— Согрелась? — спрашиваю, чтобы как-то разбавить повисшую в салоне тишину.
— Да, благодарю.
— Музыку включить? А то уснешь сейчас, — говорю по-доброму, вдруг она меня боится.
— Можно, — пожимает плечами.
Тапаю на экран, пролистываю плейлисты и выбираю свой любимый.
— Это на немецком, что ли? — наконец-то подает признаки жизни моя пассажирка.
— Не нравится? — тянусь переключить.
— Оставь, просто спросила, — хочет машинальным жестом оградить экран, и случайно касается моей руки, одергивая ее как от огня. — Не слышала немецкой музыки особо.
— Ну, то есть подпевать не будешь? — предлагаю.
— Нет!
— Давай со мной: an deiner Seite will ich bleiben, geh durch Feuer und alle Zweifel*, — подвываю треку.
— Ничего непонятно, но звучит сопливо, — морщит свой маленький нос.
Пытается держать оборону, но я все же улавливаю улыбку в голосе.
— Любишь пожестче? — выдаю прежде, чем осознаю, как это звучит.
Блять, я такими репризами всех Оленят в ее голове распугаю.
— Музыку пожестче, имею в виду— решаю уточнить.
— И музыку тоже, — бросает будничным тоном.
Любит она пожестче. Умолкаю, потому что картинки категории восемнадцать плюс в моей голове уже не остановить. Там уже целый фильм с ней в главной роли. Браззерс отдыхают.
— Прекрати это думать сейчас же! — командует Виолетта, видя мою блаженную полуулыбку самому себе.
— Я просто слежу за дорогой, — отвечаю.
И представляю тебя голой.
— Мы как-то медленно едем, — Виолетта совсем оживает.
Выпрямляется в кресле, откидывая волосы от лица.
— Это Вы, Виолетта Александровна, летаете сто там, где знаки шестьдесят установлены, а мы едем как законопослушные граждане.
— Ты поэтому на учебу не ходишь: вовремя доехать не успеваешь? — интересуется «очень завуалировано».
— Скучаешь без меня?
Виолетта закатывает глаза.
Я, оказывается, нихрена не умею вести диалог с девушкой. Адекватный диалог с адекватной девушкой. Мы вдвоем, ночь, атмосфера, а я порчу все каждой новой фразой.
— Нужно было срочные дела с работой решить. Как бы я не выё…выделывался, но часть процессов в компании не идет без моего участия, — поясняю. — Слишком много работы просто, я скоро вернусь на пары.
Мне самому эти два дня дались пиздец тяжело. Тяжело с отцом. С решениями. И без нее.
Не выдержал в понедельник, и между совещаниями прилетел в универ, чтобы увидеть Виолетту хоть на минутку. Но всю перемену ее где-то носило, и мы едва взглядами встретились.
— Решил оставить все, как есть? — спрашивает деликатно.
Переживает за меня?
— Нет, — крепче сжимаю руль, — Как прежде уже не будет, просто некоторые действия требуют хорошей подготовки.
— Расскажешь?
— Это долгая история….
— Ну, судя по скорости, нам времени на три таких хватит, — подначивает меня.
И да, я еду медленнее, чем обычно, и заведомо дважды свернул не туда, чтобы дорога длилась дольше.
— Что ты хочешь знать? — поворачиваюсь к ней.
В темноте у нее поблескивают глаза и губы. Красиво.
— Из-за чего у вас не ладятся отношения? — моя тактичная Виолетта бьет всегда сразу в самое сердце.
Пару секунд собираюсь с мыслями, думая, стоит ли делиться с ней этим.
— Прости, я, наверное, слишком личное спросила, — Олененок начинает суетиться и запинаться. — Не отвечай, если не хочешь.
— Он всегда был уверен, что я не его сын, — решаюсь рассказать ей. — И сейчас уверен.
— П-п-почему? — она подскакивает на месте.
— По его мнению, что-то там не совпадало в сроках маминой беременности. А еще он вечно как параноик подозревал ее в неверности. Мама была сильно младше, и ему казалось, что….
— Я поняла.
— И еще, ну, типа, я родится не похожим на него….
— Что за ерунда? Младенцы вообще похожи на лежачий кабачок! Почему он с его деньгами не сделал ДНК-тест? — искренне возмущается.
— Сделал. Но не в раннем детстве, тогда наша семья жила обычно. Он отвел меня на тест гораздо позже, когда мы переехали сюда, и дела пошли более менее в гору.
— Сколько тебе было?
— Тринадцать, наверное…. И это было унизительно. Я молился, чтобы оказаться не его сыном, честно. Тогда бы мой детский мозг хоть как-то смог бы оправдать его ненависть ко мне.
— И что тест? — Виолетта не дышит.
— Его я сын, — говорю нехотя. — Но растил он меня как чужой придаток.
Говорю, и чувствую досаду от отторжения, которые я всю жизнь видел от отца. Виолетта молчит, но внимательно смотрит, развернувшись ко мне всем телом.
— Если будучи ребенком я пытался быть идеальным сыном, чтобы меня наконец признали и полюбили, то, повзрослев, я начал привлекать внимание иным способом. Не очень хорошими, как ты понимаешь.
— Тот факт, что ты его родной ребенок ничего не исправил?
— Сделал только хуже, наверное, — бросаю быстрый взгляд на загруженную Виолетту.
Она обдумывает мои слова и выдает: —К прежней ненависти примешалось его чувство вины?
— Именно! И поэтому он решил, что тест фальсифицирован…. Что мама заплатила кому-то.
— Жесть.
— Ему было легче считать, что он благородно пригрел маленького ублюдка, и гнобить всю жизнь маму, пока она не слегла, чем поверить в сранный тест, и в собственную неправоту.
— Почему мама не ушла? — тихо спрашивает Олененок.
— Время было другое, Виолетик. Тем более мы переехали не пойми куда. Я слишком неосознанным еще был, чтобы задавать ей такие вопросы.… Мама максимально ограждала меня от отца, когда она была живой, я получал двойную порцию любви от нее. А она двойную порцию ненависти от отца: за себя и за меня.
— Ее поэтому не стало? — спрашивает почти шепотом.
— У нее с детства были проблемы с сердцем, но она вполне могла бы прожить счастливую жизнь, если бы эта жизнь была спокойной.
— Вильгельм, я… очень сочувствую. Это просто ужасно, — даже в темноте я вижу, как блестят дорожки слезинок на ее щеках.
— Эй-эй! — нахожу ее ладонь и накрываю своей правой рукой. — У меня не было в планах доводить тебя до слез, Олененок. Только до чего-нибудь другого.
Думаю, что сейчас она начнет меня отпихивать и возмущаться. Но вместо этого она вплетается своими пальцами в мои, и прижимается зареванным лицом к моему плечу.
И это пиздец как мило. Жаль у меня нет третьей свободной руки, чтобы тоже обнять ее в ответ.
Мне кажется, я превратился в каменное изваяние, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть момент. Мы просто держимся за руки, а я готов обоссаться от счастья. Кожа горит там, где наши ладони соприкасаются.
— Это даже слушать больно, каково было тебе, — шмыгает носом Виолетта.
— Так, Олененок, все, харэ рыдать! — говорю строго, а сам чувствую, как под кофтой разгоняется сердце.
— Прости, что завела этот разговор, — отлипает и вытирает лицо рукавами.
Хочется кричать, чтобы она немедленно вернулась на место: положила на меня голову и не отпускала мою руку.
— Нет, наоборот…, мне даже как-то легче стало.
— Ты не хочешь сделать повторный тест? — выдает идею Виолетка.
— Честно, не думал об этом. Бесполезно доказывать наше родство.
— А вдруг это что-то изменит? — моя наивная Виолетта думает, что мир розовый.
— За руку держать меня обещаешь в лаборатории? — подмигиваю.
— Дурак!
Да, с моими шуточками она быстро приходит в себя, делает вдох-выдох, и еле заметно отсаживается подальше.
— Тебе никто не говорил пойти в психологи вместо химии? — беззлобно ухмыляюсь. — Ты всегда ножом в самое сердце лупишь.
Она хрипло смеется через оставшиеся слезы: —У психологов в кабинете разбивать нечего, — подкалывает меня.
— О, поверь, я всегда найду что разбить, — ржу с себя идиота.
— И с кем подраться, — добавляет Виолетта.
— Я работаю над этим. Кстати, это что за пончик руки распускал в клубе?
— Парень мой.
— Поверю, только если ты скажешь, что он съел твоего парня, и он сидит внутри.
Она прыскает со смеху: —Это друг детства, Ванька. Он нормальный обычно, просто навеселе.
— Это нихрена не оправдание, знаешь? Я сейчас тоже скажу, что выпил, и начну тебя за коленки мацать,
— Это другое! Мы выросли вместе, на один горшок ходили. Я ему интересна так же, как тебе химия.
Бесячий Олененок.
— Интересна мне Ваша химия, Виолетта Александровна. А хрену этому такое поведение не спускай, скажу Кириллу.
Хмурится. Знает, что я прав. За детскую квоту я этому дружочку взрослую Виолетту лапать не позволю.
— Кстати, об этом! — у Виолетты подступает новая волна наездов. — Чего это ты с моим братом спелся, а?
Но, к сожалению, мы уже подъезжаем.
— Слабость у меня на Кузнецовых, — улыбаюсь ей.
Паркуюсь возле ее двора.
— Вот тебе прямо к этой… Как ее?
— Калитка!
— Ага, прямо к калитке.
— Да.
— Точно.
— Угу…, — кивает.
Глушу двигатель, скидываю ремень и разворачиваюсь к моей эмоциональной Виолетте. В этой машине чего-то только не происходило, но одновременных рыданий и смеха еще не было. Качели.
— Спасибо, что довез, — Виолетта тоже отстегивается, и сразу дергает ручку двери.
Кто бы сомневался, что она зассыт и попытается слинять. Но я заблокировал машину, как только мы сели, чтобы она не вздумала катапультироваться где-то по трассе
Теперь ей не убежать.
_______________________
*В тексте упомянут трек "Übermorgen" исполнителя Mark Forster Перевод: Я хочу остаться на твоей стороне, пройти через огонь и все сомнения.