Верь только мне (СИ)

Глава 46. Вильгельм

Тщетно пытаюсь взять себя в руки и выглядеть так, будто меня не разъёбывает по эмоциям, как суку. Запихиваю в рот сигарету, которая все еще не лезет, и фиксируюсь на Виолетте.

Спасибо братцу Кириллу за то, что хотя бы он ответил на мой сто пятнадцатый звонок. Скомкано извиняясь, он скинул мне их местоположение и пообещал задержать ускользающего перепуганного Оленя, чтобы мы смогли поговорить.

Что за хрень творится у нее в голове, — остается только догадываться. Ищу ответы, глядя в ее уже такие родные огромные глаза, и нутром чую подступающий армагедон.

— Пройдемся? — цежу ей без эмоций, выдыхая облако дыма, когда они с Кириллом наконец-то выходят к нам.

Максимиллиан открывает дверь машины, приглашая Кирилла в тачку, пока я приближаюсь к вкопанной на крыльце кафе Виолетте.

Розовая неоновая вывеска и фонари вдоль улицы — единственные источники света, которые позволяют различить долбанное подозрительное спокойствие на лице Олененка.

— Идем? — приобнимаю ее за спину, подталкивая пройтись со мной вдоль улицы.

Держусь, чтобы не слишком очевидно ковылять при ней, я только утром валялся на кушетке. Бочину все еще ломит, в башке туман, а под ребрами лупит сердце.

Пытаюсь взять ее за руку, но она как бы невзначай убирает ее в карман. Мне совсем не нравится эта херня.

Мы бредем по опустевшему тротуару, оставляя кафе далеко позади нас. Бредем мимо молчаливых домов, в которых тусклыми квадратами горят чужие окна. Сверху начинает мерзко сыпать первым снегом больше похожим на заледеневший дождь.

— Виолетта, что происходит? — не выдерживаю тишины.

Молчит. Топит вперед, даже не поворачивая своего вздернутого носа в мою сторону.

Грубо разворачиваю ее за плечи лицом к себе, я не хотел так резко. Бесконтрольно вышло.

— Убери руки! — неожиданно зло выпаливает Виолетта.

— Что происходит, блять? — конечно же, не отпускаю. — Почему ты не берешь трубку?

— Вил, послушай, — она все же убирает мои руки от себя. — Я не отвечала, потому что не хотела.

Внутри вдруг щелкает механизм и все шестеренки тормозят, издавая ржавый скрежет. Можно назвать это очень хреновым предчувствием.

— Почему? — в ожидании продолжения ее монолога здоровой рукой нервно убираю волосы назад.

— Потому что…, — она осекается, но затем собирается и продолжает, — Мне нужно было время подумать и я поняла, что нас больше ничего не связывает.

Охуеть, блять! Вот это у нее оленье стадо, конечно, по лесу разбежалось.

— Олененок, глупый! — снова делаю попытку заключить ее в объятия, но упираюсь грудью в останавливающую меня ладонь. — Подожди, давай поговорим. В каком смысле, ничего не связывает? Ты мне нужна, у нас ведь чувства! На тебя просто слишком много всего навалилось….

— Нет, Вил, — жестко перебивает меня, игнорируя признания. — Нужно было еще раньше тебе сказать, но… я не могу ответить тебе взаимностью.

Естественно, я не поверю в такую дичь.

— Ты все это время играла, хочешь сказать? — снова достаю сигарету, но нервно разрываю ее в руках.

Виолетта смотрит на меня максимально холодно: —Нет, мне правда было хорошо с тобой. Все это было… забавно, — выдает мне мое же слово, я с самого начала считал ее именно забавной. — Ты такой непокорный студент и я такая, пытающаяся поставить тебя на место училка. Тайные встречи и наши игрища, пожары и взрывы, прямо как у героини боевика….

Что за ерунду она несет?

Все это Олененок выдает с невозмутимым лицом, но абсолютно неестественным голосом, как будто поверх движения губ ей озвучку искусственным интеллектом наложили. Блядский заученный текст.

— К чему ты клонишь? — начинаю раздражаться.

— По большому счету, Вил, если откинуть весь этот антураж, — у меня и не было к тебе чувств.

— Да что ты говоришь! То есть твои слезы в больнице мне привиделись? — ухмыляюсь, хотя внутри извергается вулкан негодования.

— Ты мне близок, бесспорно. Я переживала за тебя, как переживала бы за Макса или за Аню Новик, но ты мою доброту с чувствами не путай, — хлещет меня своим роботическим голосом.

— А ты мне свои чувства за доброту не выдавай! — выкрикиваю ей.

— Прости, но сердцу ведь не прикажешь, — показательно безразлично пожимает плечами.

— Это когда ты успела сочинить такой бред? — на повышенных выдаю.

Она прикрывает глаза и с выдохом выдает: —После взрыва и больницы, когда все нормализовалось, я поняла, что ничего не чувствую. Хотела дождаться твоего восстановления и потом поговорить. Да, была страсть и яркие эмоции, хороший секс, но… не любовь, понимаешь? Поэтому я ни разу не смогла признаться тебе в ответ.

Чувствую, как высоко дергается мой кадык, пытаясь проглотить слезный ком, поступающий к горлу.

— Ты себя слышишь? — произношу совсем уж жалко почти шепотом. — В глаза мне сейчас скажи это!!!

— Что ты хочешь услышать?

Что я хочу услышать?

Что ты просто напугалась.

Что мы все преодолеем.

Что ты зла на меня.

Что ты ненавидишь меня.

Что угодно! Только не эти конченные заученные фразы.

— Скажи мне в глаза, что не любишь меня! — губы противно кривятся, когда произношу это.

Виолетта молчит, глядя сквозь меня, стараясь не палиться. Набирает воздуха, но не может выжать из себя это чертово предложение.

— Давай, ну! — злостно выдаю ей в лицо. — Не можешь? Нахрена ты затеяла эту игру? Почему нельзя просто поговорить? Что тебя волнует? Просто скажи мне, что я сделал не так?

— Все так, Вилли, — она как-то слишком по-дружески треплет меня по плечу. — Просто я не люблю тебя. И у меня вряд ли получится.

Контузит.

Она сказала это.

ОНА ЭТО ПРОИЗНЕСЛА.

Она смогла.

Подбородок бесконтрольно трясется, сдерживая отчаянную обиду.

— Я не люблю тебя, — затаптывает меня окончательно, — И не вижу смысла продолжать эти отношения.

Кровь с оглушительной болью сворачивается в венах. Движение по артериям прекращается. Я умираю. Теперь-то точно.

Закусываю кулак, убеждая себя, что я все еще в палате в бреду, и эта ситуация мне просто снится.

Расскажи мне кто полгода назад, что я буду убиваться из-за телки, которая прямым текстом шлет меня нахер, я бы харкнул в лицо.

А прямо сейчас я предаю ту часть себя, которая отвечает за фишерское самообладание и хоть какое-то подобие гордости. Потому что я на грани того, чтобы на коленях умолять ее забрать свои слова обратно.

— Виолетта, блять! За что?

— Извини….

— Извини? Извини? — как-то совсем по-психопатски улыбаюсь, стараясь найти название тому, что сейчас проживаю.

Клиническая смерть.

— Я доверял тебе! Твоим, блять поцелуям, твоим словам!

— Я тебе ничего не обещала, Фишер, — называя по фамилии, увеличивает дистанцию между нами.

Наворачиваю нервные круги вокруг застышей на месте Виолетты, которая кутается в воротник пальто и не может глаз на меня поднять.

Тело рвет на части, как в плохом музыкальном клипе заставляя то падать на колени, то всплескивать руками, то смотреть в небо. Не нахожу объяснения происходящему.

— Виолетта! Милая! Эй! Олененыш! — отчаянным шепотом обращаюсь в самым глубинным ее чувствам, пытаясь обнять.

Она просто напугана. Так ведь?

— Вил, не надо, — отпихивает меня. — Не нужно! Все уже решено!

Нервно сплевываю, чтобы хоть как-то сбить тряску в голосе.

— А меня ты спросить не забыла, когда решения принимала? — с решительной злостью выдаю.

— Вилли…., — мяукает мне в ответ, не решаясь смотреть в глаза.

— Лучше бы я сдох тогда в машине! Для чего ты меня спасала? — мне бы лучше заткнуться, но меня несет. — Потому что то, что ты сейчас делаешь — это убиваешь меня, блять! Не верю ни единому слову твоему! — беру ее за плечи и ору в лицо. — Нахрена ты это делаешь, а? А?

Она часто моргает, и из-под ресниц скатываются две пухлые капли, оставляя влажные полосы на щеках, но Виолетта продолжает стоять на своем: —Все кончено, Вил. Прости….

Извергающийся во мне вулкан вдруг затихает, и потоки лавы в секунду берутся пуленепробиваемой коркой. Черной, выжженной, покрытой пеплом.

Где я, тяжело дыша, всматриваюсь в глаза Виолетты в поисках хоть как-то зацепки, искры, белого флага, но вижу только пики и копья.

Моя теперь уже бывшая училка замедленно моргает, будто фотографируя меня на память. Мы оба знаем, что видимся в последний раз. До последнего прожигаю ее взглядом, пытаясь сделать рентген и заглянуть внутрь.

— Нам обоим нужно начать новую жизнь. Не иди за мной, пожалуйста, — заученно произносит робот, и шагает от меня прочь.

Последнее, что я вижу, это ее удаляющаяся в сторону наших машин спина и усиливающийся колючий снегопад в свете фонарей.

— Скатертью дорога, — мерзко выкрикиваю ей вслед в бессильном отчаянии. — Ненавижу тебя! Ненавижу!

-

— Вил, ты не бери близко, — говорит Макс, когда я, выдержав паузу, возвращаюсь к машине. Кир со своей неадекватной сестрой уже уехал. — Она не в себе после всего случившегося. Дай ей время.

— Да пошло оно все на хуй! — выпаливаю ему до боли в боку. — Я затрахался постоянно доказывать ей что-то.

Шелест мрачнеет.

— Она не доверяет мне априори. Для нее я причина всех бед. Я и склады сжигаю и преподавателей калечу, и чувства мои пошли нахуй, — продолжаю отплевываться.

— Давай, бро, не дури. Пару дней она успокоится, потом приедешь и поговорите без эмоций.

— Пффф! Нет, спасибо, — на моей физиономии проскальзывает защитная усмешка.

Внутри пышным черным цветом прорастает ненависть. Густая, смолянистая, заполняющая все трещины, которые Виолетта расхуячила.

— Поехали, напьемся? — внезапно предлагаю.

— Стопэ, ярый! Никаких напьемся, твои переломанные ребра блевач не выдержат. Рано паниковать, давай завтра? Вот видишь, она передумает.

— Ей просто похуй на меня, — констатирую типа безразлично.

Закусываю верхнюю губу, запихивая свои сранные чувства поглубже.

— Не похуй ей! Может, у нее шок или стресс, этот, как его? Посттравматический! — Макс отъезжает от злосчастного кафе.

— Ее проблемы, — выдаю максимально безразлично. — Меня это больше ебать не должно. Свой выбор она сделала. Ненавижу, блять!

Кудрявый только тяжело вздыхает.

Когда мы добираемся до моего дома, Макс помогает мне занести сумки и, коротко поздоровавшись с домоуправителем Федором, смотрит на меня обеспокоенно.

— Ты давай проспись, глупостей не делай. Разберусь с утра с папиной операцией и приеду, поговорим, — хлопает меня по спине.

— Да, брат, давай, — сохраняю невозмутимый вид. — Никаких глупостей.

— Вил, — Макс слишком хорошо меня знает, чтобы вот так поверить, — Я серьезно.

— Я тоже.

— Федор, Вы за этим молодым человеком проследите, пожалуйста! Чтобы шел в постель и выписанные таблетки по расписанию выпил, — кивает на пол, — Они в коричневой сумке.

— Иди уже, мамочка! — выпроваживаю друга.

Дверь захлопывается, и я опускаюсь на пуф в прихожей, не в силах даже обувь снять.

— Подогреть Вам ужин, Вильгельм Альбертович? — сквозь толщу мыслей слышу Федора.

— Да, Федь, и собери мне чемодан.