Верь только мне (СИ)

Глава 45. Виолетта

Мне казалось, что самого дна горечи я достигла, когда Лисицын спалил мою подсобку, а я наивно поверила, что это Вильгельм. Непроходимый мрак, когда все коллеги были настроены против меня и пытались приписать огромный долг, казалось, поглотил меня целиком. Казалось, что я умерла.

Казалось.

Ведь по сравнению с тем, что я чувствую сейчас — та выжженная пустыня в душе теперь кажется цветущим оазисом.

Если в той ситуации я была лишь ничего не подозревающей жертвой, то нынешние страдания — это мой осознанный выбор.

Вильгельм все это время планировал отъезд в Германию, не говоря мне ни слова. Это и был его план, которым он так и не поделился.

Теперь его слова о том, что «вскоре все изменится» и что «как прежде уже не будет» вдруг обретают смысл. Какая же я дура, что не поняла этого сразу.

Выйдя тогда из клиники, я поняла, что больше не смогу вернуться сюда.

Безвольно рыдая в холодной машине такси под сожалеющими взглядами таксиста, который наверняка подумал, что у меня кто-то умер, я приняла решение. Очень дорогое решение. За нас двоих.

Вил должен улететь. Держать я его не буду.

Его тетя права: жизнь не баловала его любовью, и, пока отец пребывает под впечатлением от случившегося и готов обещать «сыну» все что угодно, нельзя терять момент.

Я слишком люблю Вилли, чтобы послужить причиной тому, что он останется здесь и всю последующую жизнь будет под гнетом отца.

Да, я это сказала. Люблю. Пропала с первого дня, когда это глупое чучело возомнило себя Халком и крушило мою подсобку, а я впервые вдохнула его аромат. Терпкий, опаливший мое нутро своими феромонами.

Глупо отрицать чувства, когда ты в огонь за человеком броситься готов. А еще готов отпустить его, вопреки боли, которая ржавым гвоздем выкручивает мое истрепанное сердце. Второй гвоздь туда забил Вил, который в тайне от меня откладывал деньги и паковал чемоданы.

Жестокие слова тёти о том, что мы поразвлекаемся и разойдемся, к сожалению, не лишены смысла.

— Как он мог? — сползаю спиной входной двери нашего дома, захлопывая ее за собой.

Когда бы он сообщил мне об этом? Перед самолетом? С отчаянной обидой плачу в прихожей на полу, не в силах даже скинуть свое перепачканное мусоркой пальто.

Тонкий голосок внутри пытается пропищать о том, что Фишер, по словам той же тети, все же хочет остаться ради меня.

Но его перекрикивает другой голос, который просто воет дурниной, раненным зверем, который изначально понимал, что этот союз обречен на провал. По всем пунктам.

В последующие несколько дней мне приходится вести войну с самой собой, где одна противоборствующая сторона тяжелым топором пытается отрубить все ментальные связи с Вилли, а вторая сдаться и полететь в клинику, чтобы разрыдаться у него на плече. К счастью, первая побеждает.

— Бля, систр, ты уверена? — сложив руки на груди, Кир сверлит меня взглядом исподлобья, наблюдая, как я собираюсь на слушание. И заодно пакую чемодан.

— Так будет лучше, — говорю сдавленно и смотрю на свое отражение в зеркале.

Красные опухшие глаза уже стали частью моей внешности. Нашариваю в чемодане уже убранные прозрачные очки, чтобы хоть как-то прикрыть лицо, перекладываю их в свою сумку, и захлопываю крышку.

Сегодня мне все же придется присутствовать на слушании по делу Лисицына, а затем я возвращаюсь в свой город. Здесь меня больше ничего не держит.

— Тем более, родители чуть с ума не сошли после происшествия со взрывом, будет лучше, если я на какое-то время вернусь домой, — убеждаю больше себя, чем брата. — Только не вздумай выдать адрес моего нахождения… никому!

— Никому — это Вильгельму? За что ты так с покемоном, Виолетта?

Мне кажется, или я слышу осуждение в голосе брата? Виолеттой он называет меня только по серьезным поводам.

Делаю вдох-выдох до треска в легких, чтобы сдержать подкатывающий слезный ком.

— Пусть летит, Кирюш, — говорю тихо. — Его ждет та жизнь, о которой он мечтал: родина, спокойствие, семья, которая его любит….

— Ты прям мать Тереза, — соскакивает с места раздраженно. — А ты его спросила, нужно ли ему это все?

— Нет. И ты не тоже не лезь, пожалуйста. Вильгельм давным-давно свой выбор. Рождество он планировал встречать в Мюнхене, как и всю последующую жизнь, — на этом моменте одна тщательно сдерживаемая капля все же скатывается по моей щеке.

— Ты еще вспомни, что он планировал, когда он в детский садик ходил! Планы меняться могут, слышала о таком?

— Кирилл! — из меня вырывается всхлип. — Я не хочу стать причиной того, что вся его жизнь под откос пойдет! А еще не хочу очнуться через пару лет и увидеть рядом несчастное лицо. Рано или поздно он все равно улетит! И лучше раньше, чем когда мы…., — осекаюсь, запрещая себе даже прокручивать любые сценарии будущего.

Брат смотрит на меня сочувственно, а потом нехотя берет мои пожитки и несет их в машину. Своим отъездом я задала и ему задачку: теперь вся аренда ложится на его плечи, но вроде бы кто-то из его друганов высказал желание перебраться к Киру в район потише.

Да и нам с братом пора сепарироваться. Люблю его всем сердцем и ценю его заботу и бесконечную помощь непутевой сестре, однако, она иногда перерастает в гиперопеку. А мне нужно научиться справляться со всем самой и понять, как мне жить дальше.

Даже если я однажды решу вернуться в этот город, то жить буду отдельно.

Пока мы загружаем сумки в машину, трель в кармане пальто не превращается.

Вилли. Он звонит со вчерашней ночи.

Трясущейся рукой щелкаю качельку громкости вниз, убирая звук. Я не могу ответить. Просто не могу.

— Ты должна ему все объяснить! — не прекращает нравоучения Кир.

— Объясню, — вру брату и себе.

Кирилл недовольно трясет головой и глазами показывает садиться в машину.

— Пока, домик, — говорю одним губами беззвучно, когда мы отъезжает от ворот.

На заседание мы приезжаем за десять минут до начала, и мой не переключающийся из турбо-режима пульс выходит на нечеловеческие обороты.

С одной стороны я вижу всплывающие от Вилли уведомления, которые тут же смахиваю, не разрешая себе даже читать, а с другой стороны я вижу, как ведут Лисицына.

От диснеевского лоска не осталось и следа: в робе и без приторной маски на лице он выглядит озлобленным психом.

— Не сдохла? — издевательски бросает мне мне, когда тычком в спину его проводят в зал.

Не реагирую, и более того: не решаюсь даже встретиться с ним взглядом. Жутко боюсь его, не понимая, как такой молодой мужчина, который мог счастливо прожить свою единственную жизнь, сумел возненавидеть Фишера настолько, чтобы пытаться убить его. И меня заодно.

Брр-р-р-р, потираю плечи от гигантских колючих мурашек и прохожу в зал.

Кирилла не пускают со мной, он вынужден ждать в коридоре. Но он не скучает, поскольку не поднимает головы от переписки с коллегой Лизой-занозой, страстная борьба с которой вышла на новый уровень.

Их отношения уж больно напоминают мне наши с Вильгельмом в начале, где искрит так, что только глупый не догадается, что здесь замешаны совсем другие чувства.

Я плохо запоминаю происходящее на слушании. К счастью, оно последнее для меня, да и главную роль на себе берет адвокат отца Вила. Наверное, срабатывают предохранители мозга, и я совершенно абстрагируюсь от ситуации. Понимаю только, что дела у Лисицына очень плохи, и что впаяют ему прилично.

Все силы уходят на то, чтобы сдерживаться и не рыдать от всего, что мне пришлось пережить за эту осень, лица людей и обстановка комнаты расплываются за слезной пеленой.

Лишь подскакиваю пару раз, когда Роман начинает неистово выкрикивать брань, и получает предупреждение. Все, что я успеваю почувствовать к нему — это искреннюю жалость. Поскорее бы исчезнуть отсюда.

Опустошенная возвращаюсь к Киру спустя несколько часов, мы выходим в ноябрьский вечер, и я вдыхаю морозный кислород.

— Ты как? — приобнимает меня брат.

— Бывало и лучше, — выдавливаю нервный смешок, утыкаясь в пальто Кира.

На улице уже темнеет, а нам еще прилично ехать в родной город. Мы неспешно двигаемся по вечерней пробке, когда Кирилл, не договариваясь со мной, резко сворачивает с главной улицы и паркуется у небольшой пиццерии.

— Давай поужинаем перед дорогой, жрать хочу так, что уже потряхивает.

— Мне кусок в горло сейчас не полезет, но горячий чай бы не помешал.

Кирилл с аппетитом сметает пиццу, а я просто грею руки об округлые бока фарфоровой кружки с плавающим пакетиком бергамотового чая внутри.

— Систр, ты только не ругайся, — начинает Кир, рассчитавшись с официантом.

Вскидываю на него глаза, ожидая услышать самое худшее.

— Не по-человечески так с Вилом, — снова заводит свою шарманку.

— Кирилл! Как же бесит! Ты что не видишь, что я и так еле держусь?

— Вижу, поэтому и считаю, что вам нужно поговорить, поэтому…, — он кивает мне в сторону улицы, глядя через большую стеклянную витрину заведения, и мое тело начинает бить мелкой дрожью.

Там стоит Вил, опершись о капот машины Макса, которая припарковалась аккурат рядом с нашей, и, закуривая, сверлит меня очень недобрым взглядом.

— Я скинул ему наше гео, не злись, — разводит руками брат.