Мамин кулон. Рулю к ломбарду.
Не к первому попавшемуся, а к тому, который мама когда-то называла «доверенным». В те редкие моменты, когда сын подросток соглашался прогуляться с мамой по парку, она указывала мне на одно и то же невзрачное здание с совсем уж обшарпанным входом.
Пусть этот кулон хранит тебя, сынок. А если тебе когда-то придется расстаться с ним — не переживай, значит, так надо. Моя любовь всегда будет с тобой.
Окидываю крыльцо взглядом, сомневаясь, работает ли это захолустье по прошествию стольких лет. Почти срываю цепочку с шеи и вхожу, открывая скрипучую деревянную дверь с потускневшей желтоватой вывеской «Шанс».
От ломбарда здесь только стеклянная разделяющая посетителей и работников перегородка с прорезанным окошком. На прилавках пылятся столетние украшения, явно вышедшие из моды. В остальном похоже на киоск с безделушками.
— Помочь чем? — из-за прилавка выглядывает паренек.
Смотрит вопросительно, постукивая татуированными пальцами по поверхности в такт музыке, приспустив для вежливости одну сторону больших наушников.
— Вещь хочу одну оценить, — кладу на прилавок цепочку.
Чувак, который явно рассчитывал, что я просто поглазею, и меня не придется обслуживать, нехотя подкатывается на стуле и поднимает кулон перед глазами.
— Оставляйте, — пожимает плечами. — Наш мастер сейчас занят.
— Во сколько подъехать?
— В без пятнадцати послезавтра, — гыгыкает в ответ парень, но, встретив мой убийственный взгляд, осекается. — Кхм, послезавтра оценит.
— Послезавтра меня не будет в городе, можно как-то сегодня? — говорю настойчиво. — Я оплачу.
— Конечно, оплатишь, бесплатно мы не работает, — продолжает борзеть мелкий. — Но дядь Боря сегодня и так зашивается.
Злюсь. Максимиллиан и короткие отношения с Виолеттой научили сначала пытаться разговаривать, а затем бычить.
— Могу я увидеть его на минутку? — проявляю недюжинные усилия, чтобы оставаться в спокойствии.
— Сходи в другой ломбард, раз так срочно, — резюмирует чувак, передает мне цепочку, демонстративно накидывает наушник и отворачивается.
Лааадно, сучонок невоспитанный.
Я же пытался поговорить? Пытался. Теперь мои методы.
Наклонившись к окошку, резко хватаю щегла за воротник и притягиваю так, что его башка показывается на моей стороне.
— Слышь, борзый, — говорю все таким же спокойным тоном, — Во-первых, к незнакомым людям обращаются на «Вы» и здороваются.
Сам не верю тому, что это вырвалось из моего рта, которым я тыкал Виолетте.
— Пусти меня, отпусти! — начинает визжать.
— Во-вторых, — натягиваю ткань сильнее, — Я вежливо попросил позвать оценщика. Так сделай это!
Отпускаю раскрасневшегося пацана, он отшатывается и начинает откашливаться, выпучив на меня глаза.
— Я щас кнопку вызова полиции нажму, понял!!! — вопит истерично. — Вали отсюда!
Блять, тут, короче, каши не сваришь. Еще присяду рядом с психом Лисицыным, на дачу показаний и заседание к которому мне все же пришлось вчера съездить. Печальное зрелище долгой неминуемой расплаты.
Пихаю кулон в нагрудный карман и выметаюсь оттуда.
И с чего я решил, что меня ждет какая-то сказочная лавка, где при появлении кулона начнут кружиться феи и с потолка посыпятся блестки?
Видимо, башкой слишком ебнулся и придумал себе небылицу о том, что мама неспроста настаивала именно на этом ломбарде. Что там какая-то тайна кроется.
Матерясь себе под нос, сажусь в машину, закрываю глаза и выдыхаю. Надо действительно ехать к Максу, проведать его и рассказать ему охуительную новость о том, что мой мучитель-отец был всю жизнь прав, — я не его сын.
Тяжелые осознания накрывают меня одно за другим.
И что мама, получается…. получается, изменяла ему? И еще и забеременела на стороне. И ничего мне не рассказала. Ничего, блять, мне не рассказала!
Сука.
Колочу по рулю до боли в руках.
Вся моя жизнь сплошной сюр. Одна большая ложь, наложенная на поверх другой лжи, и уже не разобрать, где она началась и закончится ли когда-то.
Отец.
Или как мне его теперь называть? Мамин муж? Приемный отец? Дядя Альберт?
Он всегда догадывался и всегда гнобил меня, а мама убеждала, что он ошибается, взращивая во мне безысходную ненависть.
А теперь он, точно зная об отсутствии кровного родства, решил убедить меня в обратном? Жизнь переписать? Нафига?
И кто, блять, мой отец?
Что теперь делать со всей этой информацией?
По привычке первый порыв подмывает меня подорваться и лететь к Олененку поговорить. Рассказать ей, что она была права, когда говорила мне сделать повторный тест. Мне нужен ее совет. Только вот она наигралась в спасительницу.
Волна тоски и безысходности накрывает по самое горло, еле успеваю хватать воздух над поверхностью.
— Молодой человек! — кто-то резко стучит костяшками по стеклу, приводя меня в чувства от молчаливой истерики.
Опускаю стекло.
— Это Вы сейчас в «Шанс» заходили? — серьезно спрашивает крупный мужчина в очках.
Его руки перемазаны чем-то черным. Поди старший из ломбарда разбираться пришел. Выхожу из машины. Мужик внимательно изучает мое лицо.
— Я.
— Вильгельм Альбертович Фишер? — уточняет.
Почему-то захотелось по-армейски ответить «так точно!»
— Да. С кем имею честь?
— Борис я, владелец ломбарда. Вы кулон сдать решили? — спрашивает. — Эээ, оценить хотел, — не понимаю, что происходит.
— Вы уж простите моего племянника, он у нас в воспитательных целях работает, только вот наоборот получается, — поясняет сдержанно.
— Его однажды перевоспитают.
Женщина, которая разобьет ему сердце, — добавляю про себя.
— Ты так изменился, Вильгельм, на маму очень похож, — внезапно выдает Борис, все еще фиксируясь на моем лице.
Я прям долбанный Гарри Поттер, не иначе.
— Вы были знакомы?
— Жена моя, они подругами были. Мы и с тобой как-то виделись, мы вас после твоих соревнований пару раз подвозили, тебе лет пятнадцать было, — говорит мужик и достает из внутреннего кармана своей дутой куртки небольшую картонную коробку размером с конверт. Протягивает мне.
— Что это?
— Держи! Оно, считай, пять лет для тебя в сейфе у нас лежало. Маша попросила нас кое-что сохранить и передать тебе, если ты все же придешь однажды.
— Что там? — не веря в происходящее принимаю из его рук посылку из прошлого.
— Она сказала, если тебе вдруг придется сдать кулон, значит, приключилось что-то нехорошее, на этот случай она оставила тебе это. Я не знаю, что там, — признается Борис. — Скажи, ты в беде, сынок? Тебе помочь чем?
Смотрю на мужика, приходя в себя от услышанного. Вспоминаю, что моя физиономия все еще выглядит как после пыток: ободранный и опаленный.
— Нет-нет, у меня все в порядке, — для достоверности киваю в сторону мерса, мол, не бедствую. — Я не собирался сдавать украшение, хотел… приехать сюда.
— Просто почувствовал, — дополняет предложение мужик.
— Наверное.
— Ты уверен насчет помощи? — спрашивает дядька.
— Все в порядке, правда. Переезжаю в Европу, как мама всегда мечтала. Так что, все отлично, — натягиваю улыбку, хотя самому внезапно тошно от этого осознания. — Вот держите, — протягиваю ему свою рабочую визитку, — Напишите мне, будем на связи.
— Рад слышать! Ну, тогда бывай, Вильгельм, удачи тебе там в светлой Европе! — хлопает меня по плечу Борис, и спешит назад в палое здание.
— Спасибо, — говорю себе под нос, стараясь не замечать внутреннего сопротивления его пожеланиям.
Рассматриваю коробку под глухие удары собственного сердца.