В поисках солнца (СИ)

5. Как разговаривать без слов?

Это лето выдалось для Дерека весьма неожиданным.

Он никак не мог предугадать, что с коммерческой дороги так внезапно свернёт на научную, но работать с систематизацией информации ему нравилось гораздо больше, чем управлять карьером. В университете была прекрасная библиотека, и он повадился торчать там всё свободное время. Кроме того, он быстро и легко — как и всегда это с ним бывало — сошёлся с оставшимися при университете педагогами. Учитывая, что все они принадлежали к разным отраслям науки, было заржавевшие мозги Дерека заработали с новой силой, стараясь угнаться за всем. Он видел вокруг себя уйму людей, которые были умнее его, и ему хотелось теперь знать всё то, что знают они, и он с трудом принуждал себя сосредоточиться на каких-то конкретных задачах, а не распыляться в пустоту.

Другой неожиданностью стала Магрэнь.

С личной жизнью у Дерека катастрофически не сложилось. В юности ему нравилась одна девушка, но она была младше его, и их отношения так и не успели толком завязаться, как грянул тот налёт марианских пиратов. Позже, на службе у Грэхарда, у Дерека не оставалось времени на то, чтобы с кем-то познакомиться и сойтись — а Дерек был не из тех людей, кто мог бы вступить в отношения без глубокой эмоциональной близости.

Потом с ним случилась Эсна; случилась так ярко, нежданно и глубоко, что, ему думалось, он никогда не сможет быть с другой женщиной.

Чувство к Эсне никуда не делось; но семь лет Дерек жил, развивался и рос, а его чувство к ней — оставалось неизменным. И теперь он просто стал больше этого чувства, перерос его, и в сердце его появилось место для новой привязанности.

Он, должно быть, не был влюблён в Магрэнь, — но она интересовала его, цепляла за живое, и, чего уж тут греха таить, волновала и возбуждала. Чувства его, впрочем, не сводились и к банальному вожделению: ему глубоко нравилось само взаимодействие с ней, их беседы, тонкая игра, выстраиваемая интрига. Было логично, что однажды это взаимодействие перейдёт в постельную плоскость; но постель не была самоцелью, а виделась лишь как очередная ступень в развитии игры-противостояния.

И Дерек, и Магрэнь — оба они отчётливо понимали, что станут любовниками. И каждый совершенно точно знал, что и второму эту известно. Однако оба они не спешили на этом пути, и, пожалуй, даже оттягивали момент, когда их отношения перейдут на новый уровень — им слишком нравилось играть друг с другом, и обоим хотелось максимально продлить это чувство предвкушения.

Магрэнь была мастерицей игр такого сорта, но впервые столкнулась с партнёром, который делал процесс настолько интересным. Ей встречались мужчины и умнее Дерека, и сильнее его характером, но у Дерека была удивительная, невиданная ею раньше способность играть не играя. Он был прост и искренен, отвергал любую фальшь и отказывался от малейшего притворства; но он умел как-то так подать правду, чтобы сама эта правда и становилась частью игры и интриги. Магрэнь совершенно не понимала, как он это делает. Ей казалось, что она знает правила этой игры наизусть: когда промолчать — и когда польстить, когда приукрасить — и когда ускользнуть, когда подстроить — и когда пойматься.

Но Дерек не играл по этим правилам. И из желания играть с ним ей приходилось принимать его правила — и это было для неё ново, волнующе и странно. Она могла поклясться, что один разговор с ним доставляет ей больше удовольствия, чем ночь с опытным любовником, — и это был, вопреки её искушённости, определённо, её первый опыт такого рода.

Если бы Дерек пытался выстраивать отношения нарочно, то он бы, должно быть, всё безнадёжно испортил. Но он не пытался чего-то делать нарочно — в это лето он жил и дышал чистым вдохновением, искренне наслаждаясь общением с Магрэнь и вкладывая в него всё то вдохновение, которым был так полон.

Они разыгрывали эти отношения как шахматную партию, чередуя ходы. Приходили друг к другу по очереди с какой-то новой инициативой, сперва раз в неделю — в выходной — потом, постепенно сокращая дни ожидания, два раза в неделю, наконец, через день, уже даже и без предлога — просто с приглашением побродить по городу или посидеть на скамейке в парке.

К концу лета дошло до того, что они стали видеться ежедневно. Напряжение между ними, казалось, можно было пощупать руками.

Обоих это неизмеримо веселило. Встречаясь этими весёлыми, искрящимися взглядами, они знали наверняка, о чём они оба думают, и эти безмолвные переглядки волновали их больше, чем самые откровенные разговоры.

Однажды вечером они сидели на квартирке Дерека и дискутировали о разведении коров в окрестностях Кармидера и способах их защиты от волков. Вспомнить, с чего бы они пришли к этой странной теме было теперь, решительно, невозможно, но оба очень увлеклись беседой.

Парило; собиралась гроза — именно поэтому они и отказались от задуманной прогулки — и было душно и томно, как всегда бывает перед грозой. Дерек настежь распахнул окно, но это не сильно спасало — ветра совсем не было.

— Почему-то именно к концу лета жара становится особенно невыносимой! — жаловалась Магрэнь, обмахиваясь плотным деревянным веером с изящной резьбой.

Веер был её неизменным летним аксессуаром и необыкновенно ей шёл. С его помощью она умела как подчеркнуть свои тонкие и изящные запястья, так и привлечь внимание к глазам — не говоря уж о талантливом использовании выбившихся из причёски прядей, которые элегантно струились под умело посланной на них волной воздуха.

Дерек откровенно любовался и посмеивался — в Кармидере никогда не бывало так жарко, как это привычно было для ньонской Цитадели, и местный климат нравился ему куда как больше.

Тем не менее, он охотно подхватил тему:

— Да, душновато сегодня, — и демонстративно медленно расстегнул пару пуговиц на рубашке.

Его действия сопровождались одобрительным и подначивающим взглядом Магрэнь.

— В ход пошёл манящий торс? — мило улыбнулась она, выгибая бровку.

Дерек выразительным взглядом окинул её платье из мягкого муслина — лёгкое, белое с неяркими цветами, на запахе, скреплённое лишь широким кирпичного цвета поясом, — такие платья, определённо, шьют для того, чтобы они в нужный момент изящно сползали с плеч.

— Тут ещё вопрос, у кого вид более манящий! — парировал он, поскольку платье вполне справлялось со своей задачей и отчаянно дразнило мужское воображение той лёгкостью, с какой от него можно было бы избавиться.

Магрэнь замялась и вместо ответной кокетливой реплики выдала таинственную соблазнительную улыбку, какую она изображала всякий раз, когда не находила слов.

Игровое настроение враз её покинуло: она вспомнила о том, что считала самым критичным недостатком в своей внешности — о плоской фигуре.

В юности Магрэнь переживала из-за этого ужасно. И если узкие бёдра, на её вкус, ещё можно было как-то стерпеть, то почти отсутствующая грудь казалась ей настоящей катастрофой. Она отчаянно завидовала своим более удачливым знакомым, пыталась с помощью одежды всячески сымитировать наличие у себя приятных округлостей и тайком ревела по ночам, переживая из-за собственной женской ущербности.

С возрастом характер её стал сильнее, и она обозлилась на саму себя, что так унизительно переживает из-за такой ерунды. Внутри себя она поклялась, что научится быть соблазнительной женщиной вопреки всему — и вполне сдержала это данное самой себе слово.

Магрэнь отличалась глубоким и живым умом, и быстро научилась понимать, что и как привлекает мужское внимание, каким образом можно зажечь мужское воображение и как заставить мужчину потерять голову — с помощью всего пары жестов, взглядов и выразительной улыбки.

Она особенно полюбила бывать в обществе, куда легко вошла благодаря своему уму, и не пропускала никаких крупных балов и приёмов, с особым типом едкого злорадства раз за разом замечая, что ни одна пышногрудая красотка не способна удержать мужское внимание при себе, если в зал входила Магрэнь. Ей удавалась приковывать к себе все взгляды, очаровывать и волновать.

Женщина Кармидера дружно её ненавидели; её это не беспокоило, поскольку она всегда предпочитала мужское общество.

Череда лет, наполненных победами над мужчинами, заставила её забыть о своём недостатке. Она уже не чувствовала себя ущербной или неправильной, вполне убедившись на практике, что любая женщина может стать желанной и соблазнительной, и дело не в природных данных, а в умении правильно подать себя.

Однако сегодня — пожалуй, впервые в жизни, — она вдруг испугалась, что её обнажённое тело разочарует ожидания мужчины.

Она сама не могла уловить, с чем связан этот нетипичный для неё страх. Возможно, дело было в том, что Дерек никогда не скупился на комплименты, и делал их как-то просто, словно бы мимоходом, но при этом с таким вниманием к деталям, что Магрэнь невольно упивалась ими, и ей особенно хотелось соответствовать тому, что он говорит о ней.

Ей, конечно, часто делали комплименты, в том числе и весьма изысканные, но у Дерека это получалось совершенно особенно: он всегда был до конца правдив в том, что говорил, с присущей ему внимательной зоркостью отмечая то, что составляло самую суть Магрэнь, а не те внешние детали, которые обычно цепляли мужчин.

— Какая шляпка! — например, весело смеялся он несколько дней назад. — Специально для ветреного дня?

Она смеялась в ответ; широкие поля её шляпки колыхались на ветру в такт смеху, и естественно, в какой-то момент, подхваченная порывом, шляпка слетела с её головы, и Дереку пришлось основательно за ней побегать.

Протягивая Магрэнь галантно отряхнутый головной убор, он снова смеялся:

— Клянусь, когда ты её сегодня выбирала, ты наверняка рассчитывала именно на это!

Наверно, по форме это даже и не было собственно комплиментом; но по содержанию это было искреннее, глубокое восхищение ею, — не той картинкой, которую она демонстрировала окружающим, а именно ею самой, — и она чувствовала это, жадно ловила каждый оттенок интонации, растворялась в его восхищении и всем сердцем впитывала его в себя.

Она так стремилась создать идеальную Магрэнь Ринар, чарующую каждого, что совершенно потерялась в этом созданном ею образе. Много лет она не замечала, как глубоко она нуждается в том, чтобы кто-нибудь разглядел и понял её-настоящую; она игнорировала эту потребность быть принятой такой, какая она есть на самом деле, и не осознавала её, пока в её жизни не появился Дерек.

Живой и яркий Дерек, который смотрел вглубь, и там, за очаровательной и тщательно продуманной картинкой видел создательницу этой картинки — и восхищался ею.

Это было настолько упоительно и сладко, что она стала зависима от его восхищения, и теперь ей сделалось страшно, что он совсем даже не будет восхищён, когда увидит её без одежды. Она разозлилась на себя за этот страх и закаменела, пытаясь скрыть от него свои эмоции.

Хотя она вполне справилась с этой задачей, Дерек, тем не менее, почувствовал, что атмосфера непринуждённого флирта разрушена. Он чуть нахмурился, пытаясь понять, что и почему пошло не так, и по какой причине Магрэнь не подхватила волнующую тему, как делала обычно, а замолчала.

Дерек был умён; проанализировав свою последнюю фразу, он пришёл к правильному выводу. Правда, несколько секунд он потратил на то, чтобы ошеломлённо проморгаться: мысль о том, что Магрэнь может считать себя недостаточно привлекательной, никак не укладывалась в его голове в виду крайней степени абсурдности такого предположения.

Впрочем, он тут же — по старой привычке во всём обвинять в первую очередь себя самого — рассудил, что и сам виноват в том, что довёл её до сомнений такого рода — ведь обратной стороной желания растянуть игру в соблазнение можно было увидеть отсутствие серьёзного желания добиться собственно близости.

— Ох, Рэнни… — огорчаясь на то, что не подумал об этом раньше, пробормотал Дерек, после чего, не тратя больше времени, привлёк её к себе и поцеловал.

У Дерека был редкий и восхитительный талант говорить с помощью поцелуев. Талант совершенно невостребованный в его жизни ранее, к сожалению.

Каким-то удивительным образом Дерек умел поцелуем говорить всё то, что никогда не вышло бы сказать словами; говорить просто, прямо, и так, чтобы непременно быть понятным — и понятым правильно.

Магрэнь первые секунды была слегка ошарашена его почти решительным напором — она почему-то была абсолютно уверена, что их первый поцелуй будет медленным и осторожным. Однако, как только эта первая растерянность прошла, она тут же поняла всё то, что он говорил ей: что она глубоко, неизмеримо желанна, что мысль о ней захватывает все его существо, что потребность овладеть ею совершенно сводит его с ума.

Если бы он вздумал говорить это словами, оно звучало бы жалко и фальшиво; поэтому он и не говорил словами.

Через минуту оторвавшись друг от друга, они оба постаралась собраться с мыслями — не очень успешно, по правде сказать.

Она смотрела на отворот его рубашки, и ей казалось, что всё её тело состоит из бешеного стука сердца, электрических искр и тягучего желания принадлежать ему.

Он, прикрыв глаза, ощущал, как напряжение сводит мышцы во всём теле, стягивая грудь и мешая сделать вдох.

Наконец, подняв на неё потяжелевший взгляд, он заставил себя спросить тоном почти спокойным:

— Продолжаем мучить друг друга дальше — или хватит?

Она нервно сглотнула, не в силах что-то ответить, потому что сердце её колошматилось совершенно сумасшедшим образом.

Она много раз побеждала в этой игре, вовремя уступая мужчине и укрепляя в нём чувство, что это он победил, соблазнил, завоевал, а она, не в силах сопротивляться, пала под его натиском.

Впервые в жизни она столкнулась с тем, что действительно не имеет больше ни сил, ни желания для сопротивления.

Ей сделалось страшно от охватившего её чувства мучительной беспомощности перед Дереком — и это же чувство незамедлительно отозвалось столь же мучительной потребностью сдаться, отдаться, покориться полностью и бескомпромиссно.

Она опустила взгляд на его воротник, попыталась совладать с дыханием, не преуспела, подняла на него глаза, и с чувством, будто делает шаг в пропасть, призналась:

— По правде сказать, не уверена, что я способна вытерпеть ещё хоть минуту.

С глубоко потрясшей её искренностью в голосе он неожиданно воскликнул:

— Ну, слава Богу! — и, наклонясь к её уху, признался: — По правде сказать, я уже опасался, что опущусь до того, что банально зажму тебя в углу.

Она рассмеялась искренне, живо и безудержно — от охватившего её чувства искрящегося солнечного счастья — он рассмеялся тоже, и в следующую секунду они оба узнали, что можно целоваться смеясь, и что это совершенно удивительное, волнующее и щекочущее чувство.

…конечно, оба они ожидали, что, оттягивая момент близости, они тем усилят удовольствие от него, — но реальность, определённо, превзошла все их ожидания.