Волки

XIII. Кастелл

Варвар постарался на славу — развязать путы Требоний так и не смог. Во время безуспешных попыток освободиться он неловко повернулся, ногу свело судорогой, да так, что купец света белого невзвидел. Боль уходила медленно. Он боялся её повторения и больше не пытался перетереть верёвки. Пришлось всю ночь лежать неподвижно, отчего к утру он не ощущал ни рук, ни ног, да и шея едва ворочалась.

Пытка длилась три дня. Варвар запер его в амбаре и появлялся нечасто, раз в день приносил похлёбку, ненадолго развязывал. Выплëскивал ведро, которое поставил, чтобы было куда гадить. Со связанными руками это было непросто, Требоний всё губы искусал от унижения.

— Я бы тебя на ночь не связывал, — как-то снизошёл до объяснения похититель, — но ведь через крышу сбежишь. Наведёшь на мою берлогу римлян, а это пока в мои планы не входит. Так что не обессудь.

— Чтоб ты сдох… — процедил Руф.

Несмотря на мучения, он несколько успокоился, видя, что варвар не собирается его убивать.

На третий день, когда солнце уже клонилось к закату, варвар стянул Требонию руки, завязал глаза и вытолкал наружу. Купец застучал зубами.

— К-к-куда… т-т-ты меня?

— Не трясись, резать не буду. Выведу на дорогу и отпущу.

Он помог Требонию забраться на телегу. Ехали долго. Требоний пытался угадать путь, но так и не смог. Наконец, телега остановилась, похититель развязал купцу руки и снял повязку.

Руф осторожно огляделся. Они действительно стояли на большой дороге, пролегавшей через тёмный мрачный лес. Сгущались сумерки.

— Вот и всё, — сказал варвар, — а ты боялся. Езжай. Тебе туда.

— Что там? — опасливо спросил Руф, — куда она ведёт?

— К своим приедешь.

— Но ведь ночь… — пробормотал Требоний, — как я ночью-то поеду?

Варвар сплюнул.

— Не, вы видали? Я ему жизнь дарю, а он ещё недоволен! Проваливай, пока я не передумал!

Требоний поспешно стегнул волов. Телега тронулась, заскрипели колёса. Купец обернулся и увидел, как варвар шагнул в чащу.

Оказавшись на свободе, Требоний продолжал трястись. То ли от холода, то ли от страха, а может от того и другого одновременно. Волы тоже время от времени встревожено мычали. Солнце зашло, луна за тучами. Куда он едет? Требонию ежеминутно мерещился хруст сучьев, будто крупный зверь ломился через лес.

Веяло сыростью. В низинах сгущался туман. Из-за туч выглянул месяц, стало немного светлее. Купец осмотрел содержимое телеги и с некоторым удивлением отметил, что из его личных вещей ничего не пропало, да и товар весь на месте. Почти весь, небольшого мотка проволоки не хватало. Он нашёл кремень, кресало, топор. Когда топорище легло в ладонь, Требоний почувствовал себя гораздо увереннее.

Надо бы встать на ночлег, развести костёр. Придётся помучиться, поди найди сухое дерево в сыром лесу ночью.

Куда он едет? Требоний посмотрел на небо. Звёзд не видно, но положение луны возбудило в нём подозрение, что он едет на юг. Правда он помнил, что дорога время от времени петляла.

В этот момент телега проскрипела мимо приметной кривотелой сосны, которая показалась Требонию знакомой. Вроде бы видел уже её прежде. Несколько дней назад, когда ехал в Апул.

— Это что же получается? — пробормотал купец, — он меня назад развернул?

Да ведь в таком случае до ближайшего жилья ещё ехать и ехать, тогда как до Апула несравнимо ближе. Час-два и можно будет заночевать в тёплой постели, не опасаясь волков. Купец остановил телегу.

«А ведь не зря он меня сюда направил. Не хочет, чтобы я в Апул ехал. Что если вернусь, а он там поджидает?»

Некоторое время купец колебался, но, прикинув перспективы ночёвки в лесу, всё же решился развернуть телегу. Хотя с этим на узкой дороге пришлось помучиться.

Дардиолай добрался до постели, когда уже рассвело. Кружилась голова, в висках стучало. По телу волнами прокатывался озноб, будто он подхватил лихорадку. Ноги натружено гудели, а в левом бедре при каждом ударе сердца ещё и отзывалась тупая боль.

Дардиолай, морщась, растёр ноги, потом сжал пальцами виски, закрыл глаза. Через какое-то время боль отпустила. Он залез под овчину. Проваливаясь в сон, подумал, что вот сейчас его можно брать голыми руками. Если купец встретил какой-нибудь разъезд, если ему хватило ума и смелости развернуться и поехать назад, в Апул, если он смог определить, где Дардиолай держал его… Слишком много если. И безо всяких условий разведчики «красношеих» могли забрести в это заброшенное селение.

Да и хрен с ними… Он очень устал, накатила апатия. Будь, что будет. С этой мыслью Дардиолай натянул овчину до подбородка и провалился во тьму.

Проснулся он затемно и долго не мог вспомнить, где находится. Наконец, когда разум прояснился, сполз с постели и сходил до ветру. Сон пошёл на пользу, чувствовал он себя значительно лучше. Ничего нигде не болело, досаждала только сухость в глазах и во рту. Он с усилием поморгал, стараясь вызвать слезу. Не помогло. У очага стояло ведро с водой, зачерпнул горстью, выпил, потом протёр глаза. Стало легче.

За ночь тучи разбежались и теперь месяц с россыпью звёзд заливали землю бледным серебряным светом. Опять похолодало, лужи затянуло ледком.

Дардиолай вернулся в дом, снова лёг, но сон больше не приходил. Он провалялся ещё некоторое время, потом сел в постели, подтянул к себе моток проволоки, позаимствованный у купца. Раскрутил один конец и принялся наматывать на ладонь.

Провозился с этим не очень долго, встал ещё до света, собрался и двинулся в путь. Когда солнце осветило верхушки сосен, он отмахал уже пару миль.

К полудню снова добрался до Апула. К канабе не стал приближаться. Когда он несколько дней назад кружил вокруг городка и лагеря, то присмотрел себе удобное местечко для наблюдения за дорогой. В него и засел снова.

В отличие от прошлого визита, канаба и лагерь гудели, как потревоженный пчелиный улей. Количество конных разъездов увеличилось в разы, как и их численность. Стража на воротах тоже усилена.

Дардиолай наблюдал за суетой римлян рассеянно, он никак не мог привести свои мысли в порядок, не мог сам себе ответить на вопрос — зачем он вообще тут сидит? Старые планы не годятся, ситуация изменилась. Что теперь делать?

Кто знает, как долго он бы об этом размышлял и до чего додумался, если бы ему не приспичило сменить позицию и подобраться поближе к главным воротам лагеря. И случилось это в тот момент, когда из них выехало шестеро всадников. За сегодняшний день, это была самая маленькая группа, покидавшая лагерь и потому она привлекла внимание Дардиолая. Он всмотрелся внимательнее и вдруг разинул рот от удивления.

— Чтоб я сдох… Деметрий… С «красношеими». Вот это новость!

Всадники обогнули стену лагеря и неторопливым шагом поехали к реке. Дардиолай, треща кустами, рванул за ними, едва помня о том, что надо хотя бы пригибаться.

Пришлось сделать большой крюк, чтобы не попасться на глаза легионерам, обозревавшим окрестности с лагерных наблюдательных башен.

Всадники спустились к реке. В этом месте через Марис был перекинут мост, но Дардиолай не мог им воспользоваться. Мост охраняли.

Марис спал подо льдом. Во время недавней оттепели лёд подтаял и теперь был покрыт тонким слоем воды. Дардиолай перебирался через реку вдалеке от моста. Ноги скользили, лёд трещал под ногами. Збел осторожно переносил вес тела с ноги на ногу, ежесекундно рискуя провалиться. Не рассчитывал, что придётся переправляться через реку, а то озаботился бы широкими снегоступами. К счастью, обошлось. Выбравшись на западный берег, он снова бросился бежать.

Пришлось и здесь заложить внушительную петлю через лес. За это время всадники успели значительно оторваться. Когда он, наконец, выскочил на дорогу, они уже скрылись из виду. Дардиолай побежал по следам.

Лошадей ему, конечно, не догнать, к тому же он понятия не имел, как далеко собрались всадники, но надеялся, что не слишком. Ни у одного из троицы он не заметил ничего похожего на дорожный мешок. Что же до выносливости, то ему её было не занимать.

Через некоторое время он сообразил, куда поехали всадники.

«К рудникам, стало быть, путь держишь, Деметрий? Ну, понятно. Интересно, своей волей или чужой?»

Золотоносные рудники Дакии располагались к западу от Апула. До ближайшего из них один пеший дневной переход. Пробежав без остановки более часа, Дардиолай, перешёл на шаг, восстановил дыхание.

Нельзя сказать, что он запыхался. Дардиолаю такой бег был привычен, в своё время он немало постранствовал в сарматских степях. Пешком. А часто бегом.

Говорят, волка ноги кормят, а даки кто такие? Волки и есть.

И всё-таки не догнать. Что делать? Вернуться? А смысл? Деметрий так удачно подвернулся. Вот уж с кем Дардиолай не отказался бы перекинуться парой слов. Взять за грудки, да впечатать спиной в дерево, дабы поведал, как дошëл до жизни такой.

Если римляне с Деметрием едут на рудники, то туда он дотопает даже быстрее, чем за день. Никуда иониец не денется. А поедут назад прежде, чем Дардиолай туда доберётся, так он всё равно их перехватит. Дорога-то одна.

Раздумывая так, он продолжал идти вперёд. Через некоторое время опять пустился бегом. Сил ещё в достатке, привалы будем устраивать потом.

Всадники на рудники не поехали. Следы указывали, что на развилке они свернули на другую дорогу. Дардиолай последовал за ними и часа через два добрался до селения.

Ему пришлось снова прятаться в кустах — возле селения был разбит лагерь одной из вспомогательных когорт. Римляне построили здесь небольшой деревянный форт-кастелл.

Дардиолай отметил, что селение вовсе не безлюдно. Правда мужчин почти не видать, только старики. На первый взгляд селение жило обычной жизнью. Римляне тоже занимались повседневными делами. Кто-то стоял в охранении, несколько человек пилили дрова и таскали воду из ручья, очевидно для бани. На глазах Дардиолая из кастелла вышло человек двести ауксиллариев, вооружённых лопатами и киркомотыгами. Они направились туда, откуда он только что пришёл. Дорогу к рудникам «красношеие» строят, не иначе.

Деметрия в селении видно не было. Он или в доме, или в кастелле. Чтобы рассмотреть, что происходит за стенами, Дардиолаю пришлось влезть на дерево.

Просидел он там довольно долго, ничего интересного не происходило. Вдоль стен лениво прогуливались часовые. Время текло медленно, словно густой мёд.

Наконец его терпение было вознаграждено. Дверь одного из домов внутри форта отворилась, и наружу вышел Деметрий в сопровождении центуриона. Они о чём-то говорили. Следом за ними в дверях показалась женщина. Дардиолай, наслышанный о том, что в лагеря и крепости «красношеих» женщины не допускались, немало удивился. Женщина была одета, как дакийка.

Збел напряг зрение, всматриваясь, и… едва не выпустил ветку, за которую держался.

— Боги… Тарма? Как ты здесь?

Сердце Дардиолая забилось часто-часто.

Тармисара! Живая! Он уже и не надеялся увидеть её снова… Поистине, сегодня день невероятных встреч.

Весь мир мигом исчез для Дардиолая, превратился в размытое марево. Он видел только Тармисару. Он слышал только ускоряющийся стук собственного сердца, монотонный барабанный бой, доносящийся откуда-то из-за кромки реальности…

Пламя костров плясало на лесной поляне. Оно пришло в такую силу, что отсветы его без труда прорывались сквозь частокол сосен и густые заросли можжевельника. Лес изо всех сил пытался отгородиться множеством колючих рук от вторгшегося в его пределы безумия, но все его потуги были тщетны. Грохот барабанов разносился по округе на тысячи шагов, отпугивая лесных обитателей. Лишь один молодой и любопытный волк отважился приблизиться к огненной поляне и смотрел из чащи на развернувшееся там действо. Глаза его горели, как угли, отражая свет полной луны, но никто из двуногих, нарушивших ночной покой леса этого не замечал. Они были слишком поглощены своим диким иступленным танцем, в котором их обнажённые тела сливались в одно целое с мятущимися рыжими языками пламени.

Волк смотрел на хоровод огня, мелькающий за деревьями. Его пугал грохот барабанов, ему не нравился дурманящий конопляный дым, но он не уходил, заворожённый танцем, хотя и держался на почтительном расстоянии.

Ведомо ли было ему, что сегодня за ночь? Открыл ли ему это знание бог дикой жизни, рогатый Сабазий? Кто мог ответить…

Над раскидистыми кронами полувековых сосен ярко горел серебряный диск луны. Люди называли её Бендидой или Котитто, Великой матерью. Волк знал, что люди ошибаются. Иным именем он звал луну, когда зимними ночами пел ей песни. Впрочем, двуногим до этого не было дела. Они праздновали рождение сына Бендиды, вечно юного, умирающего и возрождающегося бога Нотиса. Они праздновали тайно, в глухой чаще, вдалеке от людских селений, ибо ночь Бендиды и её сына запретна.

Сто пятьдесят лет минуло с тех пор, как великий царь Буребиста заповедал своему народу отринуть почитание Нотиса, ибо это бог пьяного безумия, отнимающего доблесть гетов и даков. Залмоксис стал царским богом.

Немногие всё же осмелились ослушаться грозного Буребисту, и до конца изжить вековую веру ему не удалось. Потому до сих пор в ночь накануне весеннего равноденствия глубоко в лесу можно было увидеть пляску спутниц Нотиса, которых эллины звали бассаридами или менадами. Были здесь и мужчины. Обнажённые молодые люди, девушки и юноши кружились в диком танце, прославляя Великую мать и её сына, сливались воедино. Жадные пальцы скользили по разгорячённой коже, губы тянулись к губам.

Из переплетения рук вырвалась девушка. Вбежав во тьму, она обессиленно и тяжело дыша, опёрлась о сосну. Грудь её высоко вздымалась, кожа блестела от пота. Хоровод не заметил её отсутствия и бассарида, переведя дух, шагнула дальше в ночь. Куда она бежала, к кому? Возможно, волк и не знал этого наверняка, но догадывался. Он был не единственным зрителем пляски огня. Рядом с ним при хорошем зрении и воображении можно было различить чёрный силуэт, напоминающий коленопреклонённую человеческую фигуру. Человеческую? Пальцы, перебирающие пряди густого серого меха, ещё не вылинявшего после зимы, могли принадлежать только человеку. Или нет? Ночь темна и таит в себе много тайн…

Девушка, казалось, не замечала хлещущих колючих ветвей, не обращала внимания на ссадины и царапины, она шла, будто во сне, словно хоровод бассарид, выпустив её тело, всё ещё удерживал разум там, на огненной поляне. Но чем дальше она удалялась, тем осмысленнее становился её взгляд.

Наконец, она остановилась. Словно только сейчас придя в себя, осмотрелась. Замерла, почувствовав, что не одна здесь, по тьме. Она вглядывалась в ночь, пытаясь угадать, кто или что ждёт её там.

Волк повёл носом, переступил передними лапами, повернулся, собираясь уйти. Удерживавшая его рука расслабилась, выпуская зверя, и он бесшумно потрусил прочь.

Тень за его спиной поднялась во весь рост и шагнула к девушке, заключив её в свои объятья…

Видение исчезло, напоследок «одарив» Дардиолая жесточайшей головной болью. Он сжал пальцами виски, стараясь при этом не сорваться вниз. Блёклые краски зимнего увядания вспыхнули было на одно мгновение, переливаясь ярким калейдоскопом, зрение обострилось до предела, но теперь всё возвращалось на круги своя.

Дардиолай медленно провёл ладонью по лицу и прошептал:

— Тармисара…

Он не видел её с прошлой весны, с тех самых пор, как Децебал произнёс простую и страшную фразу:

«Одни не отобьёмся».

Да, в этот раз они остались одни. Роксоланы, аорсы и бастарны, бившие Мания Лаберия четыре года назад, но после наголову разгромленные Траяном, уже не союзники дакам. Неужто их, отважных и лихих воинов так раздавило поражение, потеря богатой добычи, которая уже была в руках? Почему царь Сусаг не спешит теперь на помощь Децебалу?

«Тебе ехать к Сусагу, Дардиолай», — таков был царский приказ.

Он должен был уехать, не простившись, не оставив себе на память даже образа, последнего взгляда. Который год один лишь её взгляд был для него отрадой, а сказанное слово и вовсе праздником.

Теперь он лишится последнего. Дардиолай уезжал, а она оставалась в столице. Оставалась с мужем, царёвым другом и первым полководцем Бицилисом.

К Сармизегетузе медленно, но неудержимо продвигался Траян, а легионы Лаберия железной поступью шли по долине Алуты, стремясь замкнуть кольцо рабского ошейника на шее свободной Дакии.

Дардиолай поехал на восток, к роксоланам.