Волки

I. Трофей

Обернись. Тенью стань. Растворись среди чёрных ветвей.

Поздней осенью эта тропа не для слабой души.

Но согреет не груз на плечах серой шкуры твоей,

А стремительный бег через сумерки. К ней. Поспеши.

Обернись. Что ты видишь там, помнишь? Лишь пепел и боль.

Заалеет по первому снегу цепочка следов…

Ночь укроет тебя — непроглядная вязкая смоль,

Лишь тебе открывая секрет потаённых ходов.

Ты решишь. От решения сердце сожмётся на миг.

Но прожить свою жизнь так как все, не позволила высь…

Разорвёт темноту то ли стон, то ли вой, то ли рык.

Из последних своих человеческих сил — обернись…

Все стихи в книге написаны Юлией Токтаевой

Дакия. Год консульства Луция Цейония и Секста Веттулена, 858-й от основания Города. Поздняя осень

Могильная плита накрыла Дакию. Солнце еле-еле угадывалось сквозь толщу свинцовых туч, поглотивших вершины гор. Гнетущее безмолвие предзимья нарушал лишь негромкий конский храп да шорох мелких камней под копытами.

Десять всадников двигались по наезженной горной тропе, петлявшей по северным отрогам хребта, что раскинулся меж долинами рек Алута и Марис. Ширина тропы такова, что пара повозок смогла бы разъехаться далеко не в любом её месте. Армия растянулась бы здесь в тонкую уязвимую ленту, но у небольшого конного отряда затруднений не возникло. Почти.

Две недели назад поливали дожди. Ноги людей и лошадей, колеса телег вязли в намытой со склонов жидкой грязи. Потом в воздухе появились снежные мухи, земля подмёрзла, застыла бесформенными буграми, заставлявшими лошадей спотыкаться. Тем не менее, всадники торопились, как могли. Ночь на носу, а до их цели, крепости Апул, стоявшей на берегу Мариса, оставалось ещё около десяти миль.

В воздухе лениво пропархивали снежинки. Стремительно сгущались сумерки. Отряд замедлился, а вскоре, возле преградившей дорогу каменистой осыпи, и вовсе остановился.

— Это что ещё такое? — пробормотал командир, нащупывая рукоять меча.

Всадники осмотрелись.

— Дождями со склона смыло, — сказал один из них, — гляди, мелочь какую нанесло.

Он свесился с конской спины, держась рукой за рог галльского седла, зацепил горсть камешков и протянул командиру.

— Кто бы стал такое таскать, устраивая засаду?

— Тиберий, — позвал командира другой кавалерист, — надо вставать на ночлег. Ясно же, что не доберёмся засветло. Оглянуться не успеешь, как темно станет.

Командир отряда, декурион Тиберий Клавдий Максим, муж лет сорока на вид, крепко сбитый, темноволосый, заросший посеребрённой щетиной, поморщился.

— Немного осталось. Вон, уже Марис блестит.

— Это мы высоко стоим. Ещё спускаться будь здоров, — возразил второй.

— В темноте по этим колдобинам лошади ноги переломают, — добавил первый.

— Да и устали они, — поддакнул второй, — ты нас, Тиберий, который день гонишь без передыха, будто тебя сам Орк раскалённой иглой в задницу тычет.

— Не Орк, а даки.

— Да не один ли хер? — отмахнулся второй.

— Какие тут даки? — первый удивлённо посмотрел на товарища, — вокруг Апула на день пути одни бабы с ребятишками да старичьё.

— Вот я от этих баб и ребятишек и жду ежеминутно стрелы в затылок, — раздражённо бросил декурион, — меня не Орк подгоняет. Мне этот мешок проклятый руки жжёт.

— Не боись, — бодро заявил первый, — здесь нам уже ничего не будет. Вот там, в Ранисторе, я, признаться, едва не обосрался. Ты видел, сколько их там было? По трое на брата. А все как будто в безвольную скотину разом обратились.

— Это потому, что боги за нас, — авторитетно добавил второй.

— Вот я и говорю, — заулыбался первый.

Тиберий мрачно покачал головой.

— Нет, Бесс, от какого-нибудь сопливого тирона я бы таким речам не удивился. Это дурачье, беспробудно дрыхнущее и дохнущее на постах, варвары едва в снопы не вязали. Но от тебя…

Всадник, которого звали Бессом, дёрнул щекой, но ничего не возразил. Не первый раз его так одёргивали. Начальство немало настораживала его показная беспечность, казалось бы, совершенно невозможное качество для следопыта-эксплоратора. Однако во Второй Паннонской але Бесс числился лучшим разведчиком.

Среди своих товарищей Марк Сальвий Бесс выделялся, словно селезень в стае уток, не только бесшабашной неунывающей натурой, но и мастью. Паннонцы были темноволосы, а Бесс красовался огненно-рыжей шевелюрой. Многие дивились, как человек с такой приметной внешностью и неподходящим характером попал в отряд Тиберия Максима, но объяснение тут простое — Сальвий Бесс был чрезвычайно наблюдателен и обладал прекрасной памятью.

«Варварская» часть его имени недвусмысленно указывала, что предки Сальвия происходили из фракийского племени бессов, однако сам он, как и все его сослуживцы, родился в Паннонии. Там, в год четырех императоров, при восшествии на престол Марка Сальвия Отона, отец Бесса получил римское гражданство, а вместе с ним, согласно традиции, личное и родовое имя императора.

Бесс оскалился.

— Ты, Тиберий, зря стрелы в затылок боишься. Твоему могучему черепу даже от меча ничего не будет.

— Ты на что намекаешь, мерзавец? — беззлобно поинтересовался декурион, — поговори мне ещё!

Несколько всадников прыснули. Ещё один подъехал к Сальвию и, укоризненно покачав головой, сказал:

— А командир прав, ничего ещё не кончилось. Надо быть начеку.

Всадники были одеты в одинаковые серые шерстяные пенулы — плащи с капюшонами, из-под которых выставлялись козырьки бронзовых шлемов кавалеристов-ауксиллариев. В складках плащей тускло поблёскивали кольчуги. Носиться по горам в доспехах — удовольствие не из приятных, но иначе нельзя. Хотя император уже успел отдать приказ о начале чеканки монеты с памятной надписью «DACIA CAPTA», до реального покорения страны было ещё далеко. Во многих её уголках варвары продолжали сопротивление. Бессмысленное, безнадёжное, оно и не думало ослабевать. Расслабишься — и придётся товарищам сочинять, что написать на твоём надгробии. Все это понимали. Даже Сальвий, несмотря на показную браваду, не пытался избавиться от доспехов.

— Ладно, хватит болтать без толку, — сказал Тиберий, — разжечь факелы.

Паннонцы спешились, достали из притороченных к сёдлам сумок факелы. Сальвий вытащил медную трутницу, достал кремень и кресало, высек искры. Пламя плотоядно заурчало, пожирая пропитанную смолой паклю.

Ауксилларии осторожно перевели лошадей через осыпь. Лошадь Сальвия споткнулась, он вполголоса выругался.

— Всё равно не видно ни хрена. Темно, как в орковой заднице. Хоть бы луна вылезла. Может, все же заночуем?

— А это что? — декурион ткнул рукой в небо.

В разрыве туч действительно показался большой серебряный денарий. Полная луна полюбопытствовала, что происходит внизу и, не увидев ничего интересного, снова спряталась за плотным покрывалом. Её краткого появления хватило лишь на то, чтобы Бесс успел злорадно свернуть зубами.

Откуда-то издалека донёсся протяжный вой.

— Ишь, распелись… — процедил кто-то.

— Им сейчас раздолье, — мрачно добавил Тиберий, — народу-то побитого, без погребения лежит — тьма.

— Ты не отвлекайся, — буркнул Бесс, — говори уже, что решил? Дальше едем?

— Едем, — подтвердил декурион.

Бесс шумно втянул воздух и повернулся к одному из своих товарищей.

— Мандос, скажи ему!

— Сальвий, я тебя терплю за светлую голову, но ты стал слишком много распускать язык в последнее время, — спокойно сказал Тиберий, — обсуждаешь приказы командира вместо того, чтобы их беспрекословно исполнять, подбиваешь товарищей на неповиновение. Спина без розог заскучала?

— Командир, лошади храпят, — пробасил суровый здоровенный воин, паннонское имя которого, Мандос, «Маленький конь», звучало, как насмешка, — совсем мы загнали лошадей. Погубим. Смотри, у Сальвия кобыла прихрамывает уже.

Тиберий подумал немного, коснулся рукой небольшого кожаного мешка, притороченного к седлу. Почесал колючий подбородок. Сказал, пересиливая себя:

— Ладно. Сходим с тропы и встаём на ночлег.

— А может, в доме переночуем? — попросил Сальвий.

— В каком ещё доме?

— Тут хутор заброшенный неподалёку. Неужто не помнишь? Ещё с прошлой войны пустует.

— Где это? — удивился декурион.

— Да рядом совсем, меньше полумили.

— Уверен?

Бесс цокнул языком и скрестил руки на груди, всем своим видом показывая оскорблённое достоинство.

— Видишь вон ту скалу?

— Ну, вижу. Скала и скала. Что в ней такого?

— Если от неё свернуть строго во-он на тот пик… Видишь?

— Раздвоенный?

— Да. Короче, если от этой скалы на него идти, то выйдешь прямо на заброшенный хутор.

— Уверен? — теперь этот вопрос задал уже не декурион, а один из ауксиллариев.

— Да идите вы к воронам! — рассердился Бесс, — когда было, чтобы я не запомнил дорогу?

— Чего-то мне это не очень нравится, — сомневался декурион, — тут хоть дорога, а ты в какие-то кусты нас тащишь. Да и далеко.

— Ну, где «далеко»? Говорю же, меньше полумили! Поехали, а? Чего-то ветер усиливается, да и снег чаще пошёл. Хоть под крышей пересидим.

Один из всадников зябко поёжился.

— Верно он говорит, командир.

Декурион неохотно согласился.

— Ладно, поехали.

Бесс не обманул и вывел отряд точно к покосившейся мазанке с высокой соломенной крышей. Тиберий в очередной раз подивился, тому, как Сальвий умудряется ориентироваться в темноте. Сам он разглядел чёрный шатёр, на фоне серого неба, лишь когда до него оставалось шагов пятьдесят. Да и то потому, что дверь в дом была открыта, и наружу пробивалось тусклое рыжее свечение.

— Ты говорил, он заброшенный, — встревоженно сказал Тиберий, поглаживая рукоять длинного кавалерийского меча-спаты.

— Был заброшенный, — пожал плечами Сальвий.

— Всем быть начеку, — приказал декурион.

— Может, наши? — предположил Сальвий, — кто тут ещё теперь может быть?

— Бабы и ребятишки, — ответил Мандос, — со стрелами.

Всадники приблизились к хутору. Уже было видно, что рядом с домом стоит амбар, к крыше которого пристроен навес над коновязью. Под навесом стояли лошади.

— Стой, кто идёт? — раздался голос из тьмы, когда паннонцы подъехали совсем близко.

Вопрос задали на латыни. Явственно различался акцент, но не местный, не фракийский. Декуриону такой уже приходилось слышать. Тиберий, напряжённый, как натянутый лук, облегчённо выдохнул.

— Не идёт, а едет. Декурион эксплораторов Клавдий Максим, Вторая Паннонская ала.

— Назови пароль.

— «Минерва ведёт храбрейших», — сказал декурион.

— «Виктория благоволит Августу», — отозвался голос.

Из темноты навстречу шагнул человек, одетый почти так же, как и всадники.

— Паннонцы? Ну, здорово, разведка.

— И ты будь здоров, — сказал декурион, — назовись сам.

— Ульпий Анектомар, старший дозора, Первая когорта бриттов, — представился он и зачем-то добавил, — римские граждане.

Тиберий улыбнулся. Будучи сам римским гражданином в третьем поколении, он со снисходительной усмешкой смотрел на вчерашних варваров, которые не упускали случая горделиво заявить, что они теперь ровня римлянам. Этот Анектомар, судя по его имени, полученному от самого императора, был вместе со своими соотечественниками награждён за героизм, проявленный при штурме Сармизегетузы, столицы даков. Целая когорта Ульпиев.

— Я слышал, — сказал Тиберий, спешиваясь, — ваша когорта награждена титулом «Благочестивая и верная»?

— И ещё золотой цепью! — важно подтвердил Анектомар, словно бы даже ставший выше ростом.

— Что ж, рад приветствовать столь доблестных воинов.

— Вы откуда? — спросил Анектомар.

— Оттуда, — неопределённо мотнул головой декурион, пожирая глазами стоящих под навесом четырёх лошадей.

Бритт понял, что подробностей не будет и заткнулся.

— Слушай, — спросил декурион, — вы же пехота, откуда у вас лошади?

— Наш префект распорядился выдать всем дозорным. Мало ли… Срочную весть доставить.

— Вас четверо?

— Так точно.

Тиберий покусал губу, покосился на своих людей, которые знакомились с вынырнувшими из темноты бриттами, помолчал немного, и, наконец, сказал:

— Мне нужны твои лошади, Анектомар. Я спешу в Апул, а мои очень устали.

Анектомар нахмурился.

— Я не могу отдать лошадей без приказа, а ты мне не начальник.

— Я, вообще-то, декурион.

— Ты мне не начальник, — повторил Анектомар, набычившись.

— Послушай Ульпий, — Тиберий решил подкатить с приятной для бритта стороны, — я действительно очень спешу. Я везу императору важные вести. Тебе ничего не будет, если ты отдашь мне лошадей. Более того, я гарантирую, тебя ещё и наградят.

Анектомар покачал головой.

— Ну, ты же сам сказал, — раздражённо бросил Тиберий, — что лошадей тебе дали, чтобы срочную весть доставить. Вот как раз такой случай.

— Что за весть?

— Я не могу тебе сказать.

— Тогда не дам лошадей, — невозмутимо ответил Анектомар.

Тиберий заскрипел зубами. Из дома вышел ещё один бритт с большой деревянной ложкой, поднёс её к губам, попробовал похлёбку и что-то сказал старшему на непонятном языке.

Анектомар повернулся к нему и спросил на латыни:

— На них-то хватит?

Бритт лишь пожал плечами и скрылся в доме, откуда истекал дразнящий аромат.

Декурион непроизвольно сглотнул слюну. Одна половина Тиберия, чрезвычайно уставшая за время длительной скачки, умоляла об отдыхе, другая подпрыгивала, как на иголках, торопясь доложиться начальству. И предвкушала награду, чего уж там…

Дело, с которым отряд так спешил в ставку императора, тянуло на то, чтобы стать самым значительным событием в жизни декуриона. Прошлые заслуги с нынешним успехом не шли ни в какое сравнение и, может статься, что и в будущем Тиберию, обычному служаке, не хватающему звёзд с неба, не суждено было совершить ничего подобного.

Люди декуриона, разумеется, тоже рассчитывали на отличие, но не жаждали его столь страстно. Они очень устали и предвкушали отдых. Они добрались до римских постов, завтра уже будут в Апуле. Какой смысл гнать? Что изменят несколько часов? Другое дело, если бы торопились с вестью о внезапном наступлении неприятеля, так нет.

Встретив своих, ауксилларии совершенно расслабились, но Тиберий никак не мог последовать их примеру. Необъяснимая тревога лишь нарастала. Всю дорогу до Апула из селения Ранистор, лежащего к северо-востоку, он чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Ежеминутно ждал нападения даков, был уверен, что они непременно попытаются отбить бесценный трофей, который он вёз императору.

Бесс, догадывавшийся о его страхах, не раз и не два напомнил командиру, что решись варвары на драку, они не побросали бы оружие в Ранисторе.

«Будто оцепенели».

Умом Тиберий понимал, что Сальвий прав, но страх, поселившийся в душе, успешно отгонял доводы разума.

Декурион принял решение. Он здесь не останется. Пусть люди отдохнут, а он поедет. Сердце никак не унимается, бьётся, будто после драки. Надо избавиться от этого мешка, как можно скорее. Он успокоится, когда вручит его начальству. Ещё одна ночь посреди враждебной страны в компании с трофеем сведёт его с ума. Надо только убедить бритта помочь. Рассказать ему? Почему нет? Всё равно завтра вся армия узнает новости.

— Хорошо, Ульпий, — сказал декурион, — если я покажу тебе, что мы везём в Апул, дашь лошадей?

— Сначала покажи, — важно заявил новоиспечённый «римлянин».

«Ах ты, наглая рожа. Врезать бы тебе, да потом хлопот не оберёшься улаживать конфликт с этими обласканными Августом варварами».

— Ладно, — процедил Тиберий, — иди сюда, смотри.

Анектомар подошёл к декуриону. Тиберий отвязал от седла кожаный мешок, распустил завязки. Бритт заглянул внутрь.

— Что там? Не вижу.

— Огня, Сальвий.

Бесс приблизился с факелом.

— Голова? — удивлённо спросил бритт.

— Голова Децебала, — негромко ответил Тиберий.

На лице Анектомара проявилась гримаса — смесь удивления, восхищения и зависти. Он цокнул языком.

— Теперь понял, почему мы спешим? — спросил декурион с торжественными нотками в голове, — давай лошадей.

Анектомар пожевал губами.

— Всех?

— Разумеется, — ответил декурион, — ты хочешь, чтобы я один вёз такой трофей ночью по незнакомой местности? Мне нужны сопровождающие.

— Я отправлю с тобой двоих своих, — сказал Анектомар.

Декурион попытался возразить, но бритт отрезал:

— Два моих человека. Или иди пешком.

«Хочет примазаться к почестям?»

— Хорошо, — согласился Тиберий, — твои люди найдут дорогу в Апул ночью?

— Конечно, нет. Днём бы нашли, но не ночью.

«А ведь скажут, дескать, мы помогли, мы проводили».

— Сальвий? — повернулся декурион к Бессу.

Тот с досадой хлопнул ладонью по бедру.

— Ну что ты за человек, Тиберий? Ну что тебе дадут несколько часов?

— Это приказ.

— А-а… — обречённо махнул рукой Бесс и побрёл к коновязи.

— Мандос, — окликнул декурион, — ты остаёшься за старшего.

Примерно через час после того, как декурион, Бесс и двое бриттов уехали в ночь, ауксилларии дружною толпою ввалились в дом и энергично застучали ложками, уничтожая похлёбку. Хвалили.

— Нажористая. Колитесь, чего туда сыпанули?

Бритты скалили зубы и отвечали невнятно. Оставшийся с Анектомаром дозорный говорил на латыни с таким жутким выговором, что ни слова не разобрать. Тем не менее, общий язык был найден без труда. Там, где не хватало слов, помогали себе жестами. А когда пустили по рукам небольшой мех с вином, разговор потёк и того веселее. Благо, тема для беседы имелась неординарная.

— Мы их уже потеряли, — рассказывал Авл Скенобарб, главный соперник Бесса в искусстве почесать языком, — даже Сальвий руками разводил.

— И как нашли? — спросил Анектомар.

— Случайно. Въезжаем, значит, в какое-то село, даже названия его поначалу не знали, а там бородатых видимо-невидимо.

— И как они вас не перебили? — удивился бритт.

— Сами удивляемся.

— Они оторопели от неожиданности, — добавил другой паннонец, по имени Тестим.

— Ага, — кивнул Авл, — маленькая такая деревенька, домов семь-восемь, не больше. Мы из леса выезжаем, и, почитай, уже в воротах.

— Укреплённая что-ли?

— Да не, какое там… Плетень, по грудь высотой, всего-то. Навстречу баба с вёдрами идёт. К ручью, стало быть, неподалёку там. Увидала нас, как завизжит! Из домов бородатые посыпались, мы за мечи. И как-то они удачно под руку полезли. Мандос первого рассёк, аж рубины в воздухе заиграли.

Могучий Мандос, хранивший молчание, чуть скривил губу.

— Ты рубины-то хоть раз видел? — ткнул приятеля в бок Тестим.

Тот отмахнулся.

— Отстань.

— А дальше что? — спросил Анектомар.

— Дальше? Дальше они на нас навалились, а мы им от души вломили. Не ждали они нас. Брони не одели.

— А мы и спали в ней, — вставил Тестим, — и даже сра…

Не договорил. Теперь уже Авл боднул его плечом.

— Ага. А у них некоторые в одних штанах повыскакивали. Их больше было, да мы такой азарт уже словили, что не остановить. Вдруг Тиберий как заорёт: «Децебал»! Смотрим, муж среди них — рубаха золотом расшита, на шапке золотой ободок узорчатый. Сразу видать, не из простых. Важный.

— Царственный, — нарушил молчание Мандос.

— Во-во.

— А вы его прежде видели? — спросил Анектомар.

— Нет. Ну кому другому ещё там быть? Мы ведь с его людьми дней пятнадцать кружили друг вокруг друга. Знали, что здесь он где-то. Три наших турмы там по окрестностям шарили, а выйти на Децебала посчастливилось Тиберию. Теперь обласкан будет…

Авл вздохнул.

— И тебе перепадёт, не переживай, — успокоил Мандос.

Авл замолчал.

— Ну? — поторопил его бритт.

— Что ну? Дальше стали к нему пробиваться. Мандос схватил одного за ногу, да как размахнётся им…

— Кончай заливать, — прогудел «Маленький конь».

— Бородатые окружили Децебала, спинами закрыли, — перебил Авла Тестим, — а он что-то крикнул им, кинжал достал и в грудь себе вонзил.

— Почему? — удивился Анектомар, — говорите, их больше было.

— Видать, не поняли они этого, — сказал Авл, — мы хороший шум подняли.

— А может, устал уже царь по горам бегать, — негромко проговорил Мандос, задумчиво глядя на языки пламени, подрагивающие в очаге.

Повисла пауза.

Тестим протёр слезящиеся глаза. Мазанка топилась по-чёрному, и сизый дым лениво утекал через устье под высокую крышу. Потрескивали поленья в круглой приземистой глинобитной печи с отверстием под горшок в куполе.

— Что потом-то? — спросил, наконец, Анектомар, — как царь закололся?

— Потом? Четырёх царских телохранителей, что его защищали, мы порубили. Остальные побросали оружие. Кто-то драпанул. Гнаться не стали. Оставшиеся словно оцепенели. Будто мы волю к жизни из них вырвали. Встали столбами, на царя мёртвого смотрят. Мы не стали ждать, пока они очнутся, согнали их по домам, вместе с местными. Двери подпёрли и…

Авл замолчал. Никто из паннонцев не продолжил его речь. Молчание затягивалось, слышно было, как снаружи завывала злая вьюга, заглушая почти все прочие звуки.

Почти все.

Мандос, лошадник, чуткий к конской натуре, вдруг поднял голову, насторожился.

— Чего ты? — спросил Тестим.

— Тише, — приказал Мандос, — слышите?

— Что?

— Лошади беспокоятся.

Тестим нахмурился, прислушиваясь. Авл, изрядно приложившийся к меху с вином, поднялся на ноги.

— Пойду-ка я до ветру.

— Да ты только дверь отвори, ветер сам тебя найдёт, — хохотнул кто-то из паннонцев, — вон как воет.

— Да тихо вы! — Мандос вскочил.

Авл потянулся за ним.

Мандос рванул на себя дверь, покачнулся, приняв в грудь удар снежного заряда. Снег валил стеной.

— Вот Сальвий, поди, клянёт Тиберия, — сказал кто-то.

— Да и тебя, уважаемый Анектомар, твои небось чихвостят.

— Даор?! — окликнул Мандос часового, коего жребий наградил злой судьбой торчать снаружи (его, правда, обернули сразу в три плаща).

Никто не ответил.

Мандос вытянул меч из ножен и шагнул наружу. Авл выполз следом.

— Даор?! — снова позвал Мандос.

Безрезультатно.

— Может он т-т-тоже от-т-тлить от-т-тошел? — отстучал зубами замысловатую дробь Авл.

— Чего ему здесь не отливалось? — резко бросил Мандос и направился к лошадям.

Те нервно переступали, косили глазами, храпели.

— Тише, тише, — попробовал успокоить своего жеребца паннонец, ласково провёл рукой по шее и почувствовал, что того бьёт крупной дрожью, словно в жестоком ознобе.

— Даор?! — покачиваясь, закричал Авл, прикрывая лицо руками от царапающих кожу, обжигающих снежных зарядов.

Плащ его развевался, как крылья.

Мандос напряжённо оглядывался по сторонам. Ночь взбесилась и яростно хлестала людей своей ледяной плетью. В трёх шагах ничего не видать.

Лошади в панике рвались с привязи и уже криком кричали, срываясь на визг. Мандос изумлённо смотрел на них, не зная, что ему предпринять. Такого поведения он никогда прежде не видел, даже во время ночёвок в глухом лесу, когда вокруг лагеря нарезали круги серые.

Вдруг на периферии зрения проявилось какое-то движение. Мелькнула размытая тень и почти сразу затрещала соломенная крыша мазанки.

Мандос резко обернулся и увидел, как крыша обрушивается внутрь. В доме закричали. Что-то тяжёлое изнутри ударило в стену, едва не пробив в ней брешь. Захрустели прутья, потрескалась покрывавшая их глина.

Паннонцы и бритты орали нечто нечленораздельное. Их крики пульсировали ужасом.

Мандос рванулся к двери. На самом пороге его сбил с ног Тестим. Он кубарем выкатился наружу, зажимая живот руками. К нему подскочил Авл.

— Тестим!

Раненый выл нечеловеческим голосом, пытаясь запихнуть кишки в распоротый живот.

На пороге показался Анектомар. Он тоже орал, как и все в доме, и пятился наружу, отмахиваясь мечом от чего-то или кого-то, убивающего дозорных. Мандос вскочил на ноги, но помочь бритту не успел. Тот вдруг обмяк и по дверному косяку сполз на землю.

Вспыхнула полуразрушенная крыша. Мандос рывком отшвырнул Авла прочь от Тестима, глаза которого уже остекленели.

— Беги!

Авл кувыркнулся через голову, вскочил, оглянулся и, спотыкаясь, бросился бежать. В метель. В никуда.

На пороге возникла здоровенная тень. Пламя разгорающегося пожара высветило фигуру, отдалённо похожую на человеческую. Мандосу показалось, что его обезумевшее сердце сейчас пробьёт грудь.

— Кто ты такой, ублюдок?! — прорычал паннонец.

Тень не ответила.

Разведчик перехватил меч двумя руками.

— Ну, иди сюда, тварь!

И тень послушалась.