Волки

XXIV. Огненная метель

— Тебе не кажется, что лошади беспокоятся? — спросил Бесс у своего товарища по печальной караульной участи.

Из всех паннонцев лишь они двое сидели возле костра, разведённого у ворот. Ещё четверых Лонгин отрядил в помощь бревкам и киликийцам, торчавших на привратной и угловых башнях. Всего в карауле стояло двенадцать человек.

Сам Тит удалился в один из бараков. До самой темноты оттуда вырывались взрывы хохота, байки народ травил смешные. Потом угомонились. Сейчас всех звуков — завывание ветра, гудение пламени, да треск дров. Не так уж мало, вообще-то. Однако Сальвий отличался чутким слухом.

Эксплоратор прислушался, нахмурился.

— Как будто да.

Бесс стиснул зубы. Ему этот ответ очень не понравился. Раз беспокоятся лошади и ему это не мерещится, стало быть, следует поднять задницу и проверить, что да как.

Он устроился более-менее удобно, сидел к ветру спиной, а заботливый Тит притащил целых три плаща, чтобы его самого ценного следопыта не продуло. Спереди жарил огонь, а по жилам растекалось тепло от выпитого мульса. Короче, задница молила о пощаде. Вставать категорически не хотелось. А ко всему прочему Сальвия не покидало нехорошее предчувствие. Недавно он различил протяжный волчий вой. Серый пел песню где-то очень далеко, но у Бесса всё равно пробежал холодок по спине.

«Благочестивые и верные».

И чего эти слова так привязались? Никак не идут из головы.

Где-то за стенами бродит жуткая тварь. А может вовсе не тварь, а хитрый варвар. Может даже не один.

Сальвий подумал, что, если сейчас на кастелл нападёт толпа даков, от которых доблестные ауксилларии без сомнения отобьются, надо бы потом принести хорошие жертвы Юпитеру Сотеру Виктору. Не столько за победу, сколько за избавление от страха неизвестного, что который день поедом ел далеко не одного Марка Сальвия Бесса, а несколько тысяч до зубов вооружённых людей, сидевших в отменно укреплённом лагере в Апуле.

Да, вставать категорически не хотелось.

«Может Мандос и остальные вот так же сначала пошли проверить, чего это лошади беспокоятся».

Но ведь можно просто приказать другому. Лонгин всегда назначал его, дупликария, старшим над караульными.

Марк представил, как будет дрожать его голос, когда он отдаст такой приказ и ему стало вдвойне не по себе.

Дверь дома, где жили женщины отворилась и наружу вышли две фигуры. Старуха и молодка. Появились в свете костра и сразу исчезли в темноте.

Бесс встал и громко спросил:

— Куда это вы направились?

— В хоррею надо, — ответила старуха.

Это была не та косматая селянка, которую они впустили недавно. Другая. Она хорошо говорила на латыни, да и держалась очень спокойно. Властно.

— Зачем?

— Масло нужно, — ответила Гергана, — в лампе кончилось совсем, а нам света не хватает. Вашего фабра выхаживать.

— Позови-ка киликийца сюда, — велел Бесс товарищу, — а сам на башне пока побудь вместо него.

— Зачем? — спросил теперь уже эксплоратор.

Бесс вздохнул. Он считал, что Лонгин, нередко советовавшийся с подчинёнными по самым разным вопросам, привил им недопустимую в войске склонность к обсуждению приказов командира.

— Ну не будем же мы в чужой хоррее хозяйничать.

Эксплоратор с кряхтением поднялся и направился к воротам.

Тармисара почувствовала, как щëку кольнуло холодом. Ещë и ещë. Ветер принёс первых белых мух. Не мягкие хлопья, что неспешно пропархивают в плотном стылом воздухе, а кристаллики льда. Всë же кнуты Борея вспороли брюхо снеговой тучи, беременной метелью. Число застрельщиков грядущей снежной бури умножалось на глазах.

Бессу показалось, будто кто-то вскрикнул. Он стиснул рукоять меча, вслушиваясь.

Через некоторое время ветер донëс новый странный звук. Глухой. Будто кто-то бился в деревянную стену. Неторопливо. Размеренно.

Вот только на таран, который могли бы применить варвары, это не слишком походило.

«Что ещë за хрень?»

К костру подошёл сагиттарий.

— Что случилось?

— Сходи-ка в хоррею с этими бабами, — велел ему Бесс, — у вас же там поди засов. Открыть надо.

— С чего бы это? — недоверчиво прищурился киликиец.

— Наш принцепс велел бабам содействовать во всëм. Этот ваш фабр — важная птица. Им масло надо. Ступай, короче.

Сагиттарий недовольно помялся, но всё же повиновался. Герострат согласился с предложением Лонгина, чтобы иммун-дупликарий остался в карауле старшим.

Хоррея, кладовая зерна и прочих припасов была устроена под одной крышей с конюшней.

Как хорошо вышло. И голос прозвучал спокойно, лениво. Не выдал, как Сальвию страшно.

Бесс остался у костра в одиночестве. Огляделся. На привратной башне торчали две фигуры. Одна из них в островерхом шлеме сагиттариев. Те свои конические набалдашники вместе с подшлемниками надевали поверх плащей, коими покрывали себе головы. Шлемы изрядно добавляли лучникам роста. Вот так же дикие звери стремятся показаться врагу большими и страшными, когда на самом деле боятся его.

Слева и справа на башнях тоже маячили караульные. Везде там стояли жаровни с углями, светились багровым.

Что происходило на дальних башнях, Бесс не видел.

Глухие удары прекратились.

А лошади и верно беспокоились. Сальвий потянул из ножен спату, проверил, как ходит.

Киликиец с женщинами подошли к хоррее. Замка на дверях тут не было, только простой деревянный засов. Сагиттарий потянул его, но тот не поддался — корка льда намëрзла и упëрлась.

— Ну чего копаешься? — проворчала Гергана.

Голос еë звучал необычно спокойно, а у Тармисары сердце было готово выскочить из груди.

Она огляделась. В конюшне негромко, но явно нервно ржали лошади. Беспокоятся. Издалека вновь донёсся волчий вой и на этот раз серому ответил собрат.

Тармисара подумала, что оба они вообще-то не близко. Еле-еле слышно. Конечно, ветер мешает, но всё равно волки явно рыщут где-то довольно далеко.

Но лошади думают иначе.

Дардиолай велел ничему не удивляться. Пусть так, но что, если «красношеие» начнут задавать себе эти же вопросы?

Она посмотрела на киликийца. Тот, негромко бранясь, возился с засовом и на лошадей не обращал внимания.

Неподалëку потрескивал костëр. Возле него виднелись две сидячих фигуры. Клевали носом. Других караульных не видно. Обе угловых башни в задней части кастелла пусты. Впрочем, в этакую темень, да метель, что мало-помалу набирала силу, разглядеть человека — та ещё задачка.

Киликиец, наконец-то справился с засовом и распахнул дверь.

— Вон масло.

Он посторонился, пропустив Тармисару. Оглянулся, потянулся. Заметил сидящих у костра.

— Эй, бездельники? Вам кто разрешил оставить посты?

Те не шелохнулись.

— Ах вы ленивые жопы, — возмутился сагитарий, — да я сейча-а-а-х-р-р…

Он схватился за шею. Кровь ударила фонтаном. Гергана выдернула нож, узкий и длинный, и сагиттарий ничком рухнул на землю.

Сердце Тармисары билось, как птица в силках.

— Чего остолбенела? — прошипела Гергана.

Она выволокла из сарая тяжëлую амфору с маслом. Тармисара подхватила ещë две.

«Просто вытащите наружу», — наставлял их Деметрий, — «и факелы, сколько найдëтся. Их надо отнести к дальнему костру, если получится».

— Давай, дурёха, отомри! — торопила её старуха, одна из самых знатных и важных женщин во всей Дакии, — чего фабр тебе говорил? Забыла? Пути назад уже нет!

Тармисара очнулась, сгребла в охапку несколько хорошо просмолëных факелов и поспешила к костру, совершенно не представляя, что сейчас скажет караульным.

Но приблизившись шагов на десять, замедлилась.

Снег бил прямо в лицо. Глаза нещадно слезились. Перед женщиной за стеной метели маячила высоченная тëмная фигура.

Тармисара сделала ещё пару шагов вперёд, совершенно не чуя ног. Она не могла оторвать взгляд от тëмного силуэта.

Он как-то странно топтался у самой стены. Тармисара прищурилась. Этот кто-то разламывал частокол. Несколько кольев покосились, наклонились наружу, два он уже вывернул, они валялись рядом.

То был не человек. Рослое существо, сутулое, косматое, с длинными руками… или правильнее будет — лапами? Они заканчивались внушительными когтями. Колья он расшатывал и ворочал с невероятной лёгкостью. Женщина понимала, что простому смертному в одиночку выдернуть их не под силу. Сначала пришлось бы подкопать.

Никто ему не мешал. Караульные будто ушли, бросили свои посты. Двое так и сделали, наплевав на приказ, отправились погреться у костра. Но почему они не поднимают тревогу? Уснули что ли?

Тармисара бросила быстрый взгляд по сторонам и увидела ещё одного из бревков. Он лежал возле башни.

Точно уснул. Вечным сном.

Это… существо вывернуло третий кол и отбросило в сторону. Взялось за четвёртый, он поддался ещё легче. В образовавшуюся брешь уже легко бы протиснулся человек.

Существо учуяло присутствие женщины. Обернулось. Замерло.

Тармисара силилась разглядеть его лицо… или морду. Безуспешно. Глаза отчаянно слезились.

Тëмная фигура не двигалась, замерла, будто статуя, не издавая ни звука.

Шаг. Ещё шаг. Женщина будто по болоту пробиралась, где вязкая хлюпаюшая жижа неумолимо затягивала в свои смертельные объятия. Ноги хотели подломиться, но всë же продолжали нести еë вперёд. Она смотрела на тëмную фигуру завороженно, не в силах оторвать взгляд, не в силах повернуться и убежать. Что-то притягивало еë. Неслышимый зов, ласкавший еë имя.

«Ничего не бойся. Ничему не удивляйся».

За спиной существа зияла дыра в стене форта. Вот она была куда как реальнее, чем это порождение ночного кошмара.

Один из караульных, сидевших у костра, повалился на бок.

Тармисара выронила факелы и зажала рот ладонями. Попятилась. Споткнулась и упала. А когда поднялась, тëмная фигура уже исчезла.

— Где тебя носит? — прошипела Гергана.

Тармисара увидела, как старый Дида бежит к проёму в стене.

— Не соврал ведь, сукин сын! — приговаривал он на ходу.

Голос старика дрожал от возбуждения и какого-то… восторга. Вот уж он, похоже, точно не удивлялся. Не видел? Да как можно такое не заметить? Ведь только что тут торчало!

У одной из башен появился Деметрий. Как раз подле покойника. Подхватил с земли щит и вытянул из ножен мёртвого бревка меч.

Дида уже спешил обратно к баракам. тащил на плече кол, вывернутый из стены. Им он подпëр дверь одного из бараков с ауксиллариями и бросился обратно, за следующим. Туда же примчался и Деметрий. Озирался по сторонам. Они выскользнули из дома незаметно, когда женщин остановил Бесс.

Лошади уже буквально визжали от ужаса.

— Что теперь? — спросила Тармисара фабра.

— Сейчас… — процедил Деметрий.

— Эй, какого Оркова хера вы там делаете? — раздался возглас.

Из барака, который не успел запереть Дида выскочило несколько фигур. Всё-таки услышали лошадей. Тармисара увидела, что и от ворот к ним бегут трое или четверо.

Раздался треск и плеск, будто горшок с похлëбкой на пол уронили.

Тармисара, сломя голову бросилась к дому, где осталась Дайна. Девочку, насмерть перепуганную, закутанную в шерстяной платок вывела жена Диды. Появились и другие женщины. Всё бледные, испуганные. Но никто не голосил, не выл.

— Стоять! — раздался вопль одного из бежавших к ним караульных, — тревога!

— Тревога! Даки!

Где-то совсем близко полыхнуло рыжим, загудело пламя.

— Бегите! — крикнул Деметрий.

— Куда?

— Туда! Там выход!

Он указал в сторону пролома в стене.

— А ну, стоять! — первым до фабра добрался сагиттарий.

Подскочил, ударил наотмашь мечом. Деметрий прикрылся щитом и сделал короткий выпад киликийцу подмышку. Тот был в длинной кольчуге, но она его не спасла.

Сагиттарий заорал. Деметрий сбил его с ног щитом. Следующим оказался Бесс. Вот уже Сальвий оказался Торквату не по зубам. Он легко отвёл клинок фабра, перехватил щит за верхнюю кромку, рванул. Деметрий не удержался, покатился по земле. Однако торжествовать Бессу не пришлось. За его спиной оказалась Гергана с каким-то дрекольем. Старуха огрела эксплоратора по голове.

— Полежи-ка, милок!

— Тревога!

— Бегите! — закричал Дида.

— Пожар! Горим!

Ауксилларии толкаясь, торопились выбраться наружу. Все одетые. В нынешнюю стужу никто на ночь не раздевался. Но без кольчуг. Некоторые успели нахлобучить шлемы.

На крышах двух бараков жарко горели смоляные факелы и пламя, несмотря на снегопад, стремительно распространялось, раздуваемое ветром. Без масла, добытого женщинами, тут тоже явно не обошлось.

— Пожар!

— А-а-а!

Леденящий душу вопль забился над мгновенно взбудораженным кастеллом. Выбирающимся из подожжëного барака заступила дорогу огромная нечеловеческая фигура.

В одной еë руке (или лапе?) сверкнул… фалькс. В другой горел факел.

Длинный клинок описал дугу, и человеческая голова покатилась по выстуженной земле.

По ушам ударил раскатистый рык, напугавший бы и льва.

Бревки заорали, завизжали от ужаса, а здоровенная тварь в считанные мгновения изрубила в куски ещë троих, а одному сунула факел в лицо.

— К оружию!

— Спаса-а-а…

В бараке, запертом Дидой, попавшие в ловушку ауксилларии пытались вынести дверь, бились плечами. Она не поддавалась.

— Помогите!

Факел, вращаясь, полетел на крышу. Уложенная там мокрая от снега солома зашипела, загораться не спешила. Зато дымила будь здоров.

Существо, разбрасывая вопящих бревков, бросилось куда-то в сторону, исчезло, но почти сразу снова вынырнуло из тьмы. Размахнулось и на крышу полетела амфора. Опять треск черепков и жадное пламя взметнулось высоко в небо.

Тармисара бежала, подхватив дочь на руки. Неслась, не разбирая дороги, уворачиваясь от обезумевших бревков. Те, впрочем, и не пытались ловить женщин, сами метались в ужасе. Их подгоняла смерть. Она следовала за Тармисарой по пятам.

Совсем рядом мелькнула оскаленная морда. Дайна завизжала, а следом за ней заверещал один из ауксиллариев, едва не схвативший Тармисару.

Смерть следовала за женщиной и девочкой по пятам, но вовсе не затем, чтобы забрать их жизни. Нет. Она оберегала их. Никто не мог к ним приблизиться.

— Скорее! — кричал Дида, — сюда!

Он зажимал ладонью бок. Всё же досталось старику. Деметрий снова с кем-то рубился. Пятился к пролому.

— Поспешайте, люди! — голосила Гергана.

— Лезь быстрее!

Дида бесцеремонно подтолкнул мать тарабоста Вежины к дыре. Подхватил за шиворот верещащую Ялу, споткнувшуюся у самого выхода.

— Давай, шевели жопой, дурёха!

Деметрию приходилось совсем туго, он был уже дважды ранен и еле отбивался щитом, не в силах нанести ответный удар. Ему на выручку бросилась жена Диды, вооружённая долаброй.

— Скора! — закричал старик, — Скора назад!

Она даже смогла кого-то ударить, но до чужой плоти кирко-мотыга не добралась, а в следующее мгновение последний из эксплораторов легко её обезоружил. Ударил в ответ.

— Скора!

Женщина обернулась. В глазах её застыло удивление.

— Дида…

Она повалилась на снег, а следом, заливая белое красным, рухнул Деметрий.

Эксплоратор бросился к Диде. Тот поднял меч.

— Ну, иди сюда, сучий потрох, — процедил старик, — я не таких укладывал…

«Сорок лет назад».

Тармисара добежала до Деметрия. Весь бой и хаос сместился к воротам, а здесь, у пролома остались только выбиравшиеся наружу женщины, старик и паннонец. Эксплоратор один одинёшенек, но кто его теперь удержит? Натворит дел, ублюдок.

Дида отступал и было видно, что продержится он недолго.

Деметрий был ещё жив, он перевернулся на живот и пытался ползти. Тармисара хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Она совсем выбилась из сил. Спустила на землю дочь и вывернула меч у фабра из пальцев.

— Н-на!

Удар, нанесённый со спины, пришёлся эксплоратору в шею. Фонтаном брызнула кровь, женщине прямо в лицо. Паннонец захрипел и вдобавок напоролся на меч старика.

Дида привалился к частоколу и медленно сползал на землю.

— Беги… — прошептал он еле слышно.

— Мама! Мамочка! — ревела Дайна.

Женщина обернулась. Никто их не преследовал. Бараки пылали. У ворот метались тени. Они кричали, рычали. Им сейчас было не до беглянок.

Тармисара бросилась к Деметрию.

— Беги, дура… — прохрипел фабр.

— Я не брошу тебя!

— Дура… — Деметрий уронил лицо в снег.

Тармисара попятилась, схватила дочь за руку и вытолкала в пролом.

— Примите!

А сама обхватила за плечи Диду и потащила следом.

— Брось, девка, надорвёшься… — шептал старик.

Тармисара ревела, бранилась, но продолжала тащить.

Существо металось во тьме, разрываемой в клочья пляской ликующего пламени. Одна из крыш обрушилась. Жадный огонь пожирал стены. В запертом бараке уже никто не стучал, не кричал и не бился в дверь, все там задохнулись, в том числе и декурион Герострат.

Бледарий находился в другом, он выбрался, как и Тиберий с Титом.

— Строй! — орал Лонгин, силясь перекричать рычание твари, — черепаху!

Паннонцы, для которых грозный рëв начальника пострашнее рыка всяких там ликантропов, попытались выполнить приказ, но выходило у них плохо. Всадники-эксплораторы — они не были легионерами, по спинам которых не раз прошлась палка центуриона. Не преуспели в том и варвары бревки. Никакой черепахи у Лонгина не получилось, но кое-какая стена щитов всë же сформировалась.

— Загоняй его к частоколу! — командовал Тит.

Легко сказать. Пока что загонял их ликантроп.

Бледарий не праздновал труса и храбро бросился в бой, собрав возле себя человек шесть. Тварь расшвыряла их играючи. Опцион, отброшенный мощным ударом, пытался подняться на четвереньки. Рядом один из бревков выл, силясь запихнуть в распоротый живот собственные кишки. Его обезумевший взгляд метался и в нëм уже не было ничего человеческого.

Бледарий выплюнул выбитые зубы, тяжело поднялся на ноги. Перехватил двумя руками меч.

Тварь приближалась и в выражении оскаленной морды опциону почудилась радость, будто чудовище давно жаждало встречи именно с ним, Бледарием. Он не ошибся, хотя ему так и не суждено было узнать причину.

— Су-у-к-а-а! — заорал бревк и ударил.

Его клинок рассёк пустоту, а в следующее мгновение неведомая, неодолимая сила подбросила опциона вверх.

Тиберий завороженно смотрел, как тварь схватила опциона за ногу и закрутила над головой одной рукой, а потом, будто дубиной сбила с ног ещë живым человеком нескольких его товарищей.

Тварь вертелась и расшвыривала бревков, которые очень быстро прекратили наседать и бросились наутëк.

Наконец, разогнав их, ликантроп швырнул опциона в стену щитов, которую таки выстроил Тит. Стена рассыпалась. Воины покатились по снегу.

Оборотень рассëк фальксом очередного бедолагу и походя, безо всякого усилия, не отрубил, но оторвал голову другому. Просто свободной безоружной лапой с когтями-кинжалами.

Он демонстрировал просто-таки неописуемую мощь.

Тит восстановил строй из уцелевших.

— Жми его к частоколу!

В огненном хаосе, в вихре метели, во тьме глаза успевали выхватить лишь стремительное движение твари, которая пропадала и мгновенно возникала в другом месте.

— Щиты держи крепче! Кто с копьями — коли его! Загоняй!

Ликантроп вновь появился перед строем, разбежался и прыгнул на щиты, сбив несколько человек.

— Достал! — раздался радостный крик, потонувший в воплях раненых, хрипах умирающих.

Тиберий не устоял на ногах, покатился кубарем. Где-то рядом орал Бесс. После удара Герганы он смог очухаться и присоединился к Титу. Чтобы нарваться на ликантропа. Максим успел увидеть, как тварь схватила Сальвия за руку и швырнула, как до того Бледария.

Тиберий выронил меч и шарил по земле. Повезло, нашëл быстро, пальцы сомкнулись на рукояти. Декурион поднялся и… практически нос к носу столкнулся с ликантропом.

Тот замер, буквально вцепился горящим взором в Тиберия.

Максим не чувствовал ни рук, ни ног. Остолбенел, не в силах оторвать взгляда от сверкающих глаз твари. То был волк. Человек-волк. Оскаленная морда не несла никаких людских черт, но двигался оборотень на задних лапах и во всей его фигуре, не считая башки, людского всё же было больше.

А самое главное — взгляд. Совершенно осмысленный. Человеческий.

Ликантроп медлил, будто и его заворожил этот жалкий смертный.

— Умри, тварь! — кто-то из паннонцев прыгнул на чудовище сзади, ударил мечом. Ликантроп взвыл, рванул когтями. Тиберий совсем оглох от нового вопля, а тварь снова повернулась к нему, отшвырнув оторванную руку несчастного эксплоратора.

Тиберию на миг показалось. будто он услышал, как тварь звериной своей глоткой смогла прорычать торжествующее:

— Ты!!!

Декурион попятился.

— Нет… Нет! Не надо! Не-е-ет!

Ликантроп шагнул вперёд, но тут кто-то оттолкнул Тиберия в сторону. Падая, Максим успел увидеть, что путь твари заступил Тит и его крик едва не погасил сознание декуриона.

Дальнейшее он помнил смутно. Валялся на снегу. Ауксилларии орали, тварь рычала, но теперь как-то… удивлëнно. Падая в бездну беспамятства, Тиберий успел осознать, что те, кто не раз в продолжавшейся суматохе споткнулся об него — они шли вперёд. Теснили тварь.

И она пятилась.

А потом он провалился во тьму, где уже не было никаких звуков, никаких чувств. Совсем ничего.