Верь только мне (СИ)

Глава 33. Виолетта

Который день тщетно пытаюсь воскреснуть. Приподняться хотя бы на локти. Не получается. Все выжжено внутри, будто в вместе с моей подсобкой сгорела часть души.

Хорошо, хоть успокоительные держат на плаву, иначе я бы просто пошла ко дну в океане собственных слез.

Сначала было больно, потом невыносимо больно, а затем к боли прибавился страх. Липкий противный выедающий нутро страх. Он появился, когда ночью мы Кириллом сорвались и поехали в универ, глядя, как тушат полыхающее окно аудитории химии. Когда я, стоя ночью в пижаме под дождем, молилась, чтобы никто не пострадал. Когда меня трижды допрашивали о том, что случилось. Когда я проклинала себя за то, что связалась с Фишером

Этот шар противоположных эмоций раздувался и раздувался, не давая дышать, пока он не лопнул в диких мучениях и я не перестала чувствовать вообще что-либо.

На следующий день после того, как огонь потушили, нам в сопровождении разрешили пройти в наше крыло, меня всю трясло при взгляде пепелище, которое осталось от моей подсобки. Кабинет тоже частично пострадал, но, к счастью, охранники вовремя вызвали пожарных, а ведь мог сгореть весь корпус. Стены коридоров покрыты копотью, в здании удушающе воняет гарью. Ремонт влетит в копеечку. Мне.

Вил расхреначил мою веру в людей вдребезги. Как он мог? Сдать бы его с потрохами, и закончить эту историю. Но я не могу. Мое тупое сердце вопреки очевидным фактам сопротивляется свидетельствовать против долбанного Фишера. Мы повздорили накануне, и он не заставил себя долго ждать. Или это не он? Кому еще упёрлась эта подсобка?

Унизительные допросы и огромный штраф, с которым со своей зарплатой я не расплачусь в ближайшие пару лет точно, — убедительное напоминание о моей непростительной ошибке.

— Доча! Чай остывает, хочешь, я тебе наверх принесу! — кричит с кухни мама.

— Нет, мам, я иду.

Им с папой нужно отдать должное: тотальная поддержка, никаких лишних вопросов…. Представляю, что они, должно быть, на самом деле думают о своей непутевой дочери. Мама сразу бросила все дела и приехала пожить у нас с Киром, пока заваруха не уляжется, а я не научусь вновь функционировать.

Я контужена. Обесточена. Ничего не чувствую. Все события и лица вокруг будто сквозь толщу воды воспринимаю. Голоса приглушены, лица размыты, движения даются с трудом.

Правду о том, что это был Вил, знает только Кирилл. Он был разъярен не на шутку, когда в ту ночь под дождем во дворе универа я в слезах рассказывала ему о ночевках Вилли в подсобке, о нашей ссоре, о его угрозах при первом же знакомстве.

Фишер ведь обещал уничтожить меня за кулон. Сдержал обещание. Изощренно уничтожил. Сначала заставил поверить в свои чувства, а потом выкорчевал с корнем.

И я не могу об этом рассказать кому-либо еще, потому всплывет еще бОльшая проблема — мои отношения со студентом. Как он еще по универу плакаты не расклеил? Не удивлюсь, если он и к этому методы прибегнет. Кто знает, что можно ожидать от Вила.

Меня, к счастью, не уволили. Хотя, глядя на осуждающе-отстраненные лица коллег, лучше бы уволили. Я ходячий позор, ходячая угроза. Невыносимо приезжать на работу.

Только Рома меня поддерживает. Он и был тем, кто долго беседовал с руководством о том, чтобы мне дали шанс и не увольняли из-за несчастного случая…. А еще он теперь возит меня на работу, пока я без машины.

Поклялась себе, что выдержу! Не знаю как, но я не сбегу оттуда. Не из-за Вила. Не из-за штрафов. Не из-за отношения других преподавателей и студентов ко мне.

Это мое наказание за слабость. За то, что поддалась. За то, что влюбилась.

Чувствую, как в глазах снова начинает жечь, но слез так и не появляется. Глаза физически болят от того количества соли, которое через них прошло за эти дни. Организм на стоп-системе: я не ем и практически не сплю.

— Систр, у нас на работе психолог классный для команды нанят, давай к ней разочек? — в который раз предлагает мне Кирилл.

Он винит себя в том, что «в первый же день не прихлопнул покемона». Вилу как-то быстро удалось втереться в доверие нашей семьи. Брат на полном серьезе воспринимал его дружбаном. Кир даже не был против того, что мы встречаемся. Но это не вина Кира, а моя. Брат слишком опекает меня….

Он был взбешен, когда Вил явился на мои вечерние занятия. Я, наверное, тоже была бы взбешена, если бы ощущала хоть что-то.

— Ты не представляешь, чего мне стоит, не прокатить его мордой по партам! — чертыхался Кир, когда мы ехали после вечерних занятий. — Еще раз подойдет, я хер забью на твои просьбы не трогать его!

— А вдруг это не он? — выдает мое замутненное сознание.

— Сис! Ты слишком добрая! Слишком, блин! — смотрит на меня разочарованно.

Так на меня сейчас смотрят все.

— Прибежал, и ты поверила? — нервничает Кирилл.

— Я не знаю, Кирюш, не знаю, — из груди к горлу подкатывает ком.

Брату жалко меня, и он замолкает, не решается давить дальше. Я просто не выдержу. На последних процентах своей красной батарейки я веду пары, которые никто не отменял.

Мне нужно время. И подработка, чтобы возвращать долг. Не посмею взять денег с родителей, хотя они их настойчиво предлагают. Пусть лучше на Сашку тратят, я уже самостоятельная.

Самостоятельная, ага. Незаметно прикусываю щеки внутри, больно, почти до крови.

«Милая, Олененок мой, я знаю, что тебе пришлось пережить! Я никогда не прощу себя за то, что не был рядом.» — вспоминаю, с каким трепетом он прижимал меня к себе, когда ворвался вечером.

Мне настолько плохо, а голова отказывается соображать, что я не могу поверить в то, что Вилли, которого я успела близко узнать, мог устроить такое.

— Доча, мне кажется, Роман приехал, — мама выглядывает из окна. — Точно не хочешь взять больничный? На тебе лица нет, — она с сожалением сводит брови.

— Лучше так, — выдыхаю. — Пережить это здесь и сейчас, чем прятаться.

— Коллеги сильно давят? — мама смотрит на меня, не отрываясь.

— Мамочка, пожалуйста…, — заторможенно надеваю пальто потеплее и нащупываю на вешалке зонт.

— Все-все, не буду! Перемелется — мука будет! Ты не виновата, — она обнимает меня у порога. Вон, какая у тебя поддержка, — кивает в сторону выхода, намекая на ожидающего у ворот Лисицына.