Просыпаюсь в неизвестный по счету день. Я потерял связь с тем, кокае время суток за окном и какое число на календаре. Знаю только, что сегодня меня обещали перестать пичкать препаратами как быка.
В обрывках моментов, когда я просыпался происходили какие-то невероятные события.
Раскаивающийся отец, который обещал мне полную свободу и говорил, что готов помочь с билетами в Германию, если решусь переехать.
Причитающая теть Миля, которой очень не понравилось то, что я отказался переезжать.
Мой учитель Ахмад, который приезжал поддержать меня, и, поглаживая бороду рассказывал что-то про выбор души и про выбор двух сердец. Я попросил его оставить мне газету, которой он обмахивался, чтобы почитать, что же пишут о случившемся тем вечером. Однако, я до сих пор не осилил такое простое действие.
Еще были Максимиллиан с Аней, пересказывающие подробности начавшегося судебного процесса, на котором Лисицын бесоебил так, что заседание прикрыли раньше нужного.
Различить бы теперь, где из всего этого реальность, а где медикаментозный сон, потому что мне кажется, что я совсем не видел мою Виолетту. Или видел, но не помню. Это пугает.
Помню только, что мы лежали рядом, как она плакала и гладила меня. А потом она мне больше не снилась или не приходила.
Нутро подрывает.
Нащупываю телефон, который мне вчера привез и втихаря сунул Макс. Медперсонал настаивает, что мне нужно еще поберечь голову и не смотреть в экран, не разрешая пользоваться мобильником, но клал я на эти меры.
Мой организм приходит в норму, но отчего-то становится тяжело дышать. Легкие будто на крюки насаживает. Набираю Виолетте, наверное, в сотый раз со вчерашнего вечера, но в ответ получаю только бесконечные гудки.
Открываю месенджер и печатаю одной рукой: «Я скучаю, Олененок! Как ты?»
Почему она не отвечает? Наверное, едет ко мне. Или занята. Да! Следует успокоиться.
Опускаю руку и чувствую, как начинаю проваливаться с сон. Как же задолбало! С психом выдергиваю все торчащие из меня иголки, хватит меня усыплять, блять!
— Так-так, кто тут буянит? — как из табакерки из дверей выпрыгивает мой лысый врач.
— Нормально все уже, — пытаюсь привстать на кровати. — Давайте свой осмотр, и будем прощаться.
— Какой шустрый. Может, у тебя супер-силы после сотрясения открылись? — врач-стендапер спокойно подходит ко мне негодоющему и прикладывает холодный фонедескоп к спине. — Вдохни медленно. Выдыхай! Ага. Еще разок!
Пыхчу как еж. Хочу поскорее свалить. Сеголня должен приехать Максимиллиан, и я планирую уехать с ним отсюда.
Пиликает уведомление и я хватаю телефон в надежде, что это Виолетта.
Макс: «Буду вечером, Вил, папе хуже стало».
Фак! Петр до сих пор лежит без операции. Вряд ли со всеми заварушками и показаниями у Шелеста было время заняться поиском денег. Петр числится в очереди на бесплатную операцию, но это все равно что ждать, когда рак на горе свистнет. С сердцем каждый день может стать последним.
Всю первую половину дня док изучает меня как подопытного кролика: я раз восемь сдаю кровь, ссу в двадцать баночек, в меня вставляют градусники и бесконечно измеряют давление.
Лысый сказал, что посовещается с коллегами и примет решение, можно ли меня, тщедушного, отправить домой под роспись о том, что я буду находиться под присмотром. Сказал, лично сообщит отцу о необходимости выездной медсестры.
Топчусь по палате, опираясь обо все, что попадается под руки, чтобы с непривычки удержать равновесие, я едва вставал на ноги за время госпитализации. Пытаюсь сделать какую-никакую разминку, но тело пока плохо слушается.
Надо ли говорить, что все это время я до полной высадки батарейки пытаюсь дозвониться Виолетте, а потом и Кириллу. Кажется, что мои звонки попросту не доходят.
Пишу: «Малыш, что случилось? Где ты?»
Мотор натужно сжимается, приостанавливая бушующий кровавый коктейль внутри меня. Она же не решила меня бросить? Мало ли, что там надумал маленький Олень: испугалась огласки, наверное, глупая. Не нахожу других объяснений.
Отправляю голосовое: «Виолетта, где ты? Ты что-то себе надумала или что-то случилось? Я люблю тебя, Олененыш!»
Следом пишу: «Поговори со мной».
И еще через время совсем жалкое: «Пожалуйста».
Но все мои сообщения остаются не прочитанными и не прослушанными даже через время.
Поворачиваюсь к висящему на стене зеркалу и вижу свою перекошенную и эмоционально выпотрошенную рожу. Смотрю на себя и пытаюсь найти хоть одну адекватную причину для того, чтобы она ответила. От меня у нее всегда были одни лишь проблемы.
Где-то глубоко нарастает чувство черной тревоги. Похер, выпишут ли меня сегодня, я еду к Виолетте, даже если придется выбираться через окно третьего этажа.
Но, к счастью, лечащий юморист дает добро отпустить меня.
Отец вынужденно улетел на неделю по регионам, ему нужно продолжить командировку, из которой я так благополучно выпал. А теть Миля, убедившись, что моей жизни больше ничего не угрожает, отправилась на гастроли по местным родственникам, потому что через неделю ей нужно возвращаться в Европу.
С обеда сижу одетый и собранный на проходной, не в состоянии больше находиться в четырех стенах палаты. Дважды я порывался выйти во двор покурить, но каждый раз вспоминал вкус гари и дыма в носоглотке после ожога, и вместо предвкушения затяжки никотином к горлу подкатывала тошнота.
— Вот так, кажется, мы и бросили курить, Вилли, — горько ухмыляюсь сам себе.
К вечеру уже по темноте за мной в клинику прибывает Макс, на котором лица нет.
— Все настолько хуево? — ковыляю за ним по тусклому коридору, в котором пахнет хлоркой после вечерней уборки.
— Критическое состояние, — шмыгает носом Макс, пытаясь не подавать вида, что раздавлен.
Мы в полной тишине садимся в машину и, пока Макс отруливает от клинкики, я достаю телефон, втыкаю его в автомобильную зарядку и молча с пометкой «На операцию» перевожу ему на счет все, что успел отложить за последнее время на свой «побег».
Один хрен, в Германию я точно не лечу, а со своими заработками здесь я уж как-нибудь разберусь.
Мы останавливаемся у заправки. Я как покалеченный остаюсь в салоне, наблюдая через боковое зеркало за лицом Максимилиана, подсвечиваемым слабым светом табло бензоколонки. Он вставил шланг в тачку и под мерное жужжание заправочного насоса машинально просматривает уведомления в телефоне.
Вижу, как его лицо вспыхивает и глаза округляются, — он долистал до моего уведомления о переводе денег.
Макс трясущейся рукой показывает мне опустить стекло.
— Ты ебанулся, Фишер? Че началось снова?
— Бро! Я, бесспорно, конченный. Ты прости за тот случай, когда я баблом бросался, но сейчас речь не о тебе и не обо мне, — притягиваю его лбом ко лбу через открытое окно и смотрю прямо в глаза. — Ты возьмешь эти деньги, понял меня? Мою маму они не спасли, пусть спасут твоего отца!
— Ты уверен? — спрашивает растерянно. — Я не знаю, сколько буду рассчитываться с тобой.
— Мне они не нужны. Я больше не планирую убегать.
— Вы там еще оближитесь, блять! — орет какой-то мужик из машины сзади, нетерпеливо сигналя.
Такой момент киношный испортил урод, а я даже выйти и морду набить не смогу.
Макс выдергивает шланг и вешает на место, и, показав мужику средний палец, прыгает в тачку.
— Это было прям дерзко, — усмехаюсь сдержанному Максу. — Ты прям раскатал его.
— Пришлось, пока у тебя освобождение от физры, — на расстроенном лице друга проскальзывает улыбка.
Ржем, и нас обоих наконец-то отпускает после всего случившегося.
— Вил…, — начинает Макс.
Щас начнет лечить меня о том, что он не может принять такую сумму.
— Ниче, блять, слышать не хочу! — категорично пересекаю дальнейшую возможность выебываться, — Отца на ноги поставь, а там поговорим. Понял меня?
— Да. Спасибо, брат! — Макс поджимает губы, и дальше мы едем в полной тишине, где каждый думает о совсем и как умеет по-мужицки молится.
Макс высаживает меня у дома Виолетты.
— Ну, удачи. Сам дохромаешь до крыльца?
— Да, езжай, — потираю вдруг вспотевшие ладони.
Пытаюсь открыть эту калитку, но она не поддается.
— Слушай, давай я все-таки подожду тебя, тут свет в окнах не горит даже. Ты уверен, что Летта Санна дома вообще?
— Я уже ни в чем не уверен, — цежу, поднимая глаза на явно опустевший дом.
_____
Стратуем новую неделю, друзья! Запасайтесь валерианкой и комментариями.
Увлекательного чтения с нашими эмоциональными ребятками Ви и Ви.