Тайна Дикой Розы

ГЛАВА 19

Дульсина стояла в своей комнате у зеркала, поминутно меняя позы и торжествующе улыбаясь. Полуобнаженная, с небрежно подобранными волосами, она не отрываясь смотрела на свою точеную шею, на которой при каждом повороте головы разноцветными огнями вспыхивал отцовский подарок. Подарок на восемнадцатилетние. Нет, не о таком восемнадцатилетии она мечтала. Дульсина Линарес, дочь высокородной доньи Луисы! В парадной столовой, ярко освещенной двумя тяжелыми люстрами из бронзы, должно было быть множество гостей знатнейших фамилий. Импозантные отцы семейств, элегантные сеньоры в атласе и бриллиантах, которые надевают только в исключительных случаях. Молодые люди с ослепительными улыбками, посвященными ей и никому другому. А после изысканного ужина танцы, танцы. Ей некогда отдохнуть, ей не дают присесть, ее кружат и кружат. А ОН не танцует, ОН только смотрит непрерывно, со сдержанным восторгом. Потом подходит ближе, и все расступаются. Их танец длится целую вечность. От огорчения Дульсина отвернулась от зеркала, устремив глаза в невидимую точку. Кто ОН? Его не было и нет, ничего не было. Что такое праздничный ужин в узком семейном кругу, слишком узком, чтобы почувствовать праздник? Вторично овдовевший отец сильно сдал, начал прихварывать, а незадолго до дня рождения слег с тяжелым сердечным приступом. Какое уж тут празднование! Конечно, супружество с Аугустой не могло пойти на пользу, то-то отец постарел не по годам. Вовремя Бог прибрал эту нечестивицу, и так достаточно она поцарствовала на чужом несчастье.

Праздничный ужин! Раздосадованная Дульсина даже не заметила слез, невольно выскользнувших из глаз. Несмотря на позднее время, на торжество были допущены мальчики. Как же, восемнадцатилетие сестры. И что? Устроили соревнование, кто больше выпьет сока. Забрызгали платье Кандиды да еще при этом хохотали, как оглашенные. Что с них взять при такой матери? Дурная кровь, ни манер, ни приличий. Вдобавок у отца хватило ума пригласить этого провинциала, этого слизняка, этого зануду, этого... Дульсина даже задохнулась от возмущения.

Доктор Роберто Рамирес появился в доме уже после смерти Аугусты. Дон Леонардо стал жаловаться на сердце, и его старый приятель, удачливый бизнесмен дон Хуан Фернандес порекомендовал в дом врача, специалиста-кардиолога.

— Я тебе дело говорю, Леонардо, — доверительно назидал дон Хуан густым басом. — Он молод, мало известен, но врач от Бога, поверь мне. Разве я когда-нибудь давал тебе плохие советы? — Лицо дона Хуана выражало искреннюю озабоченность.

«Знаю я вас, бизнесменов, — зло подумала Дульсина. — Похлестче акул, так и норовят друг друга съесть вместе с потрохами. Это еще большой вопрос, зачем в наш дом допустили этого коротышку. Что-то незаметно, чтобы он помог отцу. А как насчет приступа перед моим днем рождения? Где были ваши мудрые советы, милый доктор? Или именно так вы хотели проникнуть на торжество в приличную семью, куда вас не следовало пускать дальше передней?»

Дульсина вспомнила первое впечатление от доктора Роберто и почувствовала злорадную уверенность, что ее не проведешь. Доктор не понравился ей сразу и бесповоротно. Среднего роста, сутуловатый, с простым лицом и в поношенном костюме цвета табачного листа. Не мальчик, но не старше тридцати лет. Нет, явно слишком молод и недостаточно респектабелен, чтобы лечить самого дона Леонардо.

Больше всего задела Дульсину спокойная уверенность, не покидавшая его ни на минуту. Он не очень ловко поцеловал ей руку, нимало не смутившись под ее ироничным взглядом. Дульсину обожгли его холодные пальцы. «Не пальцы, а скальпель», — подумала она, поежившись от смутного ощущения опасности. И еще был взгляд — прямой, спокойный, с претензией на проницательность. Себе на уме, сразу решила Дульсина, да еще не очень-то почтителен. Лечит без году неделя, а является в дом к Линаресам, словно Гиппократ собственной персоной.

Чуть ли не в первый свой визит доктор Роберто не постеснялся изложить свою биографию, причем так, будто она не хуже, чем у Линаресов. Это усугубило недовольство Дульсины, не увидевшей, как ей показалось, должного уважения к семье пациента. Тоже мне врач! Из провинции, из семьи местного врача, доходы более чем скромные. Родителям приходилось туговато, когда обеспечивали образование сына в университете. Летом он ездил к родителям, работал, помогая отцу. Во время учебы тоже подрабатывал в клинике доктора Лопеса. Ночные дежурства, ассистирование патологоанатому, работа в кабинете инъекций. В университете специализировался по кардиологии. Теперь скромный контракт в клинике и частная практика.

«Да, этот коротышка от скромности не умрет», — подумала Дульсина. Ни происхождения, ни нормального дохода, даже приличного костюма купить не может, а вещает о себе так, хоть в энциклопедию записывай. Не мешало бы рядом с биографией Гиппократа, Авиценны и Парацельса подробно изложить биографию великого эскулапа Роберто Рамиреса.

На беду Дульсины и отец, и Кандида прониклись к Роберто непонятной симпатией и даже не считали нужным ее скрывать. Более того, Дульсина почувствовала влияние этого невозмутимого коротышки. Он еще смеет учить их уму-разуму!

— Ах, дочка, — говаривал отец, — почему ты все время настаиваешь, чтобы он знал свое место? Он его прекрасно знает, потому что как раз находится на своем месте. Дон Хуан прав, Роберто прекрасный врач, отличный специалист. Он делает свое дело, и какое отношение к этому имеет его происхождение?

— Папа, по-моему, ему следует быть скромнее!

— Но в чем скромнее, в его работе? Ни на что иное он и не претендует.

— Ты хоть обратил внимание, в каком он ходит костюме?

— А при чем здесь его костюм? Костюм не мешает ни диагностике, ни лечению. Разве ты в самом своем лучшем платье сможешь меня лечить?

— Ну знаешь, отец, — возмутилась Дульсина, — меня к этому не готовили.

— Да-да, — поспешно согласился дон Леонардо,— мы с матерью не готовили тебя к карьере. Конечно, Дульсина, у тебя изумительный вкус, а твоим манерам позавидует даже английская принцесса, но что ты еще умеешь делать, дочка?

Неистовая отповедь Дульсины истощила тогда ее саму.

— Это я-то ничего не умею делать?— возмущенно кричала Дульсина. — А дом, а контроль за расходами, а эти невозможные слуги? Кандида и то ни одного вопроса не может решить, пока я ей не подскажу, хоть она и старше. А кто думает об образовании близнецов? А шофер, которого совсем распустили? С такой неухоженной машиной немудрено угодить в катастрофу. Эта лентяйка Аугуста все запустила, все развалила. Кто теперь налаживает хотя бы элементарный порядок, не жалея ни сил, ни здоровья, ни молодости, которая никогда не повторится? А какой завтрак вчера сотворил этот невозможный повар? Да свиней кормят лучше! Кто с ним разбирался?

От крика у Дульсины побелело лицо, слова словно вырывались из перекошенного рта, как поток, сметающий все на своем пути. Она не заметила, что отец дал знак вызвать Роберто. Не заметила, как появился этот вездесущий доктор. Она продолжала истошно кричать, когда он уверенными движениями, не признающими сопротивления, усадил ее в кресло, поднес к ее дрожащим губам невесть откуда взявшийся стакан воды и заставил пить. Она прерывисто глотала воду, пытаясь продолжить криком борьбу за свои права, за справедливость, за поруганное достоинство дочери доньи Луисы.

Этот наглый коротышка уставился на нее немигающими глазами, обхватив холодными пальцами ее запястья.

— Сеньорита, не надо кричать, это вредно для вашего сердца.

— Что вы знаете про сердце! У вас самого нет никакого сердца!

— Конечно, у меня нет сердца, иначе я бы не выдержал ваших страданий. И потом, ваша красота. Вы погубите ее, если не начнете улыбаться сию же минуту.

— Вы ничего не понимаете в красоте, потому что вы — урод!

— Да-да, сеньорита, именно поэтому я понимаю и ценю красоту, особенно такую, как ваша. У вас изысканная красота, не каждая кинозвезда может похвастаться подобным благородством.

Дульсина плохо помнила детали их короткого диалога. Но этому самозваному доктору удалось быстро ее успокоить. Кажется, Селия отвела ее тогда в комнату, где Дульсина быстро и безмятежно заснула.

Но Дульсина — истинная Линарес, и дешевыми комплиментами ее не проймешь. Она не хотела и не могла примириться с тем, что доктор Роберто одержал тогда над ней победу. Причем победил не в равной борьбе, он видел ее слабой, доведенной до истерики, с лицом, изуродованным визгом и ненавистью. Такая победа ему даром не пройдет. А эта глупышка Кандида решила, что она признала поражение. Как же, ждите!

Дульсина проиграла самой себе, потому что сеньорита Линарес, в жилах которой течет кровь аристократов, должна владеть собой в любых обстоятельствах. Она не сдержалась, она позволила себе недопустимое, но при чем же тогда доктор Роберто? Отец призвал его в свидетели ее случайной несдержанности, но при чем тут она, Дульсина? Вот оно, тлетворное влияние Аугусты. Линаресы не должны позволять себе слабости, но уж если такое случилось, то, простите, никаких свидетелей. Ах, отец, попомнишь ты свою беспомощность. Попомните и вы свое «лечение», дон Роберто Рамирес.

Дульсина засмеялась недобрым смехом и вспомнила разговор с Кандидой, глупышкой, слишком доверяющей этому лекарю. Как ей могло прийти в голову, что и она, Дульсина, могла оценить услуги полуграмотного провинциала? Специалист! Можно подумать, что он у своих патологоанатомов научился лечить живое сердце.

— Как ловко он тебе помог, Дульсина, - с умилением сказала Кандида.

Язвительная усмешка вспыхнула на губах Дульсины.

— Очень ловко. До сих пор удивляюсь, как жива осталась.

— Но ты так быстро успокоилась. И Селия сказала, что ты хорошо спала.

— Послушай, Кандида, не говори ерунды. Для тебя и Селия большой авторитет. Не удивляюсь, что этот коротышка кажется тебе чуть ли не богом.

— Но какой же он коротышка? Конечно, он невысок, но рядом с ним мы можем позволить себе и каблуки.

— Рядом с кем? Я не намерена быть с ним рядом. До сих пор тошно от его холодных пальцев. Он меня успокоил! Да я только и мечтала поскорее освободить руки от его ледышек. Представляю себе, какой осколок айсберга заменяет ему сердце, коли от его прикосновений превращаешься в мороженое. Я поспешила в постель, чтобы отогреться. Полночи отогревалась. А ты говоришь, хорошо спала!

— Но у врача должны быть холодные руки.

— Что за глупость.

— Я знаю, Дульсина, что у него руки хорошего врача. Раз они холодные, то так и должно быть. Не пойму, чем он тебе не угодил?

— Когда ты повзрослеешь, Кандида? Угодил не угодил, что за разговор? Будем объективными. Чем он помог отцу? Отец все так же болен, и приступы не прекращаются. Никаких признаков улучшения.

— Но отец повеселел...

— А я погрустнела. Так что, мое здоровье ухудшилось? Повеселел! Ему стоило бы обратиться к цирковому клоуну, то-то было бы веселье. Пойми, Кандида, отцу лучше не стало, по-моему, приступы даже участились. Поэтому никто не может меня убедить, что дон Роберто хороший врач. Никто и ничто, даже рекомендация дона Хуана Фернандеса.

— Ты, как всегда, права, — вздохнула Кандида. — но все-таки...

— Никаких «все-таки». Я уверена, что нужен другой врач, и мне жаль, что тут отца не переубедить. Авторитет старых друзей для него важнее здравого смысла. Вы все чересчур подвержены иллюзиям.

Дульсина усмехнулась, вспомнив этот разговор. Да, глупышка Кандида тогда призадумалась, но потом уже не возвращалась к обсуждению великого эскулапа и как будто затаилась. Значит, Дульсине придется продолжить самой. Не хватало еще в доме Линаресов провинциальных кумиров. «Боже мой, не слишком ли я сама увлеклась мыслями об этом коротышке?» — подумала Дульсина и вновь подошла к зеркалу. Гордый поворот головы, и бриллиантовое колье вновь заиграло неистовыми огнями. В самой сердцевине отцовского подарка холодным блеском светился крупный изумруд. Дульсина ни секунды не сомневалась, что отец подарит ей бриллианты, как подарил в прошлом году Кандиде. Она была спокойна, когда отец торжественно открыл плоскую коробочку, в которой на черном бархате расположилась переливающаяся змейка из маленьких, ослепительных камешков. Она даже не сразу заметила как бы тусклый овал изумруда, главного украшения колье. А когда увидела, то почувствовала странное волнение. Да, в этом камне есть что-то необычное и тревожное. Дульсина поворачивалась перед зеркалом, бриллианты играли, а эта загадочная капля в форме идеального эллипса источала холод, напоминая пронзительное око смертоносного чудовища.

Дульсину обожгло воспоминание:

«Драгоценный взгляд вашей души, сеньорита», — так оценил изумруд доктор Роберто на том злосчастном торжественном ужине, когда именинница примерила отцовский подарок.

— Папа, а мне ты подаришь изумруд? — воскликнула восхищенная Кандида.

— Это не ваш камень, сеньорита, у вас другая душа, — сдержанно улыбнулся доктор.

«Что он имел в виду?»— подумала Дульсина, только сейчас поняв, что комплимент самоуверенного доктора, похоже, был не безобиден. Ну что ж, если он видит ее душу насквозь, она постарается его не разочаровать.