Верь только мне (СИ)

Глава 52. Вильгельм

— Ну, что ж, судя по снимку, ваши кости прекрасно срастаются, — улыбается мне Фрау Доктор Кляйн. — Давайте еще плечо осмотрю, снимайте кофту. Так больно? — щебечет врач на немецком.

— Нет.

— А если вот так поднять плечо и я надавлю сверху, больно?

— Нет, все отлично. Я уже даже отжимаюсь.

— Ох, Вы, конечно, сильный молодой человек, но с интенсивными нагрузками я бы еще немного погодила, — предупреждает. — В остальном, Херр Фишер, Вы в полном порядке. Еще немного времени, и Вы не вспомните, что были какие-то трещины и вывихи.

— Благодарю, и хорошего Вам Рождества, Фрау Кляйн, — одеваюсь и иду на ресепшен за новой записью к врачу.

Собственно, за месяц я привык таскаться по врачебным кабинетам, да и в целом по разного рода организациям.

Зато я теперь везде зарегистрирован, прописан, застрахован, и уже даже оброс папкой бюрократических радостей, в которой есть всё от давно забытого свидетельства о рождении до налогового номера.

Сегодня заключительный рабочий день перед католическим Рождеством, а завтра вся страна дружно уходит на самые семейные каникулы. Все разъезжаются, кто куда. Мы с семьей тети и их друзьями тоже тащимся в горы.

Каждый год это было мое самое долгожданное действие: натягиваешь костюм, защитные очки и мчишься вниз по альпийским склонам. У тети в подвале даже мой личный борд хранится. Однако, в этом году хочется не кататься, а сигануть прямо с Цугшпице башкой вниз.

Не представлял, что можно чувствовать себя настолько херово.

Устраиваю тете, конечно, знатно. Особенно не разговариваю с ней — не потому что сука неблагодарная, а потому что сил до сих пор нет. Тупо делаю нужные дела по списку.

Ем по часам, чтобы не забывать, делаю утром и вечером тренировки. Пока вполсилы, но все лучше, чем подыхать псиной.

Моя облезшая морда уже восстановилась, растительность на лице постепенно принимает адекватный вид, да и двигаюсь я практически без боли.

Заживает все, кроме сердца, ну и вернувшейся мигрени. Но она, считай, как родная.

Живу пока у тети, но в январе у нас назначен первый термин на вступление в право наследования. Теть Миля до визга была рада узнать, что я уже в курсе истории с домом.

Свою новую недвижимость я тоже посетил: дом находится в немецкой деревеньке, такой блатной пригород Мюнхена. Двадцать минут до центра города и час до Альп. Спокойный и сказочный край. Если бы я ценил что-то подобное, то уссался бы от счастья.

Сам дом, конечно, тоже хорош: классическая немецкая двухуровневая застройка с треугольной крышей, большой прилегающей территорией, сплошь усаженной ярко-зелеными туями. На заднем дворе я заприметил бассейн. Дед с бабушкой не бедствовали.

Внутри требуется ремонт: деревянные окна и перекрытия нужно нахрен снимать, коричневую напольную плитку заменить на что-то современное, а еще хорошо бы застеклить террасу. Работы дохрена, потому что домина изнутри оказался гораздо просторнее, чем виделось со двора. Сейчас этот дом у тети арендует семья с двумя детьми, поэтому я заглянул туда совсем коротко.

Надо упомянуть, что здесь на юге сейчас зимние плюс десять градусов, и частный двор абсолютно зелен, а у соседей вообще что-то цветет. Ебанная красота.

Вы когда-нибудь доводилось чувствовать ядовитое разочарование от сбывшейся мечты?

Вот он я, вот она Родина. Дом, свобода, спокойствие, клумбы зимой, дороги под линейку, страховки. А в душе беспросветная черная дыра. Всепоглощающая, которая не в силах насытиться. Что туда не пихай — ее не заткнуть.

Пока оставлю все как есть: за территорией присматривают арендаторы. Пусть живут и дальше, во-первых дом сам себя окупает, а во-вторых, я не понимаю, нахрена все это мне одному?

Я тут со своей-то жизнью не знаю, что делать, куда мне еще ответственность.

То, что мама не хотела, чтобы я наследовал дом до двадцати пяти лет, имеет смысл. Потому что я понятия не имею, кем хочу быть, когда вырасту.

____

Увальнем гружусь в такси-минивэн, который везет нас в горнолыжный отель. Вот уж, где снежно.

Сразу заселяюсь в свой номер. Видимо, понты у меня в крови с маминой стороны: тетя заказала нам самые пафосные номера.

Внутри отделка из сруба и камня. Лично у меня посреди комнаты красуется подвешенный в воздухе камин, а балкон комнаты открывает вид на синеватые исполинские скалы.

— Вильгельм, покатаешь меня на шее? — племяш Нико смотрит на меня глазами по пять копеек, выпрашивая снежных трюков, как в прошлом году.

Не хочу грузить щегла инфой, что на моих плечах уже качается многотонный груз боли и разочарования, поэтому ссылаюсь на временный запрет спорта, и отправляю свое семейство кататься без меня.

В отель стягивается всё больше людей, заполняя склоны и рестораны. Я как раз нахожусь в одном из таких. И я здесь единственный, кто сидит в одиночку. Счастливые семейки, распрощавшиеся с работой на каникулы, окружают мой стол со всех сторон.

Раскотяшиваюсь на деревянном стуле ресторанной террасы, устланном пушистой шкурой кого-то ненатурального, смотрю вдаль на катающиеся цветные куртки. Невольно подслушиваю соседние разговоры на всех диалектах немецкого. Хотя любой другой иностранной речи тут тоже завались.

Вот такой разговор на русском как раз и долетает до моих ушей:

— Говорю тебе, Лен, он один. Иди поулыбайся, познакомься! Не тухнуть же тут неделю без мужиков, — подсказывает кому-то сердобольная подруга.

— Привет, могу подсесть к Вам? — девушка смело обращается ко мне на английском, пробегая глазами по всему, что на мне надето. Оценивает добычу.

— Че хотела? — отвечаю ей на грубовато, ненавижу, когда ко мне женщины сами клеятся. Кого надо — сам выделю.

— Ой, а Вы говорите, да? — растерянно лыбится мадам.

— Петь еще умею, — выдаю незаинтересованно.

— И станцевать? — пытается неловко флиртовать, но у меня настолько недовольная рожа, что там легко читается: «Не влезай, убьет».

— Помочь чем-то? — напоминаю ей об изначальной цели.

— Спасёте девушку от одиночества? — все менее уверенно говорит.

— Хреновый из меня спасатель, попробуйте, вон, столик с ребятами из Нидерландов, — киваю в сторону в надежде, что этого будет достаточно.

Смотрю на озадаченное лицо с капризно оттопыренной губой, оцениваю фигуру, затянутую в облегающий красный комбинезон, и понимаю, что до сих пор даже трахатсья не хочу. Точнее, хочу, но с Виолеттой.

— Чего такой злой? — снова включает попытку заигрывать, — Может, нужно сначала поесть?

Плохо соображает.

— Да баааляяяять, — шумно выдыхаю, лениво поднимаюсь и просто сваливаю из ресторана под недовольное шипение позади.

Парадокс в том, что мне необычайно одиноко, но я не ищу никакой, нахрен, компании.

Плетусь в номер и набираю Шелесту.