Волки

XXI. Пожар

Тиберий стоял возле дверей таберны, облокотившись на пустую коновязь. Нервно разминал пальцы, сцепленные замком. Время от времени он поглядывал на небольшое окно на втором этаже здания. Ставни были плотно закрыты, и что происходило внутри, декурион не знал, хотя, конечно, догадывался.

Какое-то время изнутри доносился только приглушённый мужской голос. Он звучал размеренно, не повышаясь и не понижаясь. Декурион весь обратился в уши, но слов всё равно не различал. Эта болтовня его раздражала. Как будто то, что Гентиан использовал рабыню «не по назначению», вгоняло Тиберия в большие убытки, чем если бы трибун по-быстрому сунул-вынул и ушёл.

— Чего он ей там вещает? Стихи, что ли, читает? — покосился Тиберий на стоявшего неподалёку Лонгина.

Мрачный Тит Флавий подпирал спиной стену таберны на самой границе светового круга, созданного масляной лампой, подвешенной возле дверей. За пределами круга — темень, хоть глаз выколи. Поодаль маячили мерцающие огоньки — факелы на посту охраны возле южных ворот канабы.

Эксплораторов к охранению лагеря и городка не привлекали, и причин находиться здесь в столь поздний час у них не было. Пароль Тиберию назвал Гентиан. Тит увязался за приятелем, сославшись на бессонницу.

«Время за беседой убить».

Только молчаливая какая-то «беседа» вышла. Подлинная причина, конечно, была другой, но, если бы некто, не поверивший в бессонницу Лонгина, с пристрастием поинтересовался, что декурион тут делает, тот вряд ли смог бы внятно ответить.

Бормотание Гентиана прекратилось. Раздался негромкий женский вскрик, следом за ним шлепок и треск разрываемой ткани. Звуки борьбы.

— Похоже, девка стихов не оценила, — проговорил Максим странным тоном. Смесь раздражения со злорадством.

Тиберий вслушивался, ему казалось, будто он различает учащённое дыхание и скрип ложа, хотя от него до места действа было довольно далеко. Видать, разыгралось воображение.

— Чего молчишь? — спросил он Тита.

На скулах Лонгина заиграли желваки, и он отодвинулся в тень. Тиберий скривился, как будто выпил кислого вина.

— Скучный ты, Тит. Вот Сальвия бы сюда, он бы по стонам определил — понравилось девке или нет.

— А ты определить не можешь? — злобно прошипел Лонгин, — зачем тебе Сальвий?

— Да за ради спора. Ты же молчишь, как рыба об лёд. «Время он хотел убить», видите ли. «За беседой». Я бы денарий поставил, что сначала ей не очень зашло, а потом вполне.

Внезапно дверь таберны рывком отворилась. На пороге появился одетый Гентиан. Он тащил за волосы упирающуюся голую девушку. Рывком выволок её на улицу и толкнул в подтаявший, перемешанный с грязью снег.

— Не понравилась? — холодно поинтересовался Тиберий.

Гентиан хмыкнул.

— Дикая совсем. И не девственница.

— Я предупреждал.

— Говорят, в жизни надо всё попробовать. Чтобы больше не хотелось.

Он брезгливо взглянул на дакийку и запахнул плащ.

— Не умеешь ты подарки дарить, Максим. Ты бы хоть вымыться её заставил.

С этими словами Гентиан удалился во тьму.

Тиберий сплюнул ему вслед. Повернулся к рабыне.

— Вставай, дура.

Та не шелохнулась.

Подошёл Лонгин, стянул с плеч шерстяной плащ, аккуратно набросил на девушку, поставил её на ноги. Та подняла на него глаза. В них не было ни слезинки, только жгучая ненависть. Дакийка рванулась. Тит удержал.

Тиберий приблизился, отобрал у девушки плащ и вернул Лонгину.

— Ты сдурел, Тит? Много ей чести.

— Заморозишь девку, плакали твои деньги, — процедил Лонгин.

Тиберий подтащил рабыню за локоть к двери в таберну, крикнул внутрь.

— Эй, хозяин? Слышишь меня?

— Что угодно господину декуриону? — ответили изнутри.

— Пошли своего мальчишку, пусть притащит тряпки моей волчицы!

Тиберий потащил дакийку прочь. Та не сопротивлялась, но спотыкалась чуть не на каждом шагу.

— Куда ты её, обратно к Метробию? — окликнул приятеля Лонгин.

— Да.

Оставшись один, Тит Флавий долго стоял у коновязи, в центре светового пятна. Задумчиво разглядывал носки высоких калцей, в которые зимой переобулись легионеры.

Обычная их обувь, калиги, не годилась для холодного времени года, поскольку оставляла открытыми пальцы. Зимой солдаты носили закрытые сапоги-калцеи или крестьянские башмаки-карбатины.

Со стороны Апула донёсся тревожный сигнал трубы. Потом ещё один. Лонгин посмотрел в сторону крепости и обмер.

Над Апулом разливалось багровое зарево.

— Что это за хрень? — пробормотал Лонгин.

— Пожар! В ставке цезаря! — закричали у ворот канабы.

Декурион побежал в лагерь, который уже гудел, как потревоженный улей.

Возле Преторианских ворот Лонгина едва не стоптали лошади. Адриан в сопровождении десятка всадников спешил в крепость. Лошади неподготовленные, без попон, без галльских сёдел.

— Тит! — крикнул претор, — поднимай своих паннонцев! Тревога! Обшарь каждый куст вокруг крепости! Не медли!

Лонгин побежал исполнять приказ. Кого надо искать, он не спросил. Того, кто найдётся.

Легионеры бодрствовавших центурий спешили к крепости с долабрами в руках. Многие похватали котлы.

В ту ночь мало кому довелось сомкнуть глаза. Легионеры выстроились в длинную цепь от колодца до горевшей башни и передавали друг котлы с водой, вёдра и даже амфоры. Разбушевавшемуся пламени это было, как слону комариный укус. Короче, как говорится — тушили хорошо, сгорело всё.

Ну, не совсем уж всё, но мало не показалось.

Как выяснили наутро, пожар возник в погребе одной из крепостных башен. Адриан беспокоился не зря: налицо были все признаки поджога. Кто-то разбил несколько амфор с маслом. Пламя распространилось по деревянным перекрытиям и довольно быстро охватило всю башню. Боролись с ним до самого утра. Царское жилище удалось отстоять, огонь до него не добрался, но цезарь со всей свитой всё же покинул крепость и переместился в лагерь Тринадцатого.

Число бодрствующих центурий было удвоено, а паннонцы, усиленные кавалеристами Лузия Квиета, до следующего полудня обшаривали окрестности. Безрезультатно. Поджигателей не нашли.

Гай Целий и Клавдий Ливиан спустились в погреб ещё до того, как остыли головёшки.

— Опасно здесь, балки могут обрушиться, — предупреждали их легионеры, тушившие пожар.

Марциал, бросив беглый взгляд на обугленные перекрытия, многие из которых действительно обрушились, лишь отмахнулся. Траян пребывал в бешенстве (подобного ни один человек из свиты императора не мог припомнить) и требовал немедленного расследования происшествия.

У входа в погреб сразу же обнаружили два трупа. Оба обгорели до неузнаваемости, но Ливиан всё же смог опознать в одном из них Секста Лутация.

— Я послал его за Бицилисом, — пробормотал префект претория, — того хотел видеть цезарь.

— Он что, в погребе его искал? — спросил Марциал.

— Меня это не удивляет, — ответил Ливиан, — варвар зачастил сюда. Мы не препятствовали.

Гай Целий опустился на корточки и осторожно перевернул второго покойника.

— Готов поспорить на что угодно — это не Бицилис.

Ливиан согласно кивнул. Одежда практически полностью сгорела, и обувь попорчена огнём, но по уцелевшим обрывкам всё же опознавались туника преторианца и калцеи. Бицилис не одевался, как римлянин, не брил бороды, обликом оставался дакийским вельможей. Так распорядился сам цезарь.

— Да, похоже, это кто-то из наших.

Марциал встал, повернулся к своим людям, осматривавшим погреб.

— Марк, Нумерий, немедленно разыскать Бицилиса.

Названые фрументарии поспешили исполнять приказ. Оставшиеся погрузили трупы на носилки.

— Этих пусть осмотрит Критон.

Марциал осторожно продвигался вглубь погреба, подсвечивая себе лампой. В это время треснул один из двух обугленных деревянных столбов, что ещё поддерживали потолок. Вернее, часть потолка — в дальнем конце погреба тот обрушился.

— Осторожно, господин!

Марциал попятился.

— Не лез бы ты туда, трибун, — сказал Ливиан, — опасно это.

Гай Целий послушался.

— Завал нужно разобрать. Действуйте аккуратно, на сегодня уже достаточно трупов.

Когда они вышли наружу, префект спросил:

— Что ты обо всём этом думаешь?

— Что думаю? Думаю, лучше бы Бицилис нашёлся.

— Считаешь, это он всё устроил? А сам сбежал?

— Я рассматриваю все варианты, — ответил Марциал, — пока что этот более других похож на правду.

Ливиан ничего не ответил, но по выражению лица его было видно, что он думает иначе.

— Не согласен? — спросил трибун.

Префект остановился.

— Ты с ним в последние дни мало общался, Гай. А я постоянно. Я не верю, что Бицилис решился на побег. Он у нас на крепком кукане сидит. Волка за уши держит.

Марциал пожал плечами. Про заложницу он, конечно, знал.

— Вот то-то и оно. А ведь человеку свойственно меняться, Клавдий. Я мог бы привести тебе множество примеров, когда человек, выбрав меньшее из зол, со временем начинал считать его большим. Вы позволили ему пить в одиночестве, а в душу заглянуть удосужились? Кто знает, до чего он в итоге додумался. Тем более, на пьяную голову. Это даки, Клавдий. Варвары. Ты же видел, что произошло в Сармизегетузе.

Ливиан не нашёлся, что ответить.

— Возможно, он сорвался, увидев детей, — предположил Марциал.

— Детей?

— Ну да. Детей Сабитуя. Ты разве не видел их?

— Видел мельком. Не обратил внимания.

— Август пожелал поговорить с ними. И тут как раз является Лутаций с Бицилисом.

— И что? — не понял Ливиан, — причём здесь дети?

— Меня заинтересовал его взгляд. Смотрел он на них странно. Будто потрясённо. Совсем не удивлюсь, что после этого весь вечер провёл в метаниях и пришёл к некоему решению. Глупому и необдуманному, конечно же.

— То есть думал и не придумал? — усмехнулся Ливиан.

— Обычно так и бывает.

Префект претория покачал головой. Видно было, что к словам трибуна отнёсся с недоверием.

— Слушай, я в этой суматохе не отследил, — дети не пострадали? — спросил Ливиан.

— Эх ты, — усмехнулся Марциал, — а вот спросит тебя Август это же самое — что ответишь?

— Отвечу, что не я тут служу епископом.

— Да ладно? И это мне говорит префект претория?

— Моя служба состоит в охране цезаря от всяких лиходеев.

— Поджигателей, например.

— А начальник фрументариев не должен пресекать сами мысли о поджогах, ещё до того, как они придут в головы поджигателям?

Марциал усмехнулся.

— Ладно, оба хороши. Не переживай, вывели детей в безопасное место, — сказал трибун и добавил, — пойдём.

— Куда?

— Я хочу видеть, что сможет отыскать Критон.

— Он ещё не приступил к работе. Трупы только что вынесли.

— Я хочу присутствовать.

Некоторое время они шли в молчании, потом префект снова заговорил.

— Значит, главный подозреваемый у тебя Бицилис. Но куда он делся? Никто не видел, чтобы он выходил из башни.

— Мы опросили далеко не всех возможных свидетелей, — возразил Марциал.

Ливиан ничего не ответил. После небольшой паузы Марциал добавил:

— Однако я готов с тобой согласиться. Маловероятно, что Бицилис смог покинуть башню обычным путём. На стенах стража, внизу стража. Его бы заметили.

— А есть ещё необычный путь? — спросил Ливиан.

— Очень может быть.

— Потайной ход? Мы ничего не нашли, когда заняли Апул.

— Возможно, плохо искали.

Префект скептически хмыкнул.

— Децебал получил от Домициана механиков и строителей, — сказал трибун, — учитывая, как искусно был устроен тайник с золотом, я совсем не удивлюсь, если обнаружится потайной ход, сделанный так, что комар носа не подточит.

До Статилия Критона они не дошли, их догнал запыхавшийся фрументарий.

— Нашли!

— Что? — резко повернулся к нему Марциал.

— Бицилиса!

— Он жив?

Фрументарий помотал головой.

— Мёртв. Тело лежало в дальнем углу, под завалами.

— Обгорел, конечно же, — кивнул Марциал, — как опознали?

— По ободку, который он носил на шапке. Серебро оплавилось, но это точно он. Даже обгорел меньше, чем наши.

— Тело к Критону, — распорядился Марциал.

— Уже несут.

— Вот тебе и подземный ход, — сказал Ливиан, — нет там никакого подземного хода, мы бы знали. Всё просто, Гай.

— Что тебе кажется простым, Клавдий?

— Ну-у… Я думаю, что он спьяну затеял драку с Лутацием, разбили амфору с маслом, начался пожар. Возможно, наши тушили, но задохнулись.

— Слишком много предположений, — возразил Марциал, — почему преторианцы не забили тревогу? Я предпочту подождать факты.

— Какие факты ты надеешься получить?

— Причины смерти всех троих.

Факты, которых ждал Марциал, появились к полудню. И вышли весьма шокирующими.

Сначала обнаружился подземный ход. Потайная дверь, запиравшая его, действительно была устроена весьма хитроумно. Не мудрено, что не нашли раньше. Несколько преторианцев прошли по лазу. Он выходил за пределы крепости, в овраг, поросший кустарником. Однако больше ничего примечательного там не нашли.

Другое открытие заставило содрогнуться даже хладнокровного Марциала. Тит Статилий Критон в очередной раз доказал, что в высшей мере достоин чести быть личным врачом императора.

— На шее Лутация, вот, посмотри сам, — сказал он Марциалу.

Тот, прикрывая нос шарфом, приблизился к покойнику, вгляделся.

Четыре отметины. Будто следы когтей…

— Ах, ты, хер собачий… — пробормотал Марциал.

Ливиан побледнел, а один из присутствовавших фрументариев и вовсе попятился.

— У второго покойника разорвано горло. И тоже, судя по всему, когтями, — сказал Критон.

— Тварь… — прошептал Ливиан.

— Да. Прямо в ставке цезаря, — мрачно проговорил Марциал.

Он повернулся к двум своим подчинённым. Оба были бледны, как мел.

— Никому не слова об этом.

Те часто закивали. Гай Целий снова выругался, на этот раз про себя.

Трибун посмотрел на врача, тот как-то умудрялся сохранять невозмутимость. Перевёл взгляд на Адриана, который незадолго до этого присоединился к трибуну и префекту и так же пожелал узнать о том, что смог изыскать врач императора.

— А Бицилис? — спросил Адриан.

— Задушен, — ответил Критон.

— Задушен? Или задохнулся?

— Гортань раздавлена. Его задушили. Разумеется, ещё до пожара.

— Как задушили? Руками, ремнём или верёвкой?

Критон пожал плечами.

— Этого я сказать не могу. Вряд ли ремнём. Остался бы след. Я его не нашёл.

— А раны? Следы когтей? Ты осмотрел всё тело?

— Да, всё. Больше ничего нет.

Марциал почесал подбородок. Некоторое время молчал. Потом негромко проговорил:

— Значит, ликантроп двух человек рвёт когтями, а третьего душит. Причём следов когтей на теле не оставляет, ремня или верёвки не использует. Занятно.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Адриан.

— Ликантроп, который обернулся не в полнолуние, не боится огня, использует его, сражается мечом, знает о существовании тайного хода в крепость и душит человека, не оставив следов когтей… Что-то я всё меньше верю в такого ликантропа, претор. Похоже, кто-то крепко морочит нам голову.

— Его видели многие, Гай, — возразил Адриан.

— Кого они видели? Высоченную зубастую и когтястую тварь? Ночью. Вот я сейчас найду какого-нибудь здоровяка четырёх локтей ростом, из германцев, например. Вымажу ему рожу сажей, позаимствую у сигнифера волчью шкуру, а в каждую руку дам мурмекс. С ножами вместо шипов. И будет тебе «ликантроп». Ночью и не такое привидится.

— Мне сложно поверить, будто Лонгин не смог опознать ряженого. Тит всегда отличался верным глазом, — не желал сдаваться претор.

— Мурмекс с ножами? — переспросил Ливиан, — если он человек, зачем ему это?

— Страх, Клавдий, — объяснил Марциал, — страх. И должен признать, он действует исключительно успешно. Запугал два легиона, накануне выступления на север, где, как уже болтают, и не люди вовсе живут, а псоглавцы…

Адриан разразился семиэтажной бранью, чего от него, утончённого филэллина никто не ожидал.

— Псоглавцы… Я им покажу псоглавцев…

— И всё же, что здесь произошло? — задумчиво проговорил Статилий Критон.

— Не знаю, — ответил Марциал, — но очень постараюсь узнать.