Верь только мне (СИ)

Глава 42. Виолетта

Нервно нажимаю кнопку, но дурацкий лифт в этой клинике постоянно занят. Максимиллиан написал, что Вил очнулся, и я ругала себя на чем свет стоит, что уехала. Нужно было забрать документы из ВУЗа.

Сначала мне заявили, что я буду отрабатывать положенный по закону срок, и я, в принципе, ничего не имела против, учитывая, что Лисицына там больше нет. Он обвиняется в умышленном поджоге, покушении на убийство, и, кажется, в том, что обманным путем вовлек Милену в преступную деятельность. По крайней мере, так мне сказал адвокат отца Альберта Карловича. Он, кстати, и позаботился о том, чтобы мне не пришлось отрабатывать.

— Придержите, пожалуйста, лифт, — меня окликает пожилой мужчина.

— Да, конечно. Его здесь не дождешься, — выставляю руку вперед, не давая дверям сомкнуться.

— Благодарю Вас.

— Мне на пятый.

— И мне тоже, — отвечает старец.

Почему-то хочется назвать его именно старцем: крепкий и невысокий, седые волосы и седая борода на смуглом лице, нос с горбинкой и очень спокойный умудренный жизнью взгляд.

В коридоре пятого этажа снуют медсестры, — рабочий день в самом разгаре.

— Отец пациента попросил не беспокоить их некоторое время, — сообщает мне одна из них. — Они там уже почти час, думаю, скоро закончат.

За неделю это место стало мне уже родным, мы перезнакомились со всем персоналом.

Опускаюсь в кресло в зоны ожидания и замечаю, что старец тоже занимает одно из мест и неспеша разворачивает большую газету. А я как ни пытаюсь отвлечься и полистать ленту социальных сетей, волнение перед долгожданной встречей не дает сконцентрироваться.

Убираю телефон в сумку и залипаю в висящий на стене экран, по которому беззвучно крутится реклама клиники. Неделю ждала и еще подожду, пусть поговорят с отцом как следует.

Альберт Карлович места себе не находил, что сильно удивило меня. Судя по рассказам Вила, отец у него изверг. Энергетика у него действительно очень тяжелая и малоприятная. Под его ледяным взглядом хочется сжаться до размеров атома.

Нет, я не думала, что он станет радоваться увечьям сына, но никак не ожидала, что он будет каждый день ночевать в палате и дрожащим голосом говорить с врачами. Вил рассказывал, что отец пережил смерть мамы довольно безразлично. А тут… Мужчина не на шутку переволновался. Как и мы все.

— Это я виноват, что не воспринял все всерьез. Вилли говорил мне, что возникли проблемы с Лисицыным, но я был в ярости из-за командировки, и не услышал его, — невольно, но в один из дней в больнице я подслушала его разговор с врачом.

Я не специально, просто у них голоса громкие.

— Такого никто не мог предположить, Альберт Карлович. Ваш сын сильный молодой человек, он восстановится, — успокаивал его лысый доктор. — Да, какое-то время ему понадобится уход, но все могло быть гораздо-гораздо лучше, не спаси его девушка.

Тут они оба развернулись и уставились на меня, а я готова была провалиться сквозь землю. Мне очень не нравится, что меня выставляют героиней. Не отправь Роман то злосчастное брызжащее желчью сообщение, которое очень пригодилось следствию, возможно, я бы опоздала. Возможно, он надеялся, что телефон сгинет вместе с Вилом во взрыве. Думаю об этом, и слезы снова подступают.

Пока я замешкалась, вытаскивая из сумочки салфетку, мимо меня пронеслась и бесцеремонно ворвалась в палату тетя Вила. Мы со старцем провожаем ее спину и коротко переглядываемся. Что ж, ее можно понять, она тоже тревожилась, так что я терпеливо жду своей очереди.

Однако, вскоре тон общения тети и отца за дверью палаты переходит на повышенный настолько, что туда сбегается и медперсонал. Нашли место отношения выяснять! Они друг друга терпеть не могут, но здесь речь не о них, а о Вилли!

Медбрат выпроваживает злющих родственников из палаты, а я пользуюсь моментом, и, пока никто не смотрит, проскальзываю внутрь.

Вил лежит с закрытыми глазами, как и все предыдущие дни. Тихо опускаюсь рядом на кушетку, и, как только мягко касаюсь его руки, он распахивает глаза.

— Оленёнок, — хрипит с еле заметной улыбкой.

И от этого Олененка меня пробивает. Слёзы сами собой льются, хотя я обещала себе собраться.

— Да, милый, да! — глажу его выше по руке, поднимаясь по плечу и шее до разбитого подбородка. — Прости, что меня не было, я… я документы забирала. Я больше никуда не уйду, — шмыгаю.

— Как ты?

Нервный хохот вырывается из-под моих слезо-соплей. Что мои царапины по сравнению с тем, как ему досталось? Голова еще ноет, но мне уже гораздо лучше. И я просто киваю, продолжая бережно поглаживать его лицо.

— Спасла меня, — выдыхает Вил.

— Перестань! — хлюпаю носом, тоже переходя на шепот. — Я вообще не должна была тебя туда отпускать. Это был его план с самого начала, Вил, — расквитаться с тобой. Ты просто вовремя уехал в командировку, и ему пришлось выкуривать тебя. Он… он убить тебя хотел. Я должна была это понять, почувствовать. Должна!

— Нет, — он берет меня за руку, хотя движения даются ему пока сложно, и прикладывает мою ладонь к губам.

— Я чуть с ума не сошла, Вилли! Мы все! Я так рада, что все обошлось. Врач говорит, что ты быстро поправишься!

В ответ он осторожно притягивает меня, показывая, чтобы я легла рядом. Благо, кушетки в этой клинике позволяют, хоть бочком, но расположиться вместе. Скидываю обувь и послушно забираюсь к нему, стараясь касаться только руки.

Мы молчим, и я слышу только равномерное гудение больничной техники. А затем и глубокое спокойное дыхание Вила. Он засыпает. Мальчик мой, измучился.

— Виолетта, можно тебя? — в дверь заглядывает тетя Эмилия.

Мягко отлипаю от теплого Вила, и выхожу в коридор вслед за ней. Мы присаживаемся в зоне ожидания и она протягивает мне стаканчик кофейного кипятка из автомата.

— Дорогая, — сладко начинает она, — Мы все очень рады, что мой племянник пришел в себя. Благодаря, в том числе, и тебе, — нехотя признает она. — Но ему сейчас нужен покой. Никаких волнений.

К чему она клонит?

— Мы с Альбертом только что очень повздорили, — делает паузу, — Ты наверняка знаешь, какие отношения у Вильгельма с отцом….

— Знаю.

— Так вот, в свете последних событий Альберт пообещал Вилли оставить его в покое. Освободить от обязанностей в фирме и перестать как-либо принимать решения за него.

— Это прекрасно, — восклицаю.

Я знаю, как Вилли рвался к свободе.

— Я бы не спешила с выводами, милая. Ты не знакома так близко с Альбертом! Ему нельзя верить. Это он сейчас вину за случившееся чувствует и готов сыну обещать что угодно, чтобы совесть свою успокоить, — заявляет заговорческим, — А как только Вилли оклемается, и давление прессы спадет, будь уверена, он устроит Вильгельму «сладкую жизнь».

— К чему Вы клоните?

— Вилли нужно покинуть страну, милая! Я прилетела, чтобы забрать его с собой!

— На лечение? — сглатываю нервный ком.

— Нет, глупая! Навсегда! Вильгельм звонил в прошлом месяце, и мы обсуждали его переезд. Он собирался вернуться в Германию до Рождества. Переехать. Как он всегда мечтал. И как мечтала Машенька, — она всхлипывает, вспоминая о сестре. — И Альберт пообещал отпустить его.

Падаю с высокого обрыва в ледяную воду. Вил? Переехать?

— Но… Он ничего не говорил мне о переезде…, — мямлю.

— Вот именно! Не посчитал нужным ставить тебя в курс. А сейчас он заявил нам с отцом, что никуда не собирается уезжать, — всплескивает она руками, — Из-за тебя!

— Подождите, это его право выбирать, где ему жить! — горечь подкатывает к горлу.

— Так дай ему это право! Я прошу тебя, Виолетта! Вместо его матери тебя прошу! Альберт отпустил его, и пока он не передумал, отпусти его и ты!

— Но….

— Ты хочешь переехать? — перебивает меня тетя. — Ваши отношения настолько серьезны?

Да у нас и не было времени на отношения. Все события играли только против.

— Я не знаю, но мы любим друг друга, — выдаю неожиданно для самой себя.

— Это прекрасное чувство, Виолетточка! Если любишь, ты не будешь эгоисткой. Посмотри на него!

Она грубо тянет меня за руку, что я чуть не обливаюсь кофе, и подводит к палате, приоткрывая дверь.

— Смотри, до чего его довела жизнь здесь! Отец с детства тиранизировал, Вилли маму потерял. Врагов себе нажил потому, что он другой. Ему здесь не место! Твое сердце не обливается кровью, видя, что он чуть ли ни при смерти оказался? — хлещет меня словами.

Дыхание сковывает, в сердце будто нож воткнули.

— Все ведь позади, — все, что я могу возразить.

— Наивная ты девочка! Наивная и эгоистичная! — захлопывает дверь. — Альберт мою сестру довел, оставь мне хотя бы племянника! Ему еще эту жизнь жить! Ну погуляете вы год-другой, Вилли парень видный, у него девочек будет еще много.

С каждой следующей фразой я ухожу все глубже и глубже в мутную воду.

— Не стань той, из-за которой его жизнь под откос пойдет! Он еще никогда не был так близко к свободе. Переедет, выздоровеет, получит достойное образование там, где учителя не спят с учениками, — бьет наотмашь. — И устроит наконец-то свою жизнь!

— Это Вилу решать!

— Вот и помоги ему принять правильное решение, Виолетта. Оставь его!

— Вы мне сейчас на полном серьезе предлагаете бросить Вила? — откровенно охреневаю.

— Ты уже забыла, как пять минут назад ничего не знала о его переезде? — отвечает вопросом на вопрос. — Вильгельм сделает это рано или поздно. И лучше до того, как отец окончательно испортит ему жизнь.

Разогнавшееся сердцебиение заглушает ее голос. Хочется сказать хоть что-нибудь, но я как рыба только ловлю воздух ртом.

— Любовь не эгоистична, Виолетта, — кладет мне руку на плечо. — Если любишь, то желаешь человеку лучшего, с тобой или без тебя. После всех мучений он заслужил немного счастья и спокойствия.

На этом тетя Эмилия оставляет меня, разодрав душу на мелкие клочки. Обессиленная, с зияющей дырой в солнечном сплетении, шагаю к лифту. Мне нужно на воздух.

— Ты должна верить только себе, дочка, — доносится сбоку.

Старец все еще сидит в коридоре. Он закрывает газету, которую, наверное, успел прочесть уже трижды, и внимательно смотрит на меня из-под белых бровей.

— А что, если я не права?

— Два сердца не могут ошибаться.