Следопыт

ЧЕРНЫЕ ДНИ

А дни тянулись, полные тревог и трудностей. Вот опять усталые Курбан и Чары еле притащились домой. Аннагуль поставила перед ними хорошо заваренный чай, на ветхом дастархане — засохший хлеб. Но голодные ребята ели его с удовольствием, размачивая в пиале с чаем. Чары сидя заснул. Курбан едва разогнул спину.

— Гелендже, — пожаловался он жене старшего брата, — за работой вроде бы не было заметно, а сейчас так болят и спина, и поясница. Пора нам с братом на постель.

Но какая там у них постель! — все ветхое: и кошма, раскинутая на земляном полу, и халаты, брошенные под головы, и одеяльце, натянутое сверху.

Оба уснули мгновенно. Рядом с ними Аннагуль уложила и своих маленьких сыновей. Заткнула тряпьем дыру в стене, заменявшую окно. Крепко прикрыла дверь и пошла к соседке вязать носки.

Хайдар-ага вместе с детьми уже лёг спать. Патма, склонившись над керосиновой лампой без стекла, вязала носки.

— Заходи, Аннагуль-джан. Детей, наверно, уже уложила? — тихо спросила она.

— Да разве их надо укладывать? Едва приклонят голову к постели, — тут же засыпают.

— Если сегодня свяжем то, что у нас есть, — будет шесть пар. Я нашла клиентку, которая сама приходит в село и покупает носки. Завтра я снесу и сдам ей связанное. Правда, она немного дешевле платит, но это не беда. Если носить носки на базар, еще дешевле получается, ведь целый день пропадает.

— Конечно же, Патма-баджи, лучше продать на месте, если находится покупатель.

— Аннагуль-джан, завтра я возьму в лавке два фунта мяса. Сварим хороший обед.

— Ладно, Патма-баджи.

«Однажды вечером Шах-Аббас, одев на себя лохмотья дервиша, вышел в город…» — начала Патма сказку.

До поздней ночи они вязали носки. Патма закончила свой носок, а Аннагуль не успела.

— Ничего, Аннагуль-джан, завтра довяжешь, — успокаивала ее подруга, а сегодня иди поспи.

Аннагуль накинула на скорчившихся от холода детей свой халат и легла рядом, ничего не подкладывая под голову. Горькие мысли не давали ей покоя. «Уже проходит и десять дней, о которых говорил торговец Молла… Перевел бы он нас через границу. Холодная зима надвигается бедой. Как же идти в такую стужу? Эх, добраться бы поскорее к своим землякам, родным!..»

Рано утром она прямо у порога разожгла огонь. Поставила кумган. Лачуга немного нагрелась, и она надела на себя старенький халат, которым ночью укрывала детей. Сунула ноги в поношенную обувь и вышла умыться. Вернулась, когда лачуга была уже заполнена едким дымом. Внизу еще ничего, а вверху он висел плотным сизым облаком. Аннагуль приоткрыла дверь, заварила чай и стала будить мальчишек.

— Курбан-джан, вставай! Уже пора.

— А, сейчас, сейчас.

— Вставай, а то опоздаешь. Хайдар-ага давно уже собрался.

Курбан вскочил на ноги, надел туфли своей гелендже и выбежал на улицу.

— Чары-джан, поднимайся, Курбан уже проснулся. Ребята быстро позавтракали, схватили штукатурные принадлежности, ведра и поспешили на работу.

— Сегодня, если будет угодно богу, закончим штукатурить лавку, — говорил Хайдар-ага, шагая во главе своей маленькой бригады.

Аннагуль пила чай, когда проснулись ее дети. Мальчики босыми побежали умываться. Мать положила в их пиалы по кусочку сахару. Покормила малышей и вместе с ними пошла к Патме.

Патма поднялась рано, замесила тесто для себя и Аннагуль и теперь пекла в тамдыре чуреки. Сначала еще теплые хлебцы раздала своим детям и сыновьям Аннагуль. Затем женщины взяли по чуреку сами.

— Аннагуль-джан, ты не торопись, вяжи, а я схожу к той покупательнице и продам уже готовые носки.

Вскоре после ее ухода в дверях показался Молла, Поздоровался. Женщина от неожиданности вздрогнула, быстро накинула на голову халат.

— Аннагуль-джан, как живешь, здоровы ли твои дети?

— Здоровы, проходите, Молла-ага. Я сейчас приготовлю для вас чай, — сказала она и вышла.

Молла посмотрел ей в след. «Красавица! Дать ей хорошее питание, да принарядить, — феей станет. Но никуда ты не денешься. Добровольно не захочешь, силой и хитростью возьму. Это, видимо, она вязала сама, мастерица». — И он взял в руки искусно связанные носки. «Интересно для себя или на продажу».

Вошла Аннагуль и поставила чайник перед гостем.

— Не обессудьте, сахар у нас только что кончился.

— Не беда. Я не люблю пить зеленый чай с сахаром, — ответил Молла и принялся переливать его из пиалы в чайник. Из чайника в пиалу.

Он не отрывал взгляда от Аннагуль. Прямо-таки ел ее своими голубыми глазами. А она бросила перед ним дастархан и снова принялась вязать носок. «Этот подлый человек называет меня Аннагуль-джан. Эх, был бы сейчас Ораз и Непес-джан. Они бы за такую наглость сняли с него шкуру. А сейчас он выпучил свои нахальные глаза и говорит все, что ему вздумается. И что я могу на это ответить? Кому смогу пожаловаться?»

— Аннагуль-джан, наступили неожиданно холода. Сейчас трудно с маленькими детьми перебираться в Ахал. Если будем здоровы, весной я вас переброшу через границу. Потерпите до первых теплых дней, говорят же: «Поспешность от шайтана, терпение — от аллаха». Наверное, так оно и есть.

Аннагуль не понравились слова Моллы. Каждый раз, когда он произносит «Аннагуль-джан», лицо ее густо краснеет, брови хмурятся, но она молчит, в бессилии что-либо сделать. И вдруг она похолодела от страха. «Быстрей бы Патма вернулась. Верно говорит Хайдар-ага. Это нечестный человек. Как бы он не начал приставать ко мне».

— Аннагуль-джан, зачем вам зимовать в жалкой лачуге. Пойдемте в мой теплый, просторный дом. Проведете у меня зиму. Если согласишься, станешь хозяйкой и дома, и всего моего богатства. А если не согласишься…

Женщина прервала его:

— Молла-ага. что вы такое говорите? У меня есть муж, достойный меня, два сына, как два прекрасных цветка.

— Э, Аннагуль-джан, мужа у тебя больше нет, Аннагуль вдруг перестала вязать.

— Как это нет? Что случилось с Оразом?

— А кто ж его знает, где он? Ты видела когда-нибудь, чтобы возвращались те, кто попадал в руки Азраила — ангела смерти?

Женщина горько заплакала.

— Вай, горе мне, детишки осиротели. Ораз-джан, на кого же ты нас оставил?

— Не плачь, успокойся. Когда-нибудь же его из тюрьмы выпустят. Но если даже выпустят, что тебе это принесет? Моя жена тоже живет в Теджене. Да мне-то какая от нее польза. Я давно отрекся от своей Акнур. И тебе придется забыть своего Ораза. И не плачь из-за этого, наверно, судьба такова. С тем, что ниспослал аллах, нужно смириться.

Аннагуль перестала плакать и глубоко задумалась. Молла попытался перевести разговор на другое.

— Искусно вяжешь носки. Ну-ка, Аннагуль-джан, дай посмотреть твое рукоделие.

Она бросила ему связанный носок. Молла сделал вид, что внимательно рассматривает его.

— Я все время следил за твоей работой. Нежные твои пальчики очень красивы, когда вяжут. Ты эти носки связала для себя?

— Какой там для себя, вяжу, чтобы прокормить бедных своих детишек.

— Значит, продаешь?

— А как же?

— Я с удовольствием надену носки, которые связаны твоими руками. Возьми за них деньги! — проговорил он и бросил к ее ногам целую горсть серебряных монет.

Столько денег Аннагуль никогда не видела. Она вдруг испугалась и пристально посмотрела на Моллу.

— Что, мало? — спросил он и бросил ей еще горсть серебра.

Аннагуль с минуту сидела безмолвно, потом тихо покачала головой:

— Молла-ага, этих денег очень много, цена пары носков не больше трех реалов. Заберите свое серебро, — твердо вымолвила женщина, сгребла деньги и пододвинула их к Молле.

— У меня денег много, Аннагуль-джан, я дам тебе их сколько хочешь, только забери своих детей и поедем со мною. Проживешь зиму у меня, захочешь, как я уже говорил, усыновлю твоих детей, согласишься — останешься навсегда у меня.

— Да что вы! — запротестовала Аннагуль и заплакала. Теперь уже от наглости Моллы.

В это время вернулась Патма. Растерянно посмотрела на плачущую подругу. Забыв даже поздороваться с гостем, подбежала и обняла ее.

— Что случилось? Успокойся, не плачь!

— Я скоро опять приеду. До свидания, Аннагуль-джан! — Молла поднялся и уже про себя подумал: «В конце концов, ты должна привыкнуть ко мне…»

Машина пронеслась в сторону Кумметховуза. Молла был доволен. «Привыкнет и ко мне, и к тому, что нет больше у нее мужа. А деньги все-таки остались там. Сыновья и братья Ораза мне не нужны. Ах, что за красавица! Теперь следовало бы и братьев Ораза с контрабандным товаром увести на ту сторону…

Если не удастся ее по добру уговорить, есть и другие пути. А что если хорошенько заплатить той курдианке, может, она уломает? Они с Аннагуль, видимо, подруги. А можно ведь поступить и еще проще: заехать на машине, пообещать подвезти к месту перехода границы, а привезти ее в свой двор в Кумметховуз. Так, пожалуй, и сделаю».

А Патма, поблескивая глазами, пересчитывала оставленные им деньги.

— Патма, это Молла заплатил за носки. Разве такова их стоимость?

— Нет, Аннагуль-джан, это не стоимость носков, а стоимость твоей красоты. Он оставил деньги тебе.

Но у Аннагуль они вызывали отвращение. Патма же от радости не знала, что и делать, лишь приговаривала:

— Молла очень умный человек. Он от твоей красоты без ума. Я бы на твоем месте попробовала завладеть его богатством. Выходи за него замуж. И сама будешь жить хорошо, и дети твои будут в достатке. Рядом со своим двором купишь и для меня дворик. Я буду служить тебе. Так с твоей помощью и мы с Хайдар-ага выберемся из нужды. Говоришь, уйдешь в Ахал? Какого лешего тебе там надо? Какое там ждет тебя богатство? Говоришь, Ораз? Верно, он хоть и беден, но молод и красив. Только что поделаешь, ушел он и пропал. Молла хоть и не очень красив, но зато богат. К тому же он здесь, рядом. Что поделаешь? Лучше человек, который есть, чем человек, которого нет. Верно ведь говорят, Аннагуль-джан: «Лучше живая мышь, чем мертвый лев».

Аннагуль снова горько заплакала.