Верь только мне (СИ)

Глава 57. Виолетта

— Давайте, друзья! — папа встает, и за ним поднимется все застолье. — Через пару минут наступит Новый Год! Пусть он будет здоровым, счастливым, богатым и, главное, чтобы все родные и близкие были рядом. Не забудьте загадать желание!

Гости кивают и, радостно перекрикивая друг друга, добавляют пожелания.

А я нахожусь в пограничном состоянии, пытаясь понять, зачем Вильгельм явился, если он ведет себя так остраненно. Подержать меня на руках в конкурсе?

— Десять, девять, восемь, семь, шесть…. — начинается громогласный обратный отсчет.

Снова выглядываю и смотрю на довольный профиль Вилли, который считает вместе со всеми. Сердце лупит как ненормальное, руки трясутся так, что бокал-бедолага ходуном ходит.

Почему ты не смотришь на меня?

— Пять, четрые, три, два, одииииииннн! С Новым Годом! С Новым Годом! — голоса подхватывают поздравления и следом раздается звон стекла и хрусталя. — С новым счастьем!

Чокаясь, бокалы группируются над столом, и среди игристого вина и детских соков я замечаю в знакомой руке стакан воды, который намеренно стукает по моему бокалу в самом конце.

Вибрация от стекла разносится через пальцы вверх по запястью и дальше через все тело.

Напиток совсем не хочет проглатываться. Жмурюсь от пузырьков непослушным стадом ударивших в нос. На глазах выступают слезы. От шампанского, конечно.

— А теперь быстро все на улицу! — командует папин брат под первые залпы салютов за окном. — Молодежь, вы первые обуваетесь! Нас много, поэтому живенько!

Часть толпы высыпает в коридор, пытаясь разобраться, где чья куртка и какой ботинок правый.

Естественно, я не могу сделать и шага. Тело как парализованное. В голове невзлетевшим салютом катается по полу и искрит сотня эмоций.

Невыносимо хочу встретиться с ним взглядом. И больше всего боюсь этого.

Чуть задерживаюсь за столом, отказываясь от руки помощи Вани. Хочу поравняться с Вильгельмом и заговорить, когда он будет выходить из-за стола.

Но спешит одеваться вместе со всеми, даже не глянув в мою сторону. Вместо этого болтает с двоюродной сестрой, которая, похоже, снова переориентировалась с Мишки на Вила.

Она что-то живо рассказывает ему, включая обоняние на полную. Вил кивает и улыбается фирменной самодовольной Фишер-стайл улыбочкой. Такая перевернутая ухмылка, когда человек сам от себя прется.

Жадно сканирую любимую фигуру.

Радует, что за месяц от ссадин практически не осталось следов, да и в целом он выглядит очень хорошо. Волосы отросли длиннее обычного и небрежно уложены назад.

Он одет в черный лонгслив и брюки, только вот почему-то не хватает кулона. Как всегда выглядит подтянутым и крепким. В последнюю нашу встречу на него больно было смотреть, а еще больнее осознавать, что мне пришлось сказать ему в ту ночь.

Меня топит чувством вины, а с другой заливает радостью от того, что он здесь.

По-любому знает, каким взглядом я сейчас смотрю ему в спину, но виду не подает. Полный игнор. В моем же доме. Вот же сучонок своенравный!

Меня подняло потоком счастливого ветра на невероятную высоту, а затем им же шмякнуло о твердую землю.

Продолжаю истуканом стоять в гостиной. Слышу, как вся компания шумно спускается по подъездной лестнице на улицу, смешиваясь с потоками веселых соседей.

В коридоре еще кто-то обувается, и я четко осознаю, что не пойду туда. Я не знаю, как себя вести. Слишком много глаз. Слишком много эмоций.

Вил здесь, но я ничего не понимаю.

Почему он делает вид, что мы не знакомы? Зачем прилетел тогда?

Слышу звук захлопывающейся двери и выдыхаю. Надеюсь, моего отсутствия на улице не заметят.

Выключаю в квартире свет и решаю, что посмотрю салют из окна. В смешанных чувствах направляюсь в свою комнату.

Первое, что я там вижу — это огромный, просто необъятный букет красных роз, стоящий на полу комнаты. Красный, наглый, с понтом. Фишер-стайл.

Сердце снова совершает кульбит. Я несмело подхожу к букету, будто он может исчезнуть, сделай я резкое движение.

Присаживаюсь рядом, касаясь тугих бутонов: лепестки еще совсем холодные. Встречаясь с теплом комнаты, они едва уловимо благоухают.

Среди цветков торчит уголок серебристой открытки, и я аккуратно вытаскиваю записку. Но на ней ничего нет. Пусто.

Глупо, но это ухмыляется меня. Фишер объявил мне бойкот даже на бумаге.

Зато справа от необъятного куста замечаю плюшевое нечто, с неловко разъехавшимися ногами. Беру пушистое чудо в руки и узнаю в мягкой игрушке Бэмби.

Глазастый олененок с коричневой пятнистой спинкой на четырех длинных и мягких ножках с миленькими копытцами и коротеньким хвостиком.

Гляжу в огромные вышитые на мордочке глаза и чувствую, как к моим собственным подкатывают слезы.

— Такое же мелкое ссыкло, как ты, — внезапно раздается позади меня голос, и я подпрыгиваю от неожиданности. Святая миссия Вила — меня пугать.

Я должна что-то сказать, но слова не вяжутся.

Город освещает мое лицо зарницами разноцветных вспышек, а я сижу в оцепенении на полу спальни и кошусь сквозь темноту на широкоплечий силуэт Вила, опирающегося о косяк комнаты.

Он не ушел со всеми. Не оставил меня.

Не знаю, замечает ли он мои потуги заговорить с ним в отсутствии освещения, но Фишер снисходит и спокойно проходит вглубь комнаты, подавая мне руку и помогая встать.

Повинуюсь, не смея даже дышать, вдруг он исчезнет вслед за букетом.

Вил подводит меня к окну спальни, где с нашего высокого этажа открывается панорама переливающегося салютами города, и мягко притягивает к себе.

Серые глаза смотрят на меня серьезно с нечитаемой эмоцией. Он осуждает меня, знаю, и вместе с тем, он здесь.

— Вилли…, — хочу начать я, но у меня получается только несвязанное блеяние.

— Тшшш, — шепчет мне в волосы, ладонью прижимая за затылок к себе.

Послушно кладу голову ему на грудь, глядя на бесконечно множащиеся вспышки, и до сих пор не верю в происходящее. Несмотря на внешнее холодное спокойствие, сердце Вила колотится как бешеное.

Чувствую это и инстинктивно его обнимаю его еще крепче. Прижать. Унять болючие эмоции. Знаю, как ему хреново, потому что мне не лучше.

Он пахнет собой: терпкая, слегка горьковатая кожа и свежий парфюм с ноткой пряностей, лежащий неуловимой вуалью у него на шее, куда я утыкаюсь своим холодным от всхлипываний носом.

После всего, что я сделала, он обнимает меня.

Мы будто не месяц не виделись, а половину жизни пропустили. Как магнит, который должен притягиваться, но его вдруг другой стороной развернули. И тянет и отталкивает. Воздух буквально наэлектризован.

— Зачем ты здесь? — наконец-то удается вымолвить меня в шею.

Вил молчит. А я не шевелюсь, утопая в его тепле. Так скучала по его объятиям.

— Ты обижен?

— Я обижен, — глухо отвечает Вил.

— Ты поэтому игнорировал меня?

— Меня слишком разъебало по эмоциям, когда я тебя увидел….

Мальчик мой….

— Я во всем виновата, мне так много нужно тебе сказать! — слезы сами катятся из глаз.

— Во-первых, я больше не хочу, чтобы ты плакала. Никогда! Во-вторых, первым буду говорить я и долго. И в третьих, не здесь, — отвечает серьезно.

Забери меня!

— Ты прилетел ко мне? — поднимаюсь руками по его плечам, мягко прохожусь по шее и по затылку запускаю пальцы в копну его волос.

— Нет, я решил соблазнить твоего брата тебе в отместку, — прыскает со смеху. — Глупый ты Олень! Конечно, к тебе! Ты мне кое-что обещала, я прилетел за этим.

— Что я обещала? — смотрю на него во все глаза, пытаясь вспомнить, что. Хотя, сейчас плевать. Что угодно.

Жадно исследую руками его тело. Опять же, чтобы убедиться, что он реальный.

— Если ты продолжишь меня так же наглаживать, — рывком за талию он прижимает меня еще плотнее к себе, и я бедром я чувствую его промежность. — То разговора не выйдет.

Сглатываю.

Он наклоняется к моим губам так, что его шепот щекочет их чувствительную кожу:

— Ты обещала верить только мне. Моим словам и чувствам. Своим чувствам в конце концов, Виолетта. Не коллегам, не друзьям, не, блять, тёте, у которой свои заскоки в голове.

На этом моменте меня током прошибает. Он знает, он все знает.

— Мне верить! — обхватывает ладонями мое лицо.

— Я буду, буду! Вилли! — пытаюсь заглянуть ему в душу. — Я такая дура!

Вил притягивает меня к себе и впивается в губы поцелуем. Это не нежный и трепетный поцелуй, и даже не изголодавшийся страстный.

Это надрыв, мольба, ликование и всепрощение. Он сжимает меня в тисках. Его разрывает, я это чувствую. Нам будет нелегко, но мы справимся. И он прав, разговаривать нужно не здесь.

— Не говори так на себя, ты не виновата, маленькая. Ни в чем! Поняла меня? — он по-родному прижимается губами к моему лбу. — И давай, одевайся, нас уже ждут.

— Кто?

— Друзья твои — олени из упряжки, — хитро подмигивает, — Мы сбегаем! Это не обсуждается.