обещанное получу. А если дело кончится неудачей и вам придется спасаться, тогда ведь все мое добро пропадет?

Таймаз снова задумался надолго. «Чего он хочет от меня? Отлично же знает, что без его денег и оружия я никуда не пойду».

— Курбанлы-ага, если дело обернется неудачно, то ведь вместе с вашими деньгами пропадет и наш труд.

— Какой это труд, — скривил губы хозяин, — съездить на ту сторону, попутешествовать, а в случае опасности побросать груз и бежать.

— Нет, Курбанлы-ага. Мы рискуем жизнью. А вдруг придется вступить в перестрелку и погибнуть?

— Если человеку суждено умереть, это может с ним случиться и дома, когда он ничем не рискует. Разницы тут никакой, а деньги, в случае чего, пропадают.

Таймаз молчал. Умолк и Курбанлы.

Когда они бежали от маловыгодной колхозной работы в город, у Таймаза было солидное состояние. Долгое время он жил, как говорится, на широкую ногу и растранжирил все свое богатство.

«Не бегай за женщинами, не сори зря деньгами, работай, торгуй…» — бранил тогда Таймаза старший браг.

Сейчас Таймазу не на что пировать. Чтобы не сказали, что нигде не работает, он устроился ночным сторожем. Жена Аннагозель, сын Сахатли выращивают зелень и продают. Семнадцатилетняя его дочь Сона после учебы садится за станок. Иногда всю ночь слышится его шум. Она ткет на продажу платки.

Дуньягозель то и дело своему ленивому сыну ставит в пример племянницу: мол, девочка и лучше всех учится, и в семье помогает, а ты растешь каким-то непутевым. Не выдерживая этих упреков, Баки начинает грубить матери, кричать: «Не буду ни учиться, ни работать, хоть лопни от злости».

Старший сын Курбанлы получил от завода квартиру и вчера переехал, избавил свою семью от сквернослова Курбанлы и неряхи матери. Теперь Дуиьягозель с мужем хотели бы женить Баки. Нужен человек, которому можно бы читать нотации, выговаривать. Нужна также прислуга: сажать овощи во дворе, доить корову, приготавливать кислое молоко. И все это — и овощи, и молоко — продавать на базаре. А еще подавать еду Курбанлы, его жене и лодырю Баки. Стирать им одежду… Словом, этому дому нужна такая работящая девушка, как Сона.

Молчание нарушил Таймаз.

— Курбанлы-ага, каково же ваше условие?

— Неизвестно каково. Ты мой брат. Мое имущество — твое имущество. Я не пожалею для тебя ни денег, ни оружия. Говорят: «Сабля свои ножны не режет». Каким бы искусным торговцем я ни был, тебя не обману, как бы я ни любил деньги, от тебя их не стану прятать. Понял?

— Понял, Курбанлы-ага, понял, — засиял Таймаз, еще не догадываясь о главном условии брата. Его угасшая было надежда снова засветилась, как уголек в кузнечном горниле.

— У нас все должно быть общим: и радость, и заботы, — продолжал услащать Таймаза Курбанлы. — Мы вот с Дуиьягозель собирались придти к тебе, поговорить. Хотим женить Баки. Сона — девушка прилежная и не хочется, чтобы она досталась чужим. Я дам тебе сколько хочешь денег в счет калыма за Сона. Ты привезешь на них товар из-за гор. Но только не дели его поровну с такими бродягами, как этот курд Мяткерим или Селим-ших, я против этого. Ты просто найми этих людей, как носильщиков. Если мы дадим, каждому из них по пять фунтов, и то хорошо. А не согласятся, шут с ними, дадим по шесть, все равно не проиграем. Каждому из нас достанется по пятьдесят четыре фунта. Это же огромное богатство. Вот на такую сделку я согласен. На таких условиях я могу присоединиться к этому делу. Мы с тобою сразу станем богатыми, как раньше. Если ты не согласен с этим условием, дело твое. Но прежде хорошенько подумай.

Разговор о Сона не понравился Таймазу. Но он не осмелился возразить брату. Молчаливо принял его условия. У него не было другого выхода. Или он должен отдать Сона за ленивого сына Курбанлы и стать богатым, или же навсегда остаться только сторожем…

— Таймаз-джан, теперь разыщи и направь ко мне Селим-шиха. Но не говори с ним о пяти фунтах. Я сам его уломаю.

— Принести еще чаю? — послышался со двора глуховатый голос Дуньягозель.

— Приготовь еще два чайника! — тихо приказал Курбанлы.

Он знал, что у его жены отличный слух.

Как только Таймаз ушел, на пороге появилась Дуньягозель с двумя чайниками в руках. Шеи у не не видно, ее маленькая голова, казалось, была посажена прямо между плеч. Полголовы составляло плоское лицо. Из-под остренького носика выпирали толстые, как бараньи почки, губы. Подбородок заплыл жиром. Грузная женщина дышала тяжело. Боясь, видимо, упасть, она мелкомелко шагая, подошла к Курбанлы. Не нагибаясь, подала мужу чайники. Потом, опираясь рукой о сундук, на котором была сложена постель, с великим трудом опустилась на пол.

Вопросительно посмотрела Курбанлы в глаза:

— Ну как, согласился он отдать нам Сона?

— Разве Таймаз посмеет мне возразить? Не мог не согласиться.

— Ыш-ыш-ыш, — просвистело в ответ.

Еще никто не слышал, чтобы она смеялась громко, как все люди.

— Ты не свисти, а лучше пойди позови Мяткерима! Разговор же о Сона продолжим вечером, — сказал ей Курбанлы, лежа на боку.

Дуньягозель снова зацепилась за сундук, тяжело дыша поднялась, и мелкими шажками вышла во двор.

Соседи за глаза называли Дуньягозель не по имени, а «Бурдюком», Курбанлы же они именовали «Кривая кочерга». Когда говорили «Бурдюк» или «Кривая кочерга», все понимали, к кому это относится.

Здороваясь, в комнату заглянул Мяткерим.

— А-а, Мяткерим-джан, заходи, садись поближе, наливай чаю. Вот возьми кусочек опия.

«Наверное, есть какое-то серьезное поручение, иначе не стал бы так любезно принимать», — подумал Мяткерим и сел на указанное ему место, перелил чай. Посмотрел выразительно на Курбанлы, мол, «где же то, что обещал?». Курбанлы не заставил ждать, подал ему кусочек опия величиной с горошенку. Проглотив «горошину», тот начал с удовольствием потягивать чай.

От некогда здорового, цветущего Мяткерима сейчас остался, как говорится, один каркас. И силу, и волю, и гордость Мяткерима съели вот такие кусочки «огня». Теперь он не стесняется даже протягивать руку. Мяткерим заметил пристальный взгляд Курбанлы и стал приосаниваться. Разгладил и закрутил кверху усы, похожие на свалявшуюся козлиную шерсть.

— Знаете сына Аманалла Керим-хана, который правил тридцатью пятью селами по ту сторону гор? Однажды я, ей-богу, заявился к нему прямо домой.

Курбанлы не однажды слышал эту историю и сейчас бесцеремонно перебил рассказчика:

— Мяткерим-джан, я хочу послать тебя снова в село этого хана, — начал он. — И надо съездить туда очень быстро. С тобой вместе отправится и Таймаз. Дней за пять сможете обернуться?

— Если Таймаз-джана со мной пошлете, то, наверно, сможем.

— На каждый день получишь по мискалю терьяка, устраивает?

— Да, ага.

— А когда вернешься, получишь четыре фунта этой гадости.

— Четыре фунта хватит, — ответил Мяткерим, пытаясь подсчитать сколько же это будет в переводе на деньги. — Э, Курбанлы-ага, сколько ни дадите, я согласен.

— Оружие по выбору: хочешь пятизарядную, хочешь маузер.

— А лучше бы карабин.

— Тогда иди. Готовься. Завтра вечером отправляетесь.

— Хорошо, ага, — с курдским акцентом вымолвил Мяткерим.

Он ушел довольный.

Но хитрый Селим-ших за такую плату идти не соглашался. Долго упорствовал. Наконец Курбанлы два фунта набавил. — предложил шесть.

— Только не говори Мяткериму, что получишь шесть фунтов.

— Зачем же я ему стану говорить?

— Какое тебе дать оружие?

— Дай и мне карабин.

Завтра нужно отправляться.

— Я готов хоть сейчас.

— Если вдруг попадетесь, мое имя не называть.

— Хорошо, хан-ага.

Договорились о времени выхода. Селим-ших вернулся домой.

А Курбанлы, прогуливаясь, встретил Таймаза. Брат был чем-то удручен. Таймаз действительно питал неприязнь и к жене Курбанлы, и к его сыну Баки. И сожалел о недавно совершенной сделке. Курбанлы догадывался о чем думает брат.

— Таймаз, у меня во дворе две коровы отличной породы. У обеих телята, обе дают молоко. Одну из них я предлагаю тебе в счет калыма за Сона. Какая понравится, ту и уводи сегодня ночью. Пусть мать моей невестки Аннагозель продает молоко и не терпит нужды.

— Хорошо, спасибо, ага! — Лицо Таймаза повеселело.

— Но не продавайте эту корову, как прежних.

— Нет, что вы. Я достаточно натерпелся лишений, чтобы стать умнее.