Элли, февраль, 2014 года.
Сочи, XXII Олимпийские зимние игры.
Голова, плечо, рука, поворот, прогиб, взмах, пауза… снова взмах, шаги, шаги… три-четыре, двойной, прокатка…
– Эля, ты почему еще не размялась? – заведенная Сенцова влетает в гримерную, прерывая мой мысленный прогон танца – Ты через два выступления, готовься! Паркер только что закончила произвольную.
– И как? – задаю вопрос, ответ на который не хочу знать. Хотя, кто мне его скажет? Сенцова уже поняла свою ошибку и соскочит с темы всеми возможными способами.
– Нормально.
– То есть идеально – вздыхаю я, потому что знаю, ее расстроенное «нормально» означает «Меган – мать ее – Паркер исправила все ошибки и блистательно прыгнула четверной»
– Нормально, это значит нормально! – усиливает давление Екатерина Витальевна, – Ничего из разряда «восторг», поэтому тебе просто нужно сделать все чисто и золото твое. Думай о выступлении, только программа должна быть у тебя тут! – она стучит указательным пальцем себе по виску.
– Да. Я знаю.
– Нет, не знаешь! Ты не собрана! – взрывается мой тренер – Эль, я знаю, тебе непросто, ты не знаешь какая ждёт тебя жизнь дальше, еще и с ребенком… – она глубоко вздыхает, пытаясь подобрать слова, чтобы не сбить мой боевой дух перед самым выступлением. – Мне очень жаль, что так вышло, но сейчас тебе нужно оставить все здесь, за пределами льда. Сегодня ты не Эльвира Золотова, не будущая мама или чья-то девушка. Ты – фигуристка! Чемпионка! Ты шла к этому всю жизнь, ты не имеешь права отказаться от всего, из-за какого-то козла не способного разобраться в собственных чувствах!
– Екатерина Витальевна, все в порядке, я совсем не переживаю об этом – я нежно улыбаюсь ей и поглаживаю свой все еще плоский живот, – Это не ошибка и не случайность, я рада, что малыш будет со мной, он помог мне выиграть отборочные, а значит, поможет и сегодня. Мы все сделаем, тренер, не беспокойтесь. – я подмигиваю ей, продолжая нежно гладить живот. Я уже люблю этого малыша.
– Соколов обязательно пожелает. – Сенцова заметно расслабляется, увидев меня совсем не разбитой брошенной девочкой.
– Вы всего не знаете, он не бросал меня, просто так сложились обстоятельства.
Она набирает весь воздух гримерной в свои легкие и хлопая в ладоши заканчивает нашу сентиментальную минуту.
– Ладно, оторвем яйца вашему папаше позже, а сейчас только позитивные мысли, спокойствие и медитация! Да?
– Да! – киваю я, улыбаясь во все тридцать два зуба.
Я там, где должна быть, и, знаете, я по-своему счастлива. Да, у меня руины вместо сердца, и после рождения малыша я, наверно, не смогу вернуться в спорт, но, если стану чемпионкой, передо мной откроется множество возможностей. Я смогу открыть свою школу, сниматься в рекламах, участвовать в различных шоу. Маме больше не нужно будет работать в три смены, она сможет наконец-то посвятить время себе или… внуку, внучке?
Я улыбаюсь данным мыслям, представляю какое у нее будет лицо. Вот так сюрприз доченька преподнесла. Но она точно меня не осудит, она была в такой ситуации дважды и никогда выбор не стоял между рождением ребенка и абортом. Дети – это и есть любовь, говорила она. Поэтому я не переживаю, все точно наладится.
– Давай сюда телефон – Сенцова протягивает руку.
– Зачем?
– Затем, Золотова! Чтобы ты могла сконцентрироваться на выступлении, а не читала в Интернете комментарии нерадивых экспертов о том, кто как выступил.
– Я маме наберу и отдам.
– Нет!
– Ну, пожалуйста.
– Эльвира!
Я жалостливо смотрю на тренера, прижимая телефон к груди. Она несколько секунд строит из себя злого полицейского, но все же сдается, закатывает глаза и выдает:
– Только быстро! – отдает телефон и выходит из гримёрной.
Оставшись в одиночестве, я принимаюсь звонить маме. Не берет. Наверно уснула после смены или уже на смене, я уже запуталась как она работает. Когда она меня провожала, была такой уставшей. Я так хотела, чтобы она тоже приехала и увидела мой триумф, тем более Олимпийские проходят в Сочи, никаких виз и трат на перелеты. Но нам катастрофически не хватало денег, и даже помощь со стороны федерации не позволяла маме бросить все и улететь на неделю на море смотреть как дочь прыгает тулупы.
Когда ушел мой отчим, мама не расклеилась, она всегда восхищала меня стойкостью духа. Я помню, как она сказала «хорошо, что он сейчас свалил, сделал нам большое одолжение, а то узнала бы я какой он мудак, когда было бы уже слишком поздно». Я от нее научилась ценить себя и никогда не терпеть от мужчин неуважительного отношения. Снова жму кнопку повтора звонка, хочу сказать маме, как люблю ее, неважно, смотрит ли она сейчас трансляцию или нет. Я знаю, она всем сердцем здесь, болеет за меня.
– Ну же, возьми трубку… – я стучу чехлами для коньков по скамье успокаивая нервы.
Тишина.
– Эля! На финальную разминку, живо!
Я сжимаю телефон и выхожу в коридор за тренером.
– Телефон!
– Я не дозвонилась.
– Телефон! Потом с ней поговоришь, уверена она сидит у телевизора и не слышит звонка, так как включила громкость на всю мощь.
Я подчиняюсь и плетусь за Сенцовой в коридор, ведущий к арене.
Раз-два-три,
Раз-два-три,
Елочка гори,
Сбрось свои снежинки,
И зажги огни
Я делаю разминочные упражнения, повторяя про себя простое детское стихотворение, под которое разминаюсь с пяти лет, когда впервые стала на коньки.
– Ты готова? – Сенцова растирает мне плечи и проводит по рукам, чтобы снять напряжение.
– Да, все в порядке – киваю и мысленно уже прогоняю программу на льду, оцениваю размер арены и рисую в голове все элементы номера.
Диктор объявляет выход на лед итальянской фигуристки и Сенцова тут же начинает разворачивать меня спиной к арене.
– Иди в холл, не нужно тебе этого видеть – она подталкивает меня в коридор – Давай, давай, сделай еще один круг по всем суставам и помедитируй.
– Хорошо.
– И Эля, – снова зовет мой тренер и я оборачиваюсь готовая впитать очередную порцию мотивационной речи – Концентрация!
Уже наверно в сотый раз киваю и иду в холл. Меня не особо-то и интересует как выступают мои конкуренты, главный соперник любого спортсмена – он сам.
Я хожу туда-сюда, напеваю себе под нос песню, под которую буду через несколько минут исполнять произвольную программу и схематично повторяю движения.
– Да, Владимир Анатольевич, будем выступать через несколько минут. Конечно, мы готовы как никогда! – из кабинета тренера, вылетает Олег Юрьевич, директор нашего фигурного центра.
Он говорит по телефону, наверняка отчитывается какому-то спортивному чиновнику о готовности русских фигуристов урвать золото по всем категориям. Заметив меня, он касается моего плеча и чуть отстранив телефон от уха шепчет.
– Удачи! – я не успеваю ничего ответить, он тут же возвращается к разговору и убегает на арену.
– Боже мой! – я делаю мелкие прыжки, чтобы не думать о том, какую ответственность на меня взвалила страна. – Думай о выступлении, Эля! Только вытуп…
Я замечаю, что Олег Юрьевич не закрыл за собой дверь, а там на столе лежит мой телефон, оставленный Сенцовой.
Нужно позвонить маме!
Хотя бы на полминуты, просто услышать ее голос, это единственное, чего мне не хватает сейчас. Только ее ласковое «у тебя все получится!». Я оглядываюсь по сторонам, убеждаюсь, что никому нет дела до того, что происходит за пределами льда, проскальзываю в кабинет, хватаю телефон и быстро, будто делаю что-то незаконное, захожу в вызовы.
Пять пропущенных он неизвестного номера? Это, кому я так нужна была? Может Антон звонил? Эта мысль согрела меня на мгновение, но я быстро откинула ее, как минимум потому что номер русский. Я нахожу контакт мамы и снова звоню.
Один, второй, третий гудок…
– Ну возьми, возьми, возьми! – причитаю я, нервно потрясывая ногой и постоянно оценивая ситуацию в коридоре. Если Сенцова меня спалит, то она. Ой, что она мне сделает? Я ее звездная фигуристка, максимум, скажет еще раз свое строгое: «Концентрация, Эля!».
– Алло, Эльвира?
– Э-э-э… – я теряюсь, потому что слышу совсем не мамин голос – Д-да, а вы кто? Где мама?
– Эльвира, добрый день! Меня зовут Вероника Козинова, я медсестра НИИ Склифосовского, ваша мама попала к нам пару часов назад.
– Что с ней? – выпаливаю я, не в силах слушать ее прелюдию.
Мое сердце останавливается. Нет, нет, нет! Только не говорите мне этого, скажите, что с ней уже все в порядке. Скажите, что ей просто нужно отдохнуть, попить витаминов. Все что угодно! Но только не…
– Эльвира, мне очень жаль…
НЕТ! Я НЕ ХОЧУ ЭТОГО ЗНАТЬ!
– Эльвира, ваша мама… Мы сделали все что могли, но когда отрывается тромб на спасение есть всего несколько…
НЕТ!
Горло будто залепили чем-то вязким и колючим, я хочу кричать, вырваться из этого странного забвения, хочу отмотать обратно, вернуться на пять минут назад и никогда не прикасаться больше к этому телефону. Хочу умереть прямо в это мгновение, исчезнуть.
Мама. Мама…
– Мама – произношу я не своим голосом, не плачу, не рыдаю, не катаюсь по полу в истерике. Я просто медленно разрушаюсь, падаю в бездну, мое тело погружается в вязкую серую массу, в которой вот-вот закончится кислород, и я навсегда останусь в этом моменте, наполненном болью и непониманием.
– Золотова! Вот ты где! Бегом на лед! Нас уже объявили!
Лед? Какой к черту лед?
– Итак, ты все сделаешь, слышишь, не пытайся поразить их, прыгаешь, как и планировали: двойные в начале и четверной в середине. Главное сделай все чисто, ровно и без волнения. Да?
Тренер что-то лепечет мне на ухо, снимая с меня расписную в хохлому красную толстовку с гордой надписью Russia на спине, но я не слышу ее, не слышу трибун, своего имени, даже не чувствую холода ото льда. Я просто выкатываюсь на середину и на полном автопилоте начинаю произвольную.
Sparkling angel I believed
Ее больше нет.
You were my saviour in my time of need.
Больше нет того, к кому ты можешь прийти в любом состоянии и рассказать о своих проблемах.
Blinded by faith I couldn't hear
Я так была ослеплена своей мечтой, что даже не заметила, что ей грозила опасность.
All the whispers, the warnings so clear.
Она меня предупреждала. Она постоянно твердила, что мне нужно остановиться, побыть дома, выбрать роль обычной девочки, дочери, а не чемпионки.
Sparkling angel, I couldn't see
Your dark intentions, your feelings for me.
Я делаю пируэты и понимаю, что песня, которая мне так нравилась, теперь звучит как проклятие, каждый аккорд затягивает невидимую петлю у меня на шее. Каждое слово раскрывается по-новому, вся драматургия текста разворачивается для мня новым смыслом, разрывая душу на лоскуты. Ангел оказался дьяволом-искусителем, он дал мне все, чего я хотела, постоянно искушал блистательным будущем, чтобы я совсем отвернулась от своей семьи.
– Да, будь проклята эта Олимпиада! – ору я на всю арену, но мой голос разбивается на сотни мелкий частиц и теряется среди бесчувственных фанатов, которым важно только зрелище и проклятое золото.
You took my heart…
Яростная, разбитая, с расфокусированным взглядом и полным отсутствием концентрации, со всей дури, вхожу в смертельный прыжок, поднимаю свое тело в воздух и прокручиваю три полных круга. Три. А должна четыре. Не докручиваю, но все еще находясь где-то между небом и землей, решаю, что больше не хочу жить.
It was all just a lie
Мне не нужно это золото, мне не нужна жизнь без мамы.
Падение.
Для всего мира это было миллисекунда, момент, когда тренер понимает, что все его труды на глазах миллионов спускают в унитаз. Секунда, когда вся страна перестает дышать, медленно принимая тот факт, что золото ей не видать. Для всех это мгновение, а для меня все происходит как в замедленной съемке.
Падение.
Я чувствую, как разлетается мое колено, будто это фарфоровая чашка, а не человеческий сустав. Вслед за ним бедро впечатывается в холодный лед, пытаясь стать с ним одним целым, втирается разрывая капрон и сдирая кожу до крови. Я успеваю подставить руку, но ударяюсь локтем, из-за чего всю конечность парализует, теряю равновесие, кисть неумолимо скользит и мое лицо встречается с исцарапанным льдом. Глаз наполняет красная жидкость, приглушенно я слышу чьи-то голоса, наверно медики. А может это уже ангелы подоспели?
– Эльвира, вы чувствуете боль в колене?
– Что с ней? Она может встать?
Мама. Мамочка, забери меня. Прямо сейчас, пока они не привели меня в чувства. Пожалуйста, приди сейчас, я с тобой хочу. Ты была права, ты во всем была права!
Забери меня, мама, я хочу быть с тобой.
– Эльвира! Эльвира вы меня слышите?
– Мама…
Темнота.
– Еще не время, доченька…