Тайна Дикой Розы

ГЛАВА 16

Страдала ли Дульсина? Если бы ее кто-то спросил об этом, она бы не возмутилась, но окинула бы вопрошающего таким взглядом, что тот сожалел бы о своей бестактности всю жизнь. Но она не страдала, ее душа превратилась в выжженную беспощадным солнцем пустыню, где не было ни одного живого побега, ни капли влаги. Колыхался только зыбучий песок, создававший иллюзию жизни.

Дульсине вспомнился букетик фиалок, подарок Лучиано. Эти цветы когда-то росли, наливались силой и красотой, а потом их срезали. В букете они были еще цветами, еще благоухали, но их стебли лишились корней. И у нее была жизнь, была любовь, в ней проснулась женщина, но смерть Лучиано, как нож, перерезала все. Закрылись его синие глаза цвета итальянского неба умерла ее душа.

Страдала не Дульсина, а Кандида. Доктор Рамирес спешно прилетел на похороны Лучиано, чтобы проститься с другом, но обстоятельства требовали его возвращения в Европу. Боль за Лучиано, болезнь Дульсины сблизили его и Кандиду, влюбленные перешли на «ты», но они так сильно и глубоко любили друг друга, что ни один из них не решался на первый шаг, потому что никто так не сомневается, как любящие.

Внутренне доктор Рамирес готов был пойти ва-банк и открыться Кандиде — лучше горькая правда, чем мучительная неизвестность. Но врач, прославившийся способностью идти на риск, на самые смелые решения, робел перед любимой девушкой, как ребенок. К тому же ему казалось неудобным лезть со своими чувствами, когда трагически погиб его друг, возлюбленный сестры Кандиды. А патриархально воспитанная Кандида не могла преодолеть девичью стыдливость. Она терпеливо ждала признания, а вместо этого доктор Рамирес признался, что должен уехать. Кандида была близка к отчаянию.

Перед отъездом доктор Рамирес приехал дать врачебную консультацию дону Леонардо и осмотреть еще слабую Дульсину. Состояние сеньориты Линарес ему не понравилось. Не то что она была нездорова или не хотела жить, но доктор призадумался, как она будет жить дальше. Внешне Дульсина вроде бы осталась прежней, но и без того неустойчивое внутреннее равновесие совсем нарушилось, и это было крайне тревожно.

— Скажите, доктор Рамирес, неужели я его убила? — бесстрастно спросила девушка.

— Что вы, сеньорита, как вы могли такое подумать?

— Мне сказал комиссар полиции. Лучиано что-то скрывал от меня, и я просто хотела выяснить, что происходит. А эти убийцы подумали Бог знает что.

— Теперь вы знаете, что он был вынужден многое скрывать. С ним не могло быть беззаботной любви, потому-то он долго избегал женщин. А в вас он поверил. Ноне все сложилось так, как хотелось бы.

— Потому что зло сильнее добра, — Дульсина говорила со спокойной уверенностью.

— Не говорите так, Дульсина, это грех.

— Его любовь оказалась злом, и она убила его самого.

— Разве любовь может быть злом? Она может быть мукой, страданием, но не злом. И не любовь убила его, а те подлецы, которые надеялись использовать его лучшие чувства. Они могли расправиться с ним и без вашей любви. Так сложилось, что он отстоял любовь, но не сберег жизнь.

— Всегда так случается, доктор Рамирес. Кто любит, тот губит себя. Посмотрите на Кандиду, она же убивает себя, медленно, но убивает.

— Она... кого-то любит? — сердце доктора сжалось, но он старался держать себя в руках.

— Не прикидывайтесь незнайкой, доктор. Будто вам не известно, что она уже целый год сохнет из-за вас. А потом вам тоже скажут, что вы убили ее. И разве это не будет правдой? Кругом зло, доктор, оно только маскируется под добро.

— Не говорите так, хотя бы ради Лучиано.

— Разве он любил? Он предпочел расстаться со мной навек. Уж лучше бы он уступил этим своим итальянским дядюшкам, бабушкам...

— Я понимаю, Дульсина, как вам больно, но...

— Мне больно, что я ничего не знала, а то бы я сама с ними договорилась. Если человек не хочет быть наркоманом, он им не станет. А если хочет, то пусть пеняет на себя.

— Вы не знаете, что такое наркомания, Дульсина. И потом Лучиано не одобрил бы вас.

— Какая разница! Я же все равно его потеряла. — Дульсина холодно усмехнулась.

— Успокойтесь, Дульсина. Пройдет время, оно лечит лучше, чем любой врач, можете поверить мне, врачу. Все пройдет. Я, вероятно, скоро опять приеду, тогда мы с вами поговорим более обстоятельно.

— Мне не надо никакого времени, я уже в полном порядке, — голос Дульсины звучал спокойно и даже равнодушно.

Доктор ушел от Дульсины в сильном смятении. Она была не в порядке, сомнений не было. Возможно сказывалась горечь утраты, тогда время придет ей на помощь. Но что она сказала про Кандиду? Можно ли верить ее словам? Он сел в кресло в холле и не знал, что делать. Неслышно появилась Селия и, увидев доктора, предложила ему кофе. Он посмотрел на часы и отказался, уже надо поторапливаться. Но ему еще предстояло прощание с Кандидой. Он еще ничего не успел решить, как она возникла перед ним. Щеки ее горели, на губах была неуверенная улыбка.

— Ты уже уезжаешь, Роберто?

— Да, пора. Рад был всех вас видеть, жаль только, что повод оказался слишком печальным. Спасибо тебе, Кандида... — доктор запнулся, немного помолчал и неожиданно для себя начал: — Кандида, дорогая моя, я люблю тебя, я давно люблю тебя. Прошу тебя, не перебивай. Если ты можешь ответить на мое чувство, если ты согласна, чтобы мы были вместе, то напиши мне. Только, умоляю, не торопись, подумай. Я очень долго ждал, я подожду еще. Я не хочу, чтобы ты ошиблась.

Не дав ошарашенной долгожданным, но таким внезапным признанием Кандиде вымолвить ни слова, доктор Рамирес по-мальчишески поцеловал ей руку и, не оглядываясь, поспешил к выходу.

Кандида осталась наедине со своим счастьем. Оно переполняло ее, и надо было с кем-то поделиться. Но с кем? Откровенничать с сестрой она не могла. Кандида была уверена, что Дульсина просто убита горем, и навязывать ей свое счастье было бы жестоко. Она было подумала о сеньоре Фернандес, но тут же отбросила эту мысль. Донья Долорес очень любила Лучиано, и его гибель потрясла ее. Она даже не позвонила Дульсине с соболезнованиями. Роль Дульсины в несчастье не получила никакой огласки. Да и была ли ее вина так велика? Многие, ослепленные ревностью, отваживались и не на такие уловки. Кто же мог знать, какими капканами был окружен Лучиано?

Но сеньора Фернандес интуитивно чувствовала, что если бы не Дульсина, то судьба Лучиано оказалась бы не столь трагичной. Конечно, пожилая сеньора была пристрастна, ведь гибель супругов Мартинес была на совести тех же беспощадных жрецов зла, и Дульсина к этой трагедии не была причастна. Донья Долорес сама способствовала любви Дульсины и Лучиано, и этого она тоже не могла ни забыть, ни простить себе.

Кандиде пришлось поделиться с Селией. Пожалуй, трудно было сделать лучший выбор. Селия искренне обрадовалась, осыпая доктора Рамиреса такими комплиментами, что Кандида растрогалась до слез. Добрая служанка посчитала, что надо дать немедленный ответ. Чего ждать? И так сеньорита Линарес извелась, бедняжка. Пусть и доктор поскорее порадуется.

Но Кандида сказала, что Роберто просил ее не спешить с ответом, значит, если она напишет сейчас, он сочтет ее решение скороспелым. Ну, раз доктор Рамирес не ждет быстрого ответа, так и правильно, согласилась Селия.

Сестры общались мало, и ни одна из них не стремилась к близости. Дульсина предпочитала одиночество, а Кандида тяготилась одиночеством, но старалась держаться подальше от сестры. Ей было стыдно за свое счастье.

Однажды Дульсина прогуливалась по саду, не радуясь ни солнцу, ни светлому дню, ни красивому платью, которое она надела, повинуясь привычке всегда выглядеть безупречно. Из-за зелени деревьев послышались оживленные голоса.

— Так он сделал ей предложение? — Дульсина узнала голос Себастьяна.

— Наконец-то сподобился, — ответил голос Селии. — Влюблены друг в друга уже Бог знает сколько времени и только сейчас узнали, что взаимно. Как дети! Уж очень доктор Рамирес стеснительный.

— И что же сеньорита Кандида? Дала согласие?

— Да неужели откажется? Она на седьмом небе от счастья. Вот только ответа еще не написала, доктор просил не торопиться.

— Чего ждать? В таких делах лучше не тянуть. А то, кто знает, подвернутся другие соблазнительные особы, и все пойдет прахом. А они были бы хорошей парой.

— Не мели чепухи, Себастьян. Кто бы ни подвернулся, ничего не изменится. Уже сколько времени они в разлуке, и ни он, ни она о других и не помышляют. Я чувствую, эта любовь до гроба!

— Как ты думаешь, доктор Рамирес будет жить здесь?

— Нипочем не согласится, уж я-то его знаю. Заберет Кандиду может быть, даже в Европу. Ох, что здесь начнется! Небось, станут делить имущество, а уж Дульсина своего не упустит, помяни мое слово.

Дульсина резко повернулась и заспешила к дому Она быстро прошла к себе, села в кресло и застыла, как изваяние. Она пока не могла разобраться в своих чувствах и мыслях, но уже твердо была уверена, что этого брака не будет. По крайней мере, она сделает все, чтобы он не состоялся.

Часы текли, и мысли Дульсины прояснялись. Этот брак никому не принесет счастья. Слишком много любви, и она убьет их обоих. Любовь не радость, а зло, а потому сестру надо немедленно спасать. Этими мыслями Дульсина заслонила от себя жгучую ревность к счастью Кандиды. Ее опустошенная душа уже не способна была радоваться за других.

Дульсина и прежде не испытывала удовольствия от чужих удач, а теперь они казались ей почти преступлением. Никто не имеет права быть счастливым, если несчастна она, Дульсина. Любовь отняла у нее Лучиано, но теперь никто ничего не посмеет у нее отнять. Коротышке не удастся разлучить ее с сестрой и увезти Кандиду из дома. Никто не посягнет на имущество семьи Линаресов. Селия была права, когда сказала, что Дульсина своего не упустит. Вот именно, своего. И своего она больше не отдаст никому.

К вечеру в голове Дульсины созрел план. Кандиду надо убедить отказаться от коротышки, и она убедит ее. Она спасет сестру от слишком большого несчастья, которое притворяется благом. Времени терять нельзя, вдруг Кандида напишет письмо в Европу, и ободренный коротышка примчится сюда. Тогда их невозможно будет разлучить.

Сестры встретились, когда весь дом уже спал. Кандида поспешила на призыв сестры, полагая, что той надо выговориться и выплакаться. Ее удивила торжественная серьезность лица Дульсины, она не знала, какую миссию возложила на себя ее младшая сестра.

— Милая Кандида, я должна серьезно поговорить с тобою. Я скрывала от тебя важную информацию, чтобы пощадить твое сердце. Но теперь, когда доктор Рамирес сделал тебе предложение, я не имею права молчать. Ради тебя я разглашаю то, что мне под огромным секретом сообщили в полиции. Я дала твердое обещание, что буду молчать. Ты понимаешь, что и тебе придется держать язык за зубами, иначе угодим в полицию. Но это еще полбеды, нас всех постигнет участь Лучиано. Я могу на тебя надеяться?

Кандида покорно закивала головой, приготовившись к чему-то ужасному.

— Ты знаешь, что Лучиано и доктор Роберто были друзьями. И через Лучиано твой доктор тоже попал в сети негодяев. Этих дельцов очень устраивало, что он врач. Они хотели использовать его медицинские связи. Ты думаешь, он случайно стремглав удрал в Европу?

— Но разве в Европе от них спасешься?

— В Европе у них связи налажены, им нужны свои люди здесь, в Мексике, — объясняла Дульсина.

— Тогда я могу поехать к нему в Европу...

— И оставить отца, меня, братьев на съедение этим волкам? Они будут шантажировать доктора тобой, как шантажировали Лучиано. Он погиб из-за меня потому, что осмелился меня полюбить. Если твой Роберто захочет спасти тебя, то в их сети попадем мы. Если он попытается защитить и нас, то убьют его. Ах, Кандида, кто попадает в лапы наркобизнеса, тот обречен. Погибла вся семья Мартинесов, тебе это ничего не доказывает?

— Что же мне делать, Дульсина?

— Ты можешь спасти своего Роберто и всех нас, если откажешь ему. Пусть он один безвылазно сидит в своей Европе, там его не тронут.

— Но я люблю его, Дульсина, люблю!

— А разве я не любила Лучиано? — вскрикнула Дульсина. — Если бы я раньше все знала, то я бы ни секунды не раздумывала, я бы спасла его! Он был бы жив, мой синеглазый Лучиано! Пусть вдали от меня, но жив!

— Почему же Роберто и Лучиано сами не отказались от нас?

— Любовь зла, — торжественно произнесла Дульсина. — Ты знаешь, как долго Лучиано был отшельником. Он все понимал, и никто не упрекнет его в безответственности. Но он встретил меня, и любовь застлала ему глаза. Теперь его нет, моего Лучиано, — Дульсина всхлипнула. — И твой доктор целый год держался, ничем не выдал своих чувств. Но даже смерть друга его не образумила, потому что он безумно любит тебя, Кандида так же, как любил меня Лучиано. Мужчины слабее нас, сестренка, они плохо владеют своими чувствами. Им кажется, что любовь преодолеет все. И только мы, женщины, можем жертвовать любовью и спасать их от гибели.

— Да, только мы, — вторила Кандида, не зная, как совладать с невыносимой болью.

— Ты спасешь доктора Роберто?

— Да!

— Ты откажешь ему?

— Да!

— Ты будешь молчать о том, что я тебе открыла?

— Да!

Сестры обнялись, как союзницы, объединенные тяжелой ответственностью и тяжелым горем. Кандида плакала, как никогда в жизни. Первая и, наверно, единственная любовь в ее жизни, еще пару часов назад сулившая ей счастье, должна была быть принесена в жертву неведомым жестоким богам, для которых живое человеческое сердце — всего лишь атрибут ритуала.

Всхлипывающая Дульсина гладила ее по голове, смотря перед собой мокрыми от слез, но холодными глазами.

Через день письмо Кандиды улетело в Европу. В доме Линаресов омертвела еще одна душа.