Волки

XXIX. Царь горы

К наступлению сумерек он уже не мог сопротивляться зову и ноги сами потащили его наверх. И в человеческом облике Збел отлично видел в темноте, но тут навалилась порождённая зовом рассеянность, потому он спотыкался чуть ли не на каждом шагу.

Правое бедро пульсировало болью. До сих пор. А ведь ранее, в попытке проникнуть в лагерь Тринадцатого он уже был серьёзно ранен в бедро. Только левое. И рана затянулась уже к утру. Выгоняя Требония, он даже не хромал. При этом ранили его римляне пилумом. Он вырвал его там же, в бою, не задумываясь. Разорвал собственную плоть треугольным наконечником, сделанным таким образом, чтобы его нельзя было выдернуть из щита. В глазах от боли потемнело, рычал так, что Траян, сидя в крепости, в покоях Децебала, наверняка прямо в постели обосрался.

И только шрам остался, один из многих..

Теперь же ауксилларии, у которых не было пилумов, только копья с листовидными наконечниками и мечи, умудрились отделать его куда сильнее. Человек с такими ранами, какие ему достались в кастелле не протянул бы и пары часов. Но он не человек.

Разве?

Почему же нет? Он не отличим от людей. Просто сильнее и быстрее их. Он хозяин своему телу и разуму. Владычица Луны уже давно не имела над ним власти и сменить облик он мог в любое время по своему собственному желанию. Какой-нибудь зажиточный пилеат или тарабост покупает себе добрую чешую из лучшей понтийской стали, а для Дардиолая таким доспехом была волчья шкура. Только и всего. В ночи полного могущества Владычицы он легко противостоял её зову, если не хотел становиться волком.

Разве он не человек?

Что же тогда — быть человеком?

Он задавал себе этот вопрос бесчётное число раз. В четырнадцать лет, наверное, впервые спросил Залдаса.

Дардиолай вспомнил пренебрежительные слова Реметалка. Вот он и другие братья, похоже, такими вещами себе голову не забивают.

Природа зверя вновь поставила его на ноги. Но… как видно в этот раз что-то пошло не так. Миновало полмесяца с боя в кастелле, и вот те здрасте — «скверно ты, Збел, выглядишь». Действительно, скверно.

Он знал, что не бессмертен, но слишком привык к тому, что порез затянется прямо на глазах, а раны посерьёзнее за три-четыре часа. Потому это открытие — смертного тела, не такого уж и сильного, страдающего от боли не меньше, чем другие люди — чрезвычайно поразило его.

Дардиолай карабкался вверх по осыпи, пробирался по лабиринту в скалах, лез по природной лестнице из переплетённых корней. И понимал, что сбивает дыхание. Ему хотелось сесть и отдохнуть. Удивительное чувство.

Так теперь и будет? Всегда?

Он вспомнил, как в шестнадцать легко победил на состязании юношей, после чего Залдас строго-настрого запретил ему впредь участвовать в таком. Нет, вовсе не потому, что это бесчестно, как подумал было Дардиолай, когда схлынул азарт и успокоилось ликовавшее сердце. Просто Залдас не мог допустить, чтобы чрезмерно прыткий парень стал Посланником к Залмоксису, кои избирались из числа самых достойных. С мечтами о славе Дардиолай распрощался ненадолго. Она сама его нашла, наплевав на запреты Залдаса, когда юноша в битве на перевале Боуты зарубил Корнелия Фуска, префекта претория. Тогда о нём заговорили снова. Тогда он и стал Молнией.

А до битвы с «Жаворонками» уязвлённый запретом юнец немало поныл, что на кой ему эта сила, если нужно её ото всех скрывать. Вот бы быть послабее, чуточку, самую малость, но человеком, обычным. Как раз тогда его перестали мучить полусны, приходящие в полнолуние. Это было прекрасное время. Душа ликовала. Неодолимая мощь в руках, и она полностью в его власти. Залдас говорил, что такие, как Дардиолай рождаются раз в триста лет. Редко кто из братьев достигал подобной власти над своим телом к тридцати годам. Большинство к сорока или и вовсе пятидесяти, если доживали. Кто-то — никогда. А Збел в пятнадцать.

Было тут ещё кое-что. Природа зверя братьев в общем-то не щадила. Мало кто из них окончил свои дни в том же облике, в котором появился на свет.

Внезапная куриная слепота раздражала куда сильнее больной ноги. Вот уж чего не хватало. Пройдёт? Или и дальше так маяться придётся?

Он всё-таки остановился, сел передохнуть. Оглядел склон, оставшийся позади. Огоньки у землянок. Много огней, но какие-то они чахлые. Совсем не похожи на костры военного лагеря. Те всегда прямо пышут здоровьем, если можно про пламя так сказать. А у римлян они ещё и по верёвке разложены, ровными рядами.

Здесь не так.

Уныло здесь и убого. Всё, что осталось от Дакии.

Збел встал. До вершины ещё далеко, но ему туда не надо. Едва различимая тропка вела к ложбинке, прямо над которой висела луна.

Сегодня огромная, отливающая красным. Она звала его. Но не только голос Владычицы он слышал в своей голове.

Голосов всегда было два. Мелодичный, ласковый, но настойчивый. Женский. И низкий, властный мужской. Спокойный, глубокий, обволакивающий, парализующий волю. Он выворачивал душу наизнанку и не было силы, способной противостоять ему. Но Дардиолай всегда пытался. Всегда безуспешно. Бороться он мог только с Владычицей. Против Рогатого — бесполезно.

Он приблизился к своей цели и уже видел зияющий вход в пещеру. Рядом с ним стояла кривотелая сосна. Она давным-давно засохла. Он не помнил её живой. Вся хвоя облетела, и кора осыпалась. Ветки росли странно, будто тянулись к луне, а ствол напоминал тело женщины.

Когда-то давно Дардиолай спросил Залдаса:

— Это Дафна?

— Нет. Дафну Красавчик обратил в лавр.

Жрец никогда не отличался разговорчивостью. Так Збел и не добился от него ничего. Братья тоже не знали, кем была эта женщина. Некоторые отвечали, что это просто дерево. Но Дардиолай им не верил.

Возле сосны его поджидал волк. Дардиолай приблизился и опустился на колени перед ним. Протянул руку. Волк ткнулся в ладонь носом.

— Ну здравствуй, Зиракс.

Волк подошёл ближе и Дардиолай обнял его. Провёл рукой по густому жёсткому меху, отливавшему серебром в свете лика Владычицы.

Зиракс был старейшим из братьев. Говорили, что имя его гремело при царе-жреце Комозике. Это сколько же лет минуло? Люди столько не живут.

Когда-то и Зиракс ходил по земле в человеческом облике. И считался сильнейшим воином даков. Роковой для него оказалась встреча с «красношеими», когда Марк Виниций, один из ближайших друзей Божественного Августа первым из римлян переправился на левый берег Данубия и разбил войско Комозика, и с ним вместе союзных бастарнов.

Зиракса привезли на Когайонон, но раны его были таковы, что Залдас ничего не смог сделать. Кроме одного.

Став волком, обычным четвероногим хозяином леса, израненный воин исцелился. Но цена была высока. Залдас погасил разум Зиракса.

— Зачем, отец? — спросил мальчик Дардиолай по прошествии почти восьмидесяти лет.

— Я помог ему пройти путь до конца, — ответил скупой на слова жрец, — только так можно было спасти его.

— Чем же это лучше смерти? — потрясённо пробормотал Дардиолай, — ведь он перестал быть собой.

— Его душа не мертва. Она спит.

— И можно пробудить её?

— Да.

— Почему же ты… — Дардиолай замялся.

— Не сделал этого?

— Да.

— Ни Владычица, ни Отец наш не даровали мне таких сил. Разбудить спящую душу может лишь женщина. Только те, кто дают жизнь, способны на такое. Ведающие искусство.

— И… не нашлось… такой?

— Нет, — отрезал Залдас.

Больше они об этом не говорили. Каждый раз, возвращаясь на Когайонон и встречая Зиракса Дардиолай думал о том, какой конец ждёт его самого.

Вот такой?

Стать неразумным зверем и жить дальше. Долго. Сколько не живут обычные волки. Да и люди.

Он вспоминал полусны, что приходили в детстве, пока он не научился бороться с ними. Торжество волчьей натуры, безумие. Залдас сохранил жизнь Зираксу, потому что не оставил надежду. Но она таяла с каждым годом.

«А если мне предстоит такой выбор? Не лучше ли выбрать смерть? Пусть это будет смерть в битве, от меча».

— Зиракс…

Он гладил волка, смотрел в его глаза и пытался увидеть в них… знак, наверное.

— Ты ведь понимаешь меня? Отец солгал. Ты всё понимаешь. Просто не можешь сказать. Ведь правда?

«Я никогда не лгал тебе».

Слова не были сказаны, но Дардиолай их услышал. Низкий, завораживающий голос.

Збел поднялся.

В нескольких шагах от него, нависая над Дардиолаем, возвышалась огромная темная фигура, в пять локтей ростом. Её венчали раскидистые оленьи рога.

Дардиолай не видел лица. Нет, не Залдаса. Рогатого. Сейчас на него смотрел бог. Многоликий, известный разным народам. Скордиски, тевриски и их родичи, что живут на западе, называли его Кернун Тригаран. Фригийцы и фракийцы — Сабазий. Повелитель зверей. Мужская ипостась луны. Единый в двух лицах с Владычицей Бендидой. Эллины звали его Загрей. Старший Дионис. А её Артемидой.

Чёрный силуэт на фоне луны.

«Я пришёл, отец».

Збел тоже не произнёс ни звука. Слова были не нужны.

«Неспешно ты шёл, сын».

«Прости. Я не мог пренебречь своим долгом».

«Долгом? Кому ты задолжал?»

Душа всколыхнулась от накатившего гнева.

«Разве ты не видишь, какая беда постигла народ твой? Я воин царя и Децебал не освобождал меня от службы».

«Народ мой? Ты говоришь о тех, кто поклонился лукавому рабу?»

В голосе отчётливо звучала насмешка.

«Вот оно что… Это простые люди, отец. Там нет царя и его свиты. Нет жрецов. Простые люди. Они хотят жить. Они молят тебя о спасении».

«Не меня. Они пришли к Залмоксису».

«Они пришли на Святую гору, к месту силы. И они молят бога горы, кем бы он ни был. Взывают о помощи. А ты занял чужой дом и теперь гонишь их…»

Тьма вспыхнула багровым. Стало тяжело дышать. Дардиолай почувствовал, как неведомая сила тянет его вверх. Ноги потеряли опору.

Бог молчал. Збел судорожно хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Погасла луна, исчезли тени. Голову сдавил колпак мёртвой тишины. И когда он, падая в бездонную пропасть, успел подумать, что, верно, это и есть смерть, вновь прозвучал голос.

«Месть? Ты растрачивал себя на месть, щенок?!»

— Я… должен… был… — прохрипел Дардиолай.

Невидимые пальцы разжались, и он рухнул на колени. Всё? Положенная порка закончилась?

Нет.

Его голова дёрнулась, как от хорошей оплеухи.

«Дурак! Какое тебе дело до царя, что сам избрал свою судьбу? Ты так и не понял, щенок, зачем живёшь?»

И снова удар. Искры из глаз.

«Напомнить?»

Тёмная фигура оставалась неподвижной.

— Я… Помню…

«Неужели?»

— Да…

Луна наливалась кровью. Тьма вновь вспыхнула, затрепетала багровым пламенем.

«Уверен?»

Это не был голос Рогатого. Женский голос. Но он не принадлежал Владычице Луны, ведь тот всегда звучал в его сердце, как серебряный колокольчик. Он пел ему колыбельные. Голос матери, которой он не знал. Этот же был грубым, шипящим.

Дардиолай, всё так же стоя на коленях, с усилием обернулся. Ни скал, ни тропы вокруг, только тьма. И из неё, грациозно ступая, выходила обнажённая женщина. Стройная, прекрасная. Что-то не так с ней было. Волосы иссиня-чёрные. Кожа белая, как снег, она странно блестела, переливалась, словно… чешуя. Женщина улыбалась. Из уголка рта на подбородок сбегала тоненькая тёмно-красная полоска.

Збел помотал головой. Морок пропал. Он повернулся к Рогатому, но исчез и тот. Беззвучно. Вновь только луна в небе, древо-женщина, что тянулась к ней, и седой волк.

«Иди за мной».

И этот голос не принадлежал Рогатому. Волк повернулся и потрусил ко входу в пещеру. Дардиолай поднялся и, стиснув зубы, похромал за ним.

Войдя внутрь, Збел остановился. Поёжился. Не понять — от могильного холода, веявшего из глубины? Может и от чего иного.

Шагнул вперёд. Тьма вновь стремительно пожирала лунный свет. Совсем скоро он уже ничего не видел, но продолжал идти без страха, не боясь споткнуться или натолкнуться на препятствие. Вскоре темноту разорвало пламя факела, укрепленного на стене. Сложенной из тёсаного камня.

Дардиолай не остановился. Продолжал идти мимо… колонн. Оребрённых, с ионической капителью. Збел не смотрел на них.

Он прошёл в небольшой зал, эллинский мегарон с круглым очагом посередине, прямо под квадратным отверстием в крыше. В нём раскинулась россыпь звёзд, будто и не внутри горы сейчас Дардиолай находился. Он и не думал ничему удивляться. Это место он звал своим домом до шестнадцати лет. Здесь средоточие его памяти, с того момента, когда Залдас принёс сюда пищащий свёрток, подкидыша.

Волк прошёл к очагу и безо всякого страха уселся возле раскалённых углей. Уставился на них. Дардиолай знал — Зиракс может так лежать вечно.

Чуть в тени стоял стол. Обычный деревянный. На нём разместился бронзовый шар на изящной подставке, отполированный и покрытый паутиной гравировки. Тонкие линии, эллинские знаки. Рядом кувшин, серебряные чеканные чаши.

— Отец? — позвал Дардиолай.

Залдас выступил из тени. Неизменно огромный, на голову выше Збела, широкоплечий мощный старик. Седая борода аккуратно подстрижена. Чело венчает шапка с серебряным ободком.

— Садись.

Дардиолай подошёл к столу, отодвинул стул-клисм, с изогнутой резной спинкой. Сел.

— Спасибо, отец. За тёплый приём. Вот уж встретил, так встретил, обнял, так обнял. Думал, сдохну сейчас. От радости.

— Язык всё тот же, — усмехнулся Залдас, — что помело. Как тебе его ещё не отхватили?

— Хлопотно это.

— Дурень, зачем полез в пекло? — спросил Залдас.

Всё тот же густой низкий голос, только что вывернувший душу наизнанку. Сейчас он звучал… мягче, что ли.

— Я сам его создал, — усмехнулся Дардиолай.

Залдас потянулся к кувшину. Тёмно-красная жидкость наполнила одну из чаш. Збел взял её, подчинившись повелительному кивку хозяина. Выпил.

— Бабы… — проговорил Залдас недовольно, неожиданно заскрипевшим голосом, — всё зло от баб.

Збел усмехнулся и многозначительно поднял глаза вверх. На звёзды.

— Чего там увидал?

— Ничего.

— Всё зло от баб, — повторил Залдас, помедлил и заметил, — хотя дочка Сусага ничего так.

— Хорошая она, — подтвердил Дардиолай.

Он не удивился этим словам. Знал — Залдас способен читать его память, как свиток, составленный самым лучшим каллиграфом.

— Искусная, — заметил Залдас странным тоном.

Збел покосился на него, но ничего не сказал.

— Ты хоть сам-то понял, кого встретил?

Дардиолай приподнял бровь.

— Ты про Фидан сейчас?

— Вот дурень, — вновь скривился высокий старик, — про мальчишку я.

— Какого? — спросил Дардиолай.

— Не придуривайся. Реметалк всё тебе рассказал.

— Да… Был мальчишка. Бергей. Сын Сирма, вроде.

— Почему ты отпустил его?

— А что, не должен был? — огрызнулся Дардиолай, — мне недосуг было с ним возиться.

— Хотел дотянуться до «красношеего», — недовольно прошипел Залдас, — отомстить за глупого царька, который и себя сгубил, и всех людей своих.

— Да, хотел, — набычился Дардиолай, — и сейчас хочу.

— Хотеть ты будешь то, что я скажу! — повысил голос жрец.

— Э, нет, — покачал головой Збел, — тут ты не властен. Заставить что-то делать ты можешь, да. А вот желания мои своими подменить, это у тебя не выйдет.

— Да и не нужно. Повторяю, понял, что за парня встретил?

— Тогда нет, — признался Дардиолай, — заподозрил только. Потом понял. Да и то скорее смутно. Реметалк рассказал.

— Оправдание придумал?

— Нет, — вскинулся Збел, — даже если бы я сразу всё понял, то не взял бы его с собой. Говорю же, недосуг мне было с ним нянчиться! А он почти взрослый парень и не горел желанием идти со мной. Брыкался и огрызался.

— Пороли тебя мало в детстве, — прошипел Залдас.

— Зачем он тебе, отец?

— Болван! Каждый из вас важен!

— Но Бергей особенно? — предположил Дардиолай, — ты послал за ним Тзира и аж четырёх братьев. Я такой заботы ни о ком из нас не припомню.

— Потому как вы и не достойны её! — без тени усмешки заявил жрец.

— Даже я? — улыбнулся Дардиолай.

— Даже ты.

— Ты сам себе противоречишь. То все важны, то не достойны.

Збел помрачнел. Тут похоже, всё серьёзно. Старик и не думает шутить. «Даже ты». Это чем же пацан так ценен?

— Не он, — ответил на невысказанный вопрос Залдас, — а его младший брат. Хотя старший тоже очень важен.

— Чем?

— Посильнее тебя будет, когда вырастет.

— Вот как? — Дардиолай удивлённо приподнял бровь, — а младший стало быть…

— Сильнее всех, — ответил жрец, — вообще всех. Сильнее её…

Перед взором Збела вновь на мгновение возник образ обнаженной черноволосой женщины. Она смотрела на него с усмешкой.

— Кто они? Эти мальчишки.

— Он же тебе назвался. Они — сыновья Сирма.

— Я помню Сирма. Он был хорош, но он — обычный человек. Кто они?

— Внуки Талэ и Зейпирона, — ответил Залдас, — эта кровь пестовалась девять колен. И всё рассыпалось в прах.

— Из-за Декенея?

— Не только. Всё окончательно пошло через задницу, когда идиот Диурпаней вторгся в Мёзию.

— Всё же я не понимаю… — пробормотал Дардиолай, — если эти дети так важны, почему ты не приставил к ним надёжную охрану?

— Приставил! — рявкнул Залдас, помолчал, а потом добавил тише, — никогда, сын, не полагайся на других…

Дардиолай слышал эти слова от него не первый раз.

«Если хочешь сделать что-то хорошо — сделай это сам».

Увы, отец не мог себе позволить такую роскошь. В этом мощном высоком муже еле теплился огонёк жизни, которую в нём поддерживала гора. Он не мог её покинуть, будучи тяжко изранен в схватке с Декенеем, когда тот сверг старых богов гетов.

Сто пятьдесят лет назад.

Дардиолай знал это. Старик-чародей, живущий на земле несколько веков, не бессмертен, не всемогущ и не всеведущ.

Будто прочитав его мысли (а может так и было), Залдас сказал:

— Их должен был беречь ты, но тебе заморочил голову Децебал своими глупыми войнами.

Збел мрачно посмотрел на него.

— Глупыми?

Залдас пропустил его вопрос мимо ушей.

— Потом сгинул Искар. Всех разметала война. Последняя надежда у меня оставалась на Тзира. Что он сумеет вывести из Сармизегетузы внуков Зейпирона.

— Тзир — человек, — заметил Дардиолай.

Человек. Как это просто сказать, оказывается.

«Он всего лишь слабый человек. Человечишка».

А вот Реметалк такое бы сказал, не задумываясь. Да и другие… братья.

— Тзир — человек, — подтвердил Залдас, — он верен. Просто глуп. Как и Бицилис. Простой приказ они поняли… через задницу. Тзир притащил сюда толпу мальчишек, но не Бергея! Не смог уследить за одним сопляком! А Дарсу и вовсе бросил в Сармизегетузе! Воистину, эти тупоголовые кретины сполна заслужили все беды, что на них обрушились.

Дардиолай стиснул зубы.

— Тебе и правда нет дела до того, что станет с Дакией?

— А что с ней станет? — насмешливо спросил Залдас.

— Ну… — опешил Дардиолай, — вообще-то её поработят римляне. Нашу землю.

— Мне есть дело только до того, чтобы в час, когда всё вокруг рушится, сберечь силы, способные противостоять Змее. И твой долг в том, чтобы стать моими руками. А вовсе не в службе честолюбивому глупцу, уже потерявшему голову. Иди спать. Завтра ты едешь на поиски внуков Зейпирона.

— Ты уже послал пятерых. Мало?

— Они тебе в подмётки не годятся. Едешь ты. Это не обсуждается.

Дардиолай поднялся. Ему хотелось что-то сказать. Что-то значительное. Гордо вскинуть голову и храбро бросить: «Нет».

Он промолчал. Повернулся, шагнул к выходу. Остановился.

— Чего застыл? — прозвучал за спиной недовольный голос.

«Хорошая у Сусага дочка. Искусная».

Он ничего не сказал про Тармисару.

Хотя нет. Сказал.

«Всё зло от баб».

Дардиолай повернулся.

— Скажи, отец, — его голос дрогнул, — Дайна — моя дочь?

И в ответ непреклонное:

— Нет.

Дардиолай опустил голову. Вышел.

Залдас остался неподвижен. Долго так сидел.

Зашипели факелы, будто в них попало масло, затрепетало пламя от возникшего дуновения ветра. В дальнем углу мегарона за спиной Залдаса задвигались тени, там начал клубиться невесть откуда-то взявшийся туман. Он становился всё плотнее, тёк, закручивался в спираль и будто бы светился, мерцал.

— Радуйся, Аглай, — сказал Залдас, не поворачиваясь, — где шляпу потерял?

Из тумана выступила тонкая фигура. Молодой человек, в чёрном плаще, покрывавшем голову.

— Спешил очень. Ветром сдуло. Радуйся, братец.

— Не называй меня так.

— Извини, братец. Ты, стало быть, ныне не в полном, так сказать, составе? Извини, с глазами что-то.

— Приложи керикеон. Люди говорят, помогает.

— Непременно последую столь мудрому совету.

— Зачем пожаловал? — поморщился Залдас.

— Новости тебе рассказать, — молодой человек обошёл стол и бесцеремонно уселся на стул, который недавно занимал Дардиолай, — а то сидишь в своей норе и ничего не знаешь.

— Хорошие новости или плохие?

— Ну, как сказать. Наверное, хорошие.

— Говори, коли так.

— Отец решил, что хватит это всё терпеть и пора кончать с ал-Каумом. Не благодари, я знал, как ты будешь рад это услышать.

— Вот так внезапно решил? — хмыкнул Залдас.

— Ну почему? Тут Раббэль удачно протянул ноги, ну батюшка и объявил, что момент настал. Опять же здесь, у вас, всё закончилось.

— Не надорвётесь?

— После того, как ваших отпинали? — молодой человек широко улыбнулся, — думаю, нет.

— Ну, тогда боги в помощь.

Аглай хмыкнул.

— Ты и верно не в себе сегодня, братец. Прости, Залдас.

— А ты как-то чрезмерно возбуждён, Аглай. Не похож на себя. Никогда я не поверю, что ты спешил ко мне похвастаться.

Аглай помрачнел.

— В общем-то, ты прав. Траян ещё не покинул Дакию, а уже объявил новую провинцию, Арабию Петрейскую. Набатее конец. Но там какого-то Малику-самозванца провозгласили царём и без крови не обойдётся.

— Кого это остановит?

— Ты прав, точно не отца. Не получилось у Александра, получится у Траяна. С Душарой мы разберёмся. Вот только…

— Только ал-Каум не водит рати, — подхватил Залдас, — хоть и повелевает воинами.

— Да… — выдавил из себя Аглай. Было видно, что это слово далось ему с большим трудом.

— И змея жалит исподтишка…

Некоторое время они молчали. Залдас потянулся к кувшину и вновь наполнил чаши. Одну предложил гостю.

— Шай ал-Каум, пастырь народа, — проговорил Аглай, задумчиво катая вино по стенкам чаши, — добрый бог, который не пьёт вина…

— …и потому требует жертву кровью, — закончил Залдас, и внимательно посмотрел на гостя, — твой отец, Аглай, Наилучший и Величайший, получит ещё сотню-другую статуй, но нарушит равновесие, которое соблюдается уже несколько веков после смерти Александра.

— Что ты посоветуешь, Дважды Рождённый? — медленно проговорил Аглай, «Сияющий», юноша с жезлом, который обвивали две змеи, смотревших друг на друга.