Следопыт

РАССКАЗ КАРАДЖА

Возле зарослей колючек, невдалеке от песков, Баллы увидел двух чабанов, сидящих в тени наскоро сделанного и чем-то похожего на гнездо горляшек шалашика. Мальчик соскользнул со своего верблюда, стреножил его и подошел к сидящим. Как позже выяснилось, оба чабана были из того же села, что и он. Один из них небольшого роста, чернявый мужчина, другой — не по годам полный, молодой парень. Баллы поздоровался. Чабаны, не поднимаясь с мест, ответили на приветствие. Чернявый поглядел на него острыми глазками и спросил:

— Ты, малый, не из гагшалов будешь?

— Да.

— Сын Мурадгельды?

— Верно, его сын, — подтвердил в недоумении мальчик. — Я вас, ага, что-то не припоминаю.

— И неудивительно…

Но тут в разговор вступил молодой парень.

— Вы, Караджа-ага, наверно, давно видели этого мальчика?

— Когда он был еще совсем ребенком.

— А как же вы его узнали?

— Парень очень уж похож на отца, с которым мы некогда батрачили у одного бая-гагшала. Он так же, как и его отец, смугл, у него такое же продолговатое лицо, тонкий прямой нос, и лоб широкий отцовский, густые брови, темные глаза. Очень похож. Может, у отца лишь чуточку полнее щеки. Ты, сынок, учишься?

— Учусь.

— Ты, значит, и есть тот самый маленький следопыт?.. Люди утверждают, что ты помнишь следы всех своих овец.

Баллы промолчал. Молодой чабан с любопытством посмотрел на паренька. «Маленький, а, смотри-ка, следы всех овец помнит».

— А где же твой отец? — спросил он.

— Ушел в горы на охоту.

— Тоже дело. Власть дала землю, воду, сыновья выросли, можно и поохотиться.

— Отец Баллы умный и славный человек, — заметил Караджа, начиная свой рассказ о совместных похождениях с Мурадгельды.

— В то время и я, и он были чабанами у Чорлн-бая — богача из песков. Однажды из стада, которое мы пасли, пропали три верблюда. Что делать? Нам за них с богачом не рассчитаться. Целый день проискали. Наконец Мурадгельды оставил меня при стаде, а сам вернулся к месту пропажи верблюдов. Разыскал следы, где они смешались со следами другого стада. Наверное, слышали, время было тогда беспокойное, иные хозяева, улучив момент, просто воровали животных и присоединяли их к своим стадам. Когда ворованных верблюдов набиралось изрядно, их пригоняли в Ахал и сдавали Курбанлы-хану. А тот составлял из таких животных крупное стадо и потаенно пас его в горах. Потерпевшие жители песков очень хорошо знали повадки Курбанлы — и сразу шли к нему, просили помочь найти своих верблюдов. Но он отвечал: «Дадите по десятке или по две за каждого, — попробуем поискать». Если хозяева соглашались, то Курбанлы находил их пропажу. Если же не соглашались, то он всех животных передавал Таймаз-котуру. А тот переправлял их через горы в чужие края.

— Ну и как же? — допытывался Ата. — Нашел Мурадгельды верблюдов?

— О, Мерген мастер своего дела. Он разведал, что около двадцати верблюдов были уведены в Ахал, а среди них и наши.

Помнится, вернулся он в тот вечер усталый, голодный, с пересохшим от жажды ртом. Я накормил его, напоил чаем. После отдыха стали советоваться — как быть. Решили сообщить баю о пропаже.

Вечером мы вернулись к стойлу, напоили стадо. Придти к решению легко, а к дому хозяина шагается все труднее. Как скажешь баю: «Украли трех твоих верблюдов».

— У какого колодца жил тогда бай? — спросил Ата.

— В низине Гибнк, — ответил Караджа и продолжил рассказ. — Хозяин наш был богатым человеком, имел три жены. Старшая родила ему пять сыновей, трех он к тому времени женил. От второй жены, невольницы, было у бая два сына. Оба уже взрослые. Но еще неженатые. Это были очень хорошие ребята. Они часто объезжали пастбища и участливо беседовали с чабанами. А иногда даже ночевали в чабанских кошах. Невольница пекла чуреки, готовила еду для байского двора. Третья жена де-тей баю не родила. Она вечно таскала на спине хворост, затапливала тандыр, сушила скатанный в шарики соленый творог, сбивала масло в бурдюке. Невольница была добра к чабанам. «Может, ее сыновья нам помогут?» — спрашивали мы один у другого.

— Давай сходим в кибитку второй жены бая? — предложил я Мурадгельды.

Но он не согласился.

— Пойдем, Караджа, прямо к хозяину. Рано или поздно нам придется к нему идти. Из-за трех верблюдов бай нас не повесит. К тому же он тоже из рода гагшалов. Возможно, всего лишь хорошенько отругает.

Я же очень боялся бая. Просил напарника не идти к хозяину. Услышит он такую скверную весть, нам не сдобровать. Напомнил, как он обошелся с чабаном, у которого в стаде волк похозяйничал! Бай долго над чабаном издевался, приговаривая: «Ты нарочно дал волку пробраться в стадо…» — Он и нас выпорет, привязав к дереву, как того чабана, и скажет: «Вы, наверно, сами украли верблюдов и продали их».

— Нет, — возражал Мурадгельды. — Так он скажет лишь тогда, когда мы скроем от него пропажу верблюдов, не расскажем ему, как все это было. — И отец Баллы почти силком потащил меня к хозяину.

Подошли к кибитке бая и замерли в нерешительности. Он что-то громко рассказывал. Мы осторожно переступили порог. Чуть слышно поздоровались, сели прямо у двери. Кибитка полна гостей. Хозяин не обратил на нас внимания, то ли он нас не заметил, то ли просто не придал значения нашему приходу. Горела керосиновая лампа. Среди гостей был один джигит в узких европейских брюках. Все пили зеленый чай. А бай продолжал:

— Если взобраться на высотку, что возле нашей кибитки, то на восточной стороне можно увидеть «белый" курган. Его еще называют «Джиновым курганом». Ни чабану, ни путнику не удалось пройти мимо него благополучно.

Однажды, на исходе дня, я искал своего верблюда и, представьте себе, взял да и забрел к тому кургану. Совсем упустил из виду, что его называли «Джинлы депе». Посмотрел по сторонам в надежде увидеть верблюда. Но с кургана никого и ничего не было видно. «Ай, — думаю, — отдохну-ка я малость». И здесь же на вершине присел. Не помню, сколько я сидел. Но вижу, прямо на меня идет маленький, словно куколка, человечек. Волосы у него какого-то белесого цвета. Подошел ко мне вплотную, остановился и смотрит куда-то в небо. Сначала я решил, что мальчик просто заблудился. И вдруг он зло спросил:

— Ты почему так долго задерживаешься на моем кургане? Вставай и убирайся отсюда.

Но даже после этого я ни о чем опасном не подумал. Вокруг — ни души. И вдруг вспомнилось, что в местах этих хозяйничает джин. У меня язык от страха отнялся. Глаза оторвать от мальчика не могу. А он вытащил из-за пазухи веревочку и накинул ее мне на шею. Пото́м немного отступил назад и с силой дернул. Больше я ничего не видел и не слышал. Лишь вечером, когда уже смеркалось, очнулся. Я лежал у подножья этого проклятого кургана. Торопливо вскочил на ноги и бросился наутек.

Люди с удивлением слушали рассказ бая. А молодой джигит в узких штанах глядел на него вытаращенными глазами. Но сидевшая в углу жена бая, толстушка с круглым жирным лицом, видно, много раз слышавшая это, была совершенно спокойна.

— Отец, отец, — позвала она мужа. — Похоже, что эти чабаны пришли к тебе по делу. Выслушай их, пожалуйста.

— Какие чабаны? — стал шарить глазами по комнате бай. И вдруг увидел нас, удивился. — Ну, что вам нужно?

Я не торопился с ответом и промямлил:

— Ай, ничего, кормилец…

— Если ничего, то отправляйтесь к верблюдам, — указал хозяин на дверь.

Я хотел было уже подняться, но Мурадгельды заговорил виновато:

— Бай-ага, это…

— Ну, что «это»?

— Бай-ага, у нас того, украли трех верблюдов. Я проследил их путь до большой дороги. А потом мы вернулись, чтобы отпроситься у вас и хорошенько поискать их.

Бай оборвал его:

— Моих животных вор угнать не может. Вы не узнали, кто это сделал?

— Там следы двух десятков других верблюдов, гнали их двое всадников.

— Это проделки Курбанлы. Верблюдов никто, кроме Таймаз-котура, не тронет. Вы сейчас хотите за ними идти?

— Если бы вы кому-либо поручили присмотреть за остальными, мы бы сейчас и отправились.

— Сходите к невольнице, пусть до вашего возвращения за стадом посмотрят ее сыновья. Один из вас пусть наденет тельпек и халат Аллаберды, другой — Худайберды и идите прямо к Курбанлы. Назовитесь моими сыновьями и скажите, что отец просит вернуть его верблюдов, Не может он не выполнить моей просьбы, идите.

И стал дальше бахвалиться перед сидящими в кибитке гостями. Глядя им поочередно в лица, он как бы хотел сказать: видали, как Курбанлы меня уважает? Видите, как я люблю своих чабанов?

Особенно долго и заискивающе он смотрел в лицо человека в узких штанах. Тот пошевелил губами, словно собираясь о чем-то спросить, по не успел. Послышалось снова хозяйское красноречие.

А мы поспешили к кибитке его жены-невольницы. Это была средних лет высокая смуглолицая женщина. Она нас хорошенько накормила, обрядила в одежду своих сыновей. Правда, мне халат сына невольницы был явно не по плечу, болтался… «Да уж ладно, — решили мы, — может тот, к кому идем, не обратит на это внимания». Взяли мы с собой сухой чурек. Ровно к полночи добрались до большой дороги и легли отдохнуть недалеко от ее обочины. Проснулись, когда уже стало всходить солнце, и пошли по следам.

Оба мы хорошо знали тех, к кому направлялись. Таймаз-котур, двоюродный брат Курбанлы, очень жестокий человек. Число убитых им людей, наверно, трудно подсчитать. Ворованный скот он ухитрялся переправлять за границу и там продавать его. А на обратном пути прихватывал скот иранцев. Но должен же когда-то наступить конец их похождениям!

Чем ближе подходили к цели, тем тревожнее становилось на душе. Если мы попадем в руки Таймаза, он с обоих шкуру спустит. Утешали себя лишь тем, что, может, нас и не тронут, если скажем, что мы сыновья бая!

Следы верблюдов привели к последнему песчаному бархану. За ним виднелись острые вершины гор. Мы сели отдохнуть.

— Эх, как бы нам не найти там свою кончину, — с тревогой посмотрел я на далекие горы.

— Не бойся, аллах защитит нас, — ответил друг.

Мы уже спокойнее пустились в дорогу. Мурадгельды смотрел под ноги. Он хорошо различал на песке следы своих верблюдов. Для меня же все они были одинаковыми. Мурадгельды молчит. Мне кажется, что его все больше и больше одолевает тревога.

Пески кончились неожиданно. Открылись знакомые места, где прошло мое не очень-то и радостное детство.

Стало вроде прохладнее. Хорошо видны люди, работающие на поле. Но нам ни на что не хотелось глядеть. Шли с печальными лицами, будто похоронили кого-то близкого. Миновали пастбища — Гагшал, Тильки, Ганджик. Прошли часовню Курбанмурада-ишана. Поравнялись со старой крепостью. Слева показалось наше село и Мурадгельды тихо сказал:

— Караджа, завернем-ка домой, повидаем детей.

Зашли к Мурадгельды. Попили чаю, отдохнули.

Караджа прервал свои воспоминания, глубоко вздохнул и посмотрел на внимательно слушавшего Баллы:

— Тогда-то, братец, я с тобой и познакомился.

— Ну, Караджа-ага, говорите дальше, видали ли вы Курбанлы? Встречались ли с Таймаз-котуром? — спросил нетерпеливо Ата, пододвигаясь ближе к рассказчику.

— Мурадгельды тогда даже жене не сообщил, что на нашу долю выпало такое несчастье. Поднял ребенка на руки, посмотрел на него невеселым взглядом, и, бросив вскользь жене «мы скоро вернемся», — опустил сына на землю.

Дом Курбанлы стоял на краю села у подножья горы. Мы пришли к нему перед вечерним намазом, еще до наступления темноты. Едва открыли калитку широкого двора, окруженного низким забором, нам навстречу выбежал черноглазый молодой парень. Поздоровались. По несколько ломаному акценту определили, что он, вероятно, курд, живущий среди туркмен. Парень встретил нас радушно, пригласил в один из низеньких домиков, расположенных напротив большой кибитки. Там уже сидели два хорошо одетых джигита и пили чай. Поклонились и им с почтением. Обменялись взаимными словами о здоровье. Поудобнее разместились в почетном углу.

Один из сидящих был полный, с густой бородой, другой — немного сухощавый, высокий, с редкой бороденкой и выпирающими передними зубами. Оба были немкого моложе нас. Гла́за у редкобородого — голубые, как у дикой кошки. Я впервые в жизни видел человека с такими глазами. Голубоглазый, хотя и не стар, но, вероятно, житейски опытный человек. Он своим Неробким взглядом, казалось, пронизывал тебя насквозь.

Курд принес чайник. Бросил перед нами платок, наполненный желтым кишмишом. Мы. принялись пить чай.

— А вы, видать, из песков, — проговорил редкобородый.

— Да, — коротко ответил Мерген.

— Наверно, долго шли, вид у вас усталый, — заметил он же каким-то резким, скрипучим голосом.

— Верно, устали, — бросил мой спутник.

— И глаза у вас грустные. Может, оттого, что не состоялась сделка? А вот будете иметь дело с Курбанлы-ханом, всегда и все у вас будет в порядке.

— Пока что, к сожалению, не все в порядке, — неохотно произнес Мурадгельды.

Косе видно понял, что разговора здесь не получится и перестал приставать к нам с расспросами. Дождавшись, когда мы опустошим чайники, молодой курд моментально убрал их. Тут же принес большой шерстяной дастархан, ложки и полную миску дымящегося чектырме.

Мурадгельды первым попробовал еду. Потом мы быстро заработали ложками. Редкобородый оказался привередливым. Держа в руке ребро, он вяло шевелил челюстью и краем глаза наблюдал, как едим мы. Плохо ел и чернобородый. Эх, жизнь, когда это нам приходилось видеть мягкий, только что из тамдыра чурек и жирное чектырме?

Когда пришел парень-курд и начал убирать дастархан, Мурадгельды сказал ему:

— Мы сыновья Чорли-бая, если Курбанлы-ага дома, нужно бы ему передать кое-что от отца.

Курд удивленно на нас взглянул:

— Байские сыновья, а не знаете привычек хана. Он, на ночь глядя, не спрашивает у гостей — с чем они к нему пришли. Ведь говорят же: «Лучше утреннее зло, чем вечернее добро». Переночуйте, а завтра после чая он выслушает вас, — ответил курд и, схватив в охапку дастархан, вышел из помещения.

Приближалось время вечернего намаза, гости взяли по кумгану для омовения. Мы пошли без кумганов. Пришлось побродить по улице, пока другие справляли намаз. Было светло, лунно, звезды ярко усыпали небо.

Мурадгельды доволен был сытной едой и, смеясь, проговорил:

— Караджа, если нас так будут угощать и дальше, — давай не уезжать отсюда до тех пор, пока не прогонят.

— Только бы не выдать себя, а то действительно как последних собак прогонят.

— Если завтра встретимся с Курбанлы, что ему скажем, с какого конца начнем разговор? — спросил я.

Неожиданно мы увидели, что из других дверей приземистого длинного дома беспрерывно выходят люди. Показывая на них пальцем, Мурадгельды сказал:

— Смотри, Караджа, сколько людей! У Курбанлы, видать, и других гостей много. Дойдет ли завтра очередь до нас? Встретимся ли мы с ханом? А с чего начинать разговор с ним, для меня ясно…

Когда мы вернулись с улицы, отправление намаза закончилось, и гости пили чай. Мы тоже пододвинули к себе чайники. Напившись чаю со сладким кишмишом, легли на приготовленную для нас постель. А два молодых джигита еще не ложились, их приглушенные голоса доносились до наших ушей. Чернобородый рокотал:

— Если хан-ага завтра даст в рассрочку, я думаю побольше взять товару.

— Конечно, даст, что он не знает нас, что ли? — отвечал ему тонкий голос косе.

Не называя вслух самого товара, они долго о нем перешептывались.

Утром, когда мы вдоволь насытились, в комнату, приветствуя гостей, вошел Курбанлы-хан. Мы видели этого человека впервые. Высокого роста, худой, большой горбатый нос, глаза так вытаращены, что казалось вот-вот выскочат из орбит, лоб немного выдвинут вперед. На нем новая белая рубашка из миткаля, белые штаны, а на плечи накинут домотканный полушелковый халат. Сел рядом с нами, а горбом согнутая спина осталась висеть где-то сзади. После долгих расспросов о жизни, о здоровье, он, наконец, сказал, обращаясь к косе и его товарищу:

— Вас я хорошо знаю, догадываюсь даже зачем вы пожаловали. А вот этих гостей вижу впервые. Поэтому я выслушаю сначала их.

— Хорошо, хан-ага, воля ваша, гость, как завещали деды, слуга хозяина дома, — быстро согласился Косе.

Не обращая внимания на слова косе, хан спросил у нас:

— Откуда приехали?

— Из песков, мы сыновья Чорли-бая, — ответил Мурадгельды.

Курбанлы, не задавая больше вопросов, кивал головой, как бы говоря: «Ну-ну, рассказывай дальше».

— Нас послал отец. Трое наших верблюдов ушли в эти места… — продолжал Мурадгельды.

Курбанлы сразу понял, что нас сюда привело. Он, то ли не слыша последних слов Мурадгельды, то ли не придавая им значения, повернулся к другим гостям. Под черным тельпеком с длинными завитушками щеки его казались сильно вытянутыми и плоскими.

— Найти верблюдов нам нетрудно, дайте, джигиты, за каждого из них по червонцу и все будет быстро сделано.

Эти деньги только поступали в обращение. Мы их и не видели и названия такого не слышали — червонец…

— Хорошо, хан-ага. Мы так и сообщим отцу. Если он согласится, привезем деньги, — вежливо ответил мой напарник.

Затем мы попросили разрешения и вышли. Сделали вид, что направились к пескам, а сами свернули в другую сторону. Возле арыка, протекающего посреди села, под тенистым тополем сели, чтобы обдумать, как быть дальше.

Хозяин говорил нам: «Скажите, что вы мои сыновья, и Курбанлы вернет вам верблюдов…» — И если этот человек нас выгнал, что нам скажет свирепый Таймаз-котур, когда встретимся на его пути, — тревожно раздумывал вслух Мурадгельды.

— Впрочем, Таймаз-котур не убьет нас из-за трех верблюдов, а без них возвращаться никак нельзя.

— Не убьет нас, говоришь? — переспросил я друга. — Да если Таймаз будет уверен, что никто не узнает, или пусть даже узнает, но не будет ему за это мстить, он не остановится даже перед тем. чтобы убить десятерых человек за одного верблюда. Но ты прав, без верблюдов вам возвращаться невозможно. Так что же делать? — спрашивал я то ли у себя, то ли у друга.

— Во всяком случае, сидеть сложа руки и строить различные догадки — малополезное дело, посмотрим, что уготовила нам судьба. Пошли, дружище, — сказал Мурадгельды и первым поднялся.

Мы направились в сторону гор. Только сперва решили обшарить всю окраину селения. Увидев в одном месте примятый песок, мой товарищ задержался:

— Караджа, вот они следы наших верблюдов, — обрадованно выкрикнул он, будто обнаружил клад.

Мы пошли по этому следу дальше. Но горы не песок, на камнях следов вроде и не видно, а поди ж ты, до чего искусным следопытом оказался Мурадгельды! Даже в горах не теряет важный след и идет по нему без устали.

Мы уже были далеко от села. Миновали одну вершину, другую. Наконец, в горной долине увидели пасущихся верблюдов. Подошли и по меткам отобрали́ своих.

Поблизости не оказалось ни одного человека и мы спокойно отвели в сторону верблюдов. Я только подумал: «Не дай бог встретиться в этой глуши с Таймаз-котуром». И тут же из-за откоса показались три всадника. Двое крайних сняли с плеч, ружья, я от испуга так и присел. Ох, и страшны же дула ружей, когда они направлены прямо на тебя.

Молодой джигит, сидевший на сером скакуне, поднял кнутовище и подал какой-то знак своим спутникам, те сразу же убрали ружья и стремительно понеслись нам навстречу. По моим ребрам так сильно резанул кнут, что я быстро понял чего от меня хотят эти двое, и затрусил рысцой к третьему всаднику. Крепко сложенный, с почти круглым лицом, молодой джигит, удобно сидя в седле, неторопливо заговорил.

— Что, негодяи, верблюдов воруете? Вы, видать, не знаете кто такой Таймаз-котур? Но ничего, сейчас вы меня узнаете, — сказал он с угрозой и достал из висевшей на боку кобуры маузер.

Я даже глаза закрыл с перепугу. Но в эту минуту услышал спокойный голос Мурадгельды:

— Погоди-ка, джигит. Мы сыновья Чорли-бая и вчера ночью были гостями Курбанлы-хана, а сегодня нашли своих верблюдов и во́звращаемся домой.

— Выходит, вы племянники Курбанлы-хана? — замялся Таймаз.

— Да! — еле слышно подтвердил я.

Таймаз-котур поочередно посмотрел на нас своими немного раскосыми глазами. Положил маузер в кобуру, огрел коня кнутом и во весь опор поскакал туда, где паслось стадо. За ним последовали и его товарищи.

Мы продолжили путь, но за первым же поворотом изо всех сил пустились бежать, погоняя животных.

Когда привели их в пески, хозяин сильно отругал нас.

— Вы хотели меня опозорить перед гостями? Если потеряли верблюдов, разве не могли придти ко мне после их ухода? — бранился до хрипоты этот благодетель и в заключение вытолкал нас в шею.

Лишь потом, когда Мурадгельды и его старшие дети получили от Советской власти и землю, и воду, они перестали батрачить у богатеев.

Караджа закончил рассказ, и вскоре Баллы на своем верблюде отправился домой.